Перманентная война с черной дырой. Дневники Артема Мозгового

"И мои прогрессивные городские друзья, которые покупают Acne и Diptyque, и мои родственники из маленьких городов, сами собирающие картошку, – почти все они являются ксенофобами, женоненавистниками, расистами, которые громко заявляют о своих откровенно фашистских взглядах на мир – заявляют публично, в социальных сетях или в повседневном общении".

К такому выводу приходит писатель Артем Мозговой. Он родился в Кузбассе, в 2011 году покинул Россию, учился в Люксембурге, получил гражданство этой страны, живет в Брюсселе и пишет на английском языке. В 2023 году в США вышел его роман Spring in Siberia, а сейчас опубликованы дневники 2021–24 годов Living no Lie.

В первых главах Артем Мозговой рассказывает о двух поездках в Кемерово в 2021 году, встречах с родственниками и старыми друзьями. "В этой несчастной стране нет ничего, просто ничего от Европы", – убеждается он. Хотя большинство россиян живут в нищете и убожестве, они довольны своей страной и ее руководством, в то время как на зажиточном Западе принято по любому поводу яростно критиковать правительство. Писателя, который порой смотрит на Россию глазами иностранца, поражает "слепая одержимость западными предметами роскоши, уважение к традиционной семье, преданность одному лидеру, преданность церкви". Его приводят в ужас неприкрытый расизм, гомофобия, отрицание глобального потепления и пандемии ковида, слепое доверие государственным СМИ, которые "постоянно демонстрируют, как прекрасны условия жизни и как надежно правительство". Артем, открытый гей, чувствует себя идеологическим, политическим, социальным и сексуальным чужаком и не сомневается в том, что "даже если бы Путина не стало, русским народом начал бы править другой тиран. Возможно, худшего сорта".

В начале 2022 года автор дневников возвращается в Брюссель, и вскоре начинается война. Артем Мозговой называет Путина выразителем коллективных чаяний. "Мне было ясно, что война является страстным желанием, требованием русского народа. (…) Как гитлеровская Германия, моя страна сегодня нашла смысл своего существования в прославлении себя и уничтожении всего, что от нее отличается". Он приходит к выводу, что демократические перемены были иллюзией, а Россия остается Советским союзом, населенным homo sovieticus.

Артем становится волонтером в центре, где принимают беженцев, прибывающих в Брюссель. В украинцах он видит "таких же жертв российского зверства", как он сам, и замечает, что всю свою жизнь находится в состоянии войны с Россией, которую в сердцах называет "черной дырой".

Артем Мозговой пишет, что встречал среди волонтеров представителей разных народов, живущих в Бельгии, только не россиян. С учительницей математики из Бучи Светланой и ее родителями он подружился, и значительная часть дневника посвящена судьбе этой семьи, потерявшей свой дом в Украине и пытающейся выжить в Европе. Всю прибыль от продажи дневников Артем Мозговой направил на помощь украинским беженцам.

Книга вышла под маркой Fellow Travellers Series – это оммаж знаменитой серии издательства Olympia Press, в свое время осмелившемуся выпустить "Лолиту", романы Генри Миллера и переводы сочинений маркиза де Сада и Жана Жене. Но в дневниках Артема Мозгового нет никакой эротики. "Книга очень личная, но личное не значит эротическое. Я пытаюсь уходить глубже в попытках понять самого себя, а не оставаться на уровне тела", – объясняет он в интервью Радио Свобода.

Писатель Артем Мозговой

– Одна из главных тем дневника – ваши отношения с Россией. Поначалу кажется, что вы испытываете к этой стране исключительно ненависть, но потом понимаешь, что всё сложнее: есть и ностальгия, и даже очарование, особенно когда вы описываете праздники в декабре 2021 года. Расскажите, пожалуйста, о своих отношениях с родиной.

– Дневник – явление очень эмоциональное, поэтому разные переживания отражаются. В декабре 2021 года у меня случилось неожиданно светлое и счастливое российское путешествие, когда я поехал навестить свою семью. Каждый раз в Россию я направляюсь с полным чемоданом страхов, переживаний, плохих воспоминаний. А в декабре 2021-го все прошло хорошо, мы дружно с моими родными встретили Новый год. Я даже подумал на мгновенье: а зря я обзываю страну "черной дырой", возможно, нужно было делать какие-то компромиссы. А потом наступает 31 декабря, новогодняя ночь, выходит президент, группа "Любэ" поет "Комбат-батяня, батяня-комбат. Летят самолеты, и танки горят", и как-то сразу все обрывается.

– И через два месяца начинается война.

– Да.

– Вы размышляете о своих родственниках, милых людях. Дядя и тетя всегда жили в провинциальном городе, никого не обижали, дядя строит ледяной городок в лесу, получил за него премию. И вы пишете, что вроде они не убийцы, не фашисты, но они поддерживают Путина, поддерживают войну и в результате парадоксально соответствуют всем этим определениям. Что случилось с людьми, которые вас окружали в детстве? Или они всегда были такие?

– Ох, какой же это сложный вопрос! Поэтому я пишу книги, пытаюсь в этом разобраться, пытаюсь понять, как же так. 30 лет Россия жила иллюзией демократического, либерального, западного европейского общества. А потом раз – и сюрприз у большинства людей 24 февраля. Как вы понимаете, у меня такого сюрприза не было, я больше удивился тому, что для людей это был шок. Сразу стало понятно, что не читали мы ни Политковскую, ни Костюченко и уж тем более Солженицына. Может быть, потому что мало мы читали Солженицына, такие прекрасные люди, как мои родные дядя и тетя, поддерживают то, что происходит? А болезненно для меня это, поскольку я открытый гей всю жизнь, никогда этого ни от кого не скрывал. И когда идет наслоение личной истории с общей, с политической, то какая-то шизофрения: как можно любить твоего племянника и при этом поддерживать откровенно фашистскую идеологию? Ведь всем известно, где у нас должны быть геи, согласно президенту и Конституции.

– Дело не только в гомофобии, но, как вы справедливо пишете в дневниках, тут смешалось всё. Вы приезжаете во время эпидемии ковида и видите полное ее отрицание. Такое же отрицание экологической катастрофы в Сибири. Отношение к женщине как к человеку второго сорта. Это огромная комплексная проблема. Почему она, на ваш взгляд, в таком комплексе возникла?

– Не произошло развития сознания. Какие-то исторические процессы, видимо, у нас не случились. Возможно, потому что в России не было европейского Возрождения, не было искреннего, глубокого осознания, что наука и культура должны привести к тому, что жизнь обычных людей, независимо от их особенностей, должна быть на цивилизованном, комфортном уровне, в котором присутствуют уважение и забота. Легко было бы обвинить Советский Союз, но, я боюсь, уходит это корнями куда-то глубже. Почему русским людям не хочется жить хорошо? Потому что есть высшая цель, высшая жертва – какая-то такая логика у нас. Я сам разбираюсь в этом всем медленно и петляю, что-то понимаю, что-то нет, поэтому пишу.

– Трудно обвинить людей в том, что они стали гомофобами, потому что мало читали Солженицына. Боюсь, что Солженицын совсем не поддерживал ЛГБТ-движение.

– Ох, да. Помню, как я обижался, читая письма Набокова и какие-то воспоминания об Ахматовой – моих любимых, самых важных писателей. Какие грубые и страшные вещи они говорили на подобные темы. Но опять же идет ход истории, идет развитие, люди должны меняться, жизнь меняется. И мы должны прислушиваться друг к другу и учиться понимать и принимать друг друга. Солженицына, конечно, нельзя винить. Но в какой-то степени, если мы действительно поняли те идеи, которые эти писатели несут в мир, то как мы можем позволить себе унизить, оскорбить или, хуже того, уничтожить другого человека? Это не вопрос принятия гомосексуалов – это вопрос христианский, вопрос любви к ближнему своему. Почему этого нет? Пускай подумают люди.

– Еще одна тема вашего дневника – отношение к новому поколению, которое, как вы пишете, пугает вас даже больше, чем уличные банды 90-х. Вас раздражают современные технологии, смартфоны, бесконтактные платежи, тикток. Мне кажется, это не очень справедливо, потому что многие проблемы сейчас решаются мгновенно благодаря гаджетам. Почему вы так суровы к новым технологиям?

– Время рассудит, в правильном ли направлении мы двигаемся в этой глобальной цифровизации, уходе от реальности. Да, я интуитивно чувствую, что все те благие вещи, которые нам несут Цукерберг и компания, гораздо меньше, чем кошмары, которые те же самые люди к нам в дом несут. Глобальная изоляция, глобальное отчуждение, глобальное одиночество... Для меня смартфон – это тот же самый телевизор, еще опаснее. Как мы раньше жаловались: о, эти люди своей головой не думают, вместо головы у них антенна телевизора. Смартфон – тот же самый телевизор, который мы носим у себя в кармане, я не вижу разницы.

– В начале дневников вы рассказываете о путешествиях в Россию, потом вы возвращаетесь в Европу, и начинается война. Значительная часть дневника посвящена вашему опыту волонтерства в Брюсселе, знакомству с украинскими беженцами и попыткам – зачастую успешным, но не всегда – им помочь. Чему вас этот опыт научил?

– Этот опыт меня научил тому, что самое важное – это то, что делаешь ты. Мои поступки, те направления, в которых я стараюсь двигаться, те слова, которые я говорю людям, – это имеет значение для меня больше, чем то, что люди и события привносят в мою жизнь. Большая часть книги посвящена этому сложному вопросу, когда ты пытаешься помогать людям, они рады твоей помощи, но при этом они мало чем отличаются от тех людей, от которых ты бежал. Украинские беженцы в большинстве своем, к сожалению, по моему опыту, – это советские люди, часто религиозные, часто консервативные, не принимающие таких, как я. И это сложно. Мне было очень сложно ежедневно продолжать работу и не впадать в отчаяние. Но в итоге в больнице, когда украинскую бабушку откачивали врачи, а я сидел рядом, держал ее за руку, переводил, пока она была в сознании, и на следующий день я проснулся и понял, что она уже моя бабушка. И, как моя бабушка не могла меня принять, а значит, и полюбить, так и эта, видимо, тоже. Но при этом важно то, что делаю я, а не то, что говорят, думают, делают другие.

– Сторонний человек, который услышит о вашей истории, решит, что у вас головокружительная карьера и фантастическая жизнь. Уроженец маленького городка в Кузбассе стал гражданином Люксембурга, пишет на английском, выпустил роман, который похвалил Стивен Фрай, знаком с известными людьми. В дневнике вы пишете, что все на самом деле далеко не так безоблачно, и ваша жизнь больше похожа на жизнь украинского беженца, а не на жизнь европейской знаменитости.

– Уж точно да. Это еще один удивительный урок, который я получил из моей работы с беженцами. В какой-то момент я понял, что мне гораздо комфортнее и приятнее находиться с молодыми украинскими беженцами, чем с моими соотечественниками. Я собирался приглашать людей на Новый год и понял, что мне хочется, чтобы были рядом мои украинские друзья, которых я знаю всего несколько военных месяцев. Я подумал: почему так, ведь у меня с ними не так много общего? А нет, мы в одинаковых ситуациях. Конечно, ничто, что сегодня происходит в России и происходило со мной, не может быть сопоставимо с теми ужасами, которые проживают люди в Украине. Ничто не сравнимо с горем, которое испытал этот мужчина во Львове, когда в один миг он потерял троих детей и супругу. Да, я понял, что и в центре для беженцев во время войны можно найти друзей, семью и ощущение того, что вот твои люди даже среди тех, кто, казалось бы, на другой стороне границы.

– Понимаю, как можно написать роман на неродном языке, но дневник – такая интимная вещь… Кажется, что его естественно писать на языке своего детства, на своем внутреннем языке? Вы всё писали по-английски или это отчасти перевод?

– Нет, я писал все по-английски. Но не все, что я записывал в эти годы, было о войне, о России. Я из своего дневника выбрал те сюжеты, те записи, те дни, которые у меня складывались в некое повествование на конкретную тему. Книга называется Living No Lie, "Жить по правде" или "Не жить ложью".

– Как у Солженицына "Жить не по лжи"?

– "Жить не по лжи" даже лучше. Книга об этом – об опасностях и о последствиях жизни иллюзиями, жизни ложью. Я выдернул те моменты, которые я записывал на английском языке и на эту тему. Пишу я очень интуитивно. Когда я сажусь писать, я не задаю себе вопрос – русский, английский, французский, это происходит само по себе. Дневники действительно очень интимная вещь, поэтому часто переход на другой язык помогает уходить еще глубже или подходить к каким-то вопросам ближе. То есть это не рациональное решение, а эмоциональное, спонтанное.

– Вы говорите, что это максимум того, что может сделать писатель, отвергая свою страну, – отвергнуть ее язык.

– Меня постоянно мучают этим вопросом: почему я пишу на английском? Если бы я был спортсменом, который родился в России, то к настоящему моменту я бы однозначно выступал за Люксембург, за Украину или другую страну, но не под российским флагом – из принципа, от злости, от обиды, от разочарования. А если я писатель, то что я могу делать? Я ухожу из своего языка, пока этот язык и эта страна не примет меня. С кем я разговариваю на русском языке? С захлопнувшейся дверью?

– Вы рассказываете в дневнике о курьезном и поучительном случае с журналом "Сибирские огни", где хотели опубликовать ваш рассказ, и цитируете переписку с редактором.

– Написал я рассказ, который они приняли, до войны, написал на русском языке. Они долго не могли найти место для его публикации, наконец-то решили его опубликовать, это был, по-моему, мартовский номер 2022 года. Когда они написали мне, что они его опубликуют, я уже забыл об этом рассказе. Думаю: боже мой, а что там вообще происходит? Я открываю страницу онлайн и вижу, что на обложке у них танк с зомби-знаком и большинство материалов именно в этом ключе. И тут я понял, что нет. Я написал мейл, сказал, что, извините, но издаваться под танком мне не хочется. Дальше произошел длинный эмоциональный обмен сообщениями с главным редактором журнала… Мама мне тогда говорила: "Ведь этот человек, наверное, так должен делать, они должны были поставить этот танк". Почитайте мой разговор, вы сами увидите, что это все идет от чистого, так сказать, сердца.

– Любопытно, почему философия сегодняшней России столь чужда вам?

– Потому что философия России сегодня – это философия насилия. Последние 30 лет была красивая картинка, иллюзия. Большинство предпочитало жить этой иллюзией и не читать Политковскую и прочих, а игнорировать, а значит, принимать, одобрять то кошмарное, чудовищное насилие, которому подвергались далеко не только геи эти 30 лет, но и национальные меньшинства, и обычные русские женщины. Это очевидно для меня. Я не принимаю такую Россию, потому что я не принимаю насилие ни в какой его форме.

– Это не очевидно для ваших родственников, для ваших однокурсников. Почему это стало очевидным для вас?

– Я думаю, что это, может быть, не очевидно – но видно всем. Все это знают, все это слышат – и все пропускают мимо. Когда в предыдущий мой приезд в мой родной город Кемерово вечером я вышел в кино в торговый центр "Променад", и прямо в этом торговом центре меня с моим другом окружила банда молодых людей, и они начали нас в буквальном смысле ставить на колени, угрожать, что они нас сейчас будут убивать прямо в этом светлом торговом центре, в окружении мимо идущих покупателей… – то есть это видно и очевидно. А вот тот факт, что люди продолжают жить этой иллюзией нормального человеческого общества, – это уже другая история. Почему они продолжают, почему они принимают, пускай они отвечают.

– Многие эмигранты из России живут мечтой о прекрасной России будущего. Есть ли у вас такая мечта?

– Мечта, конечно, где-то глубоко у меня есть – мечта о том, что на этой территории, в Сибири, например, жизнь будет лучше. Сибирь – это моя родина. Но это что-то из области фантастики. И надежды лично у меня, да и желания уже увидеть эту страну в этом веке на какой-то вершине, у меня нет. У меня есть желание, чтобы война закончилась и чтобы Россия понесла наказание. Потому что убивать других людей – нехорошо.