Иван Толстой: Пастернаковское название "Поверх барьеров", которое почти сорок лет звучит в заголовках наших программ, сегодня как нельзя более уместно: мы будем говорить о книгах наших дней, большая часть которых запрещена в России либо по политическим, либо по эстетическим причинам, но которые, как бабочки, не ведают границ и перелетают из страны страну, от издателей к читателям на другой конец света, подчиняясь одному-единственному закону – любви к чтению.

В сентябре в Праге прошла первая в своем роде международная ярмарка "Пражская книжная башня". В ней участвовали независимые издательства из Европы и Израиля. В основном новоэмигрантские. Не все попали на ярмарку, что естественно, потому что это только первый опыт, да и помещение позволяло разместить лишь дюжину стендов. Так что неизбежно сыскались обиженные, но это, что называется, входит в состав жизни. Даже сами устроители не могли представить себе, каков будет успех всей затеи. Что уж говорить о тех, кто предпочел понаблюдать издали, что из всего этого выйдет.

А вышло удивительно успешное дело. Оказалось, что не просто читателей много больше, чем мечталось, но возникло ощущение какого-то небывалого единства, словно одни нашли других – издатели своих читателей и наоборот. И если бы на третий день не нужно было гасить огни, ярмарка продолжалась бы еще.

Я записал несколько коротких впечатлений самих участников – писателей, редакторов, издателей. Но для начала назову, кто же приехал в Прагу и разместил свой пестрый книжный скарб в новейшем и очень современном центре "Спойка Карлин".

По существу, это первая в новейшей истории ярмарка тамиздата. Она открылась накануне официального дня с исполнения документальной пьесы "Последнее слово", основанной на выступлениях на процессах людей, осуждённых в России за антивоенные высказывания, перепосты в социальных сетях и другую активность, которую власти считают антиправительственной. Авторы – сами политзаключенные, драматургическая обработка Юлии Мазуровой. "Мы открываем ярмарку важнейшей акцией, – говорит одна из организаторов мероприятий, глава Пражского книжного клуба и одна из участниц чтений Алла Эбель. – Я постоянно думаю над словами политика и антивоенной активистки Юлии Галяминой, которые должна буду прочесть в ходе спектакля: "Утопия ли это – нормальная Россия будущего?".

В программе ярмарки – Анна Берсенева, Наталья Громова, Виктор Шендерович, Александр Гаврилов, Максим Осипов, Томаш Гланц, Илья Барабанов, Валерий Бочков, Мария Макеева и другие.

На стендах свои издания представили "Медуза", "Мемориал", Славянская библиотека Праги, издательство "Русская традиция", "Друкарский двор Олега Фёдорова", книжный магазин "Бабель", "Друкаревич", Vidim Books, "Книга Сефер", LitSvet, ISIA Media Verlag из Лейпцига, Тургеневская библиотека Парижа, Fresh Verlag, Sandermoen Publishing, ИМКА-Пресс. С презентациями выступили редакторы журналов "Пятая волна", "Берлин. Берега", "Палладиум". Свою книжную программу представило Радио Свобода, о чем я расскажу в конце сегодняшней передачи.

Ярмарка "Пражская книжная башня", проходившая при поддержке "Открытой России", Фонда Бориса Немцова за Свободу, общества "Мемориал" и комьюнити-клуба "Новое место", длилась три дня.

В холле стоял кабинетный рояль морковно-апельсинового цвета, за который неожиданно для самого себя сел Виктор Шендерович, за чем я его и застукал и тут же включил магнитофон. Как Шендерович ни отмахивался, я уверил его, что лучшего (пусть и совершенно непрофессионального) сопровождения для нашей темы не сыскать.

Мой первый собеседник – Евгений Коган, создатель тель-авивского магазина "Бабель", где не только продаются хорошие книги, но и постоянно проходят вечера и встречи с яркими людьми.

Магазин "Бабель", ваше дело, оно как спрут распространяется чуть ли не по всему миру. На чем стоит ваш бизнес – вроде бы небольшой – симпатичный, но небольшой – магазинчик, а слышно о нем во всех краях света? Что лежит в основе этого успеха?

Евгений Коган: Спасибо большое, во-первых, на добром слове. Это очень приятно слышать, потому что нам изнутри, конечно, так не кажется, что это большой успех и прочее. Держится наш магазин на любви. Он начался с любви, и он на ней держится. Мы очень любим книги, очень любим читать. Когда я переезжал в Израиль, я ехал с двумя чемоданами, там было 40 килограмм, примерно 25 из них были книги – не для продажи в магазине, а наши, которые у нас в библиотеке. Мы договорились с моей женой Леной, с которой мы все это делаем, что мы не будем покупать книги, у нас будет минимум книг в доме, в результате их уже некуда ставить. На том, в общем, и держимся. Мне кажется, на любви к книгам, к чтению и держится наш магазин. Мы очень хотим, чтобы люди читали хорошие книжки, мы прилагаем к этому все усилия.

Иван Толстой: Чем отличается "Бабель" в других странах, в других городах от главного, первого "Бабеля" в Тель-Авиве?

Евгений Коган: Это очень хороший, очень интересный вопрос, на который очень сложно ответить. Любой независимый книжный магазин определяется хозяином. Хозяин или хозяева магазина определяют его лицо. Понятно, что идеология у наших магазинов одинаковая. Мы стараемся продавать, я беру в кавычки это слово, потому что оно мне не нравится, но я не знаю другого, "интеллектуальную" литературу, литературу, которую нам самим хотелось бы поставить на свою книжную полку. Но при этом лицо магазина определяет его хозяин или хозяйка.

Скажем, иерусалимский магазин, там очень большая детская полка, очень большая полка современной русскоязычной прозы, потому что Яна, хозяйка этого магазина, она это любит, она в этом разбирается. Хайфский магазин, если можно так выразиться, делает упор на книги по дизайну, по искусству, потому что хозяйки книжного магазина Аня и Поля направлены в эту сторону, при этом, естественно, там есть философия, экономика, интеллектуальная литература, художественная и все, все, все. Берлинский "Бабель" самой большой из "Бабелей", он более всеохватен, там много всего. Наташа и Максим – хозяева этого магазина, Наташа вообще всю жизнь связана с книгами, она очень здорово в этом разбирается, очень здорово рассказывает об этом и пишет. Я не могу точно сказать, в какую сторону, может быть, это какая-то актуальная литература, причем эта актуальная литература может быть и художественной, и общественно-политической, публицистической, какой угодно. Но там опять же есть все, просто это как лицо магазина, но у каждого свое.

Иван Толстой: Соорганизатор ярмарки – Алла Эбель. Алла, что самое приятное было на этой ярмарке, что вас приятно удивило?

Алла Эбель: Я думаю, что для организатора ярмарки важно, чтобы на нее приходили люди. Люди на нее пришли с двух сторон. Сначала пришли издательства. Поскольку я отвечала за договорную работу с издательствами, за бизнес-каркас проекта, я была поражена тому, что 100% откликнулись положительно и захотели приехать. Здесь три дня я вижу, как идут люди, на стендах оценивают их количество в тысячи прошедших. Конечно, эти лица людей, которые приобщились к русскоязычной мысли, к какому-то русскоязычному книжному комьюнити, счастливые лица, обладатели новых книг – это самое приятное.

Иван Толстой: Есть ли какие-то неожиданные открытия на выставке для вас персонально? Какой-то писатель, какое-то издательство, о ком у вас не было представления, а теперь оказалось, что это очень интересное мероприятие или интересный человек? Кого бы вы выделили, не обижая других ни в коем случае?

Алла Эбель: Вы знаете, я как раз была с ними довольно хорошо знакома в процессе подготовки. Потому что изучала продукт, брали фотографии их книг и авторов. То есть знакомство продолжалось довольно продолжительное время уже, поэтому какого-то такого сюрприза не было. Но мне понравилось очень немецкое издательство ISIA Media Verlag, потому что мне показалось, что у них очень качественно оформлены обложки, то есть сделан продукт. Я там купила прекрасный выпуск "Иностранки" по восточной культуре, японско-корейской, я такой большой поклонник. Мне очень понравился их стенд по наполнению.

Это не был сюрприз, но я очень люблю "Бабель букс", слежу за ними, конечно, у них отбор книг очень интересный, необычный, то, что я не могу в других местах найти.

Иван Толстой: Можно ли сегодня сказать, что следующая "Книжная башня" состоится?

Алла Эбель: Конечно, не должно быть сомнений, потому что все довольны. И это значит, что есть базис, фундамент для того, чтобы двигаться, строить дальше. Потому что для меня этот проект – это такая вещь, которая строится из кирпичиков, ты их собираешь, если кирпичики хорошо собраны, то оно твердо стоит, а иначе никак не бывает. Мне кажется, что кирпичики очень твердо встали.

Иван Толстой: Гость из Парижа, сотрудница библиотеки BULAC и знаменитой русской Тургеневской библиотеки (когда-то украденной нацистами, а затем повторно похищенной советской стороной и так и не возвращенной до сих пор) Аглая Ашешова. У меня такое ощущение, что в последнее время Париж немного потерял свою книжную (я имею в виду русскую книжную) энергию. Я неправ?

Аглая Ашешова: Не совсем согласна, что Париж потерял энергию. Даже если это было так, то с войной, конечно, снова бурление, снова ощущение действительно бурной жизни русской эмиграции 20-х годов. Наша непреходящая шуточка: приходит читатель в библиотеку, в книжных магазинах некоторых издательств книги заказывают ящиками, и их раскупают. С февраля 2022 года много людей приехавших, привыкших читать, привыкших к культурной жизни, привыкших к московскому кипению, бурлению: я бы сказал, что в парижской жизни снова, как в газированную воду, запускают газ. Все было вроде бы тихо, и вот опять какое-то бурление. И я очень рада, что налаживаются новые связи, взаимодействие, сотрудничество и между городами, и между организациями, и книжниками, и библиотеками. У нас Тургеневской библиотеке в Париже в следующем году будет 150 лет, мы хотим отметить, в том числе собрав ассоциативные библиотеки, потому что нам есть о чем поговорить и профессионально, и просто по-человечески очень приятно встретить людей, которые вдруг загораются идеей пощадить читателя, потому что ему негде и не на что купить столько книг, но, придя в библиотеку, он может приобщиться к этому новому тамиздату. Сегодня этот салон многие называют салоном нового тамиздата.

Иван Толстой: Виктора Шендеровича на ярмарке отметили все. Его авторский вечер собрал весь хохочущий зал, внимающий чтению рассказов из новейшей книги "Девяноска". Я сперва было подумал, что девяноска – это разновидность толстовки, которые любит носить сатирик. Но оказалось, что это человек девяностых.

Виктор Шендерович: Я здесь повидался с десятком людей, включая тебя, с которыми планировал повидаться. И Прага в этом смысле стала таким прекрасным местом. Вот девушка из Парижа прошла, там девушка из Нюрнберга, там из Берлина приехали, из Варшавы я приехал. Вот, например, Женя Коган из Тель-Авива, вот, например, Иван Толстой здесь обитает. Денис Билунов, с которым я знаком по московским каким-то оппозиционным годам. Разные люди, не только книгоиздатели, книготорговцы, просто друзья. Здесь живет Юлия Мучник из Томска, журналисты.

Иван Толстой: То есть ярмарка выполняет гораздо большую функцию, чем площадка для книг?

Виктор Шендерович: Для меня да. Я ведь не книготорговец, меня позвали сюда презентовать, прорекламировать книгу, которую выпустил Саша Гаврилов, опять-таки Александр Гаврилов – в прошлом премия "Просветитель" великого Дмитрия Борисовича Зимина. С некоторых пор братиславское юридическое издательство, редактор которого находится в одном месте, юридический адрес в другом, сам человек в третьем. За это время его успело погонять из Кракова в Барселону. Мы все размазаны предсказуемо каким-то неровным слоем по Европе и миру, для меня это прежде всего, конечно, повод увидеться. Я очень рад этому поводу, потому что поодиночке вас всех увидеть – это надо ездить еще с большей нервной частотой, чем я.

Иван Толстой: Есть ли будущее, перспектива у этого размазанного русского мира?

Виктор Шендерович: Какая-то есть. Как говорил один местный: "Никогда не было, чтобы никак не было". Все-таки как-то оно будет. И мы не первые размазанные. На этой ярмарке есть книги про тех, кто были размазаны прежде нас, в 20-х годах, в 30-х годах, на их судьбу можно ориентироваться, не испытывая слишком сильного оптимизма, разумеется, этой аналогии. Потому что точно так же есть оптимистические голоса и надежды на то, что мы скоро вернемся, есть более трезвый исторический взгляд, который говорит о том, что вернемся вряд ли. Даже если будет физическая возможность вернуться, как у меня, домой, а не в СИЗО, не дальше по этапу, то все равно той Москвы, из которой даже я уехал в 2021 году, ее уже нет.

Иван Толстой: Что оставит после себя другая Россия? Точнее, извините, я неправильно спросил: что должна оставить она после себя?

Виктор Шендерович: Есть исторический взгляд, где единицей измерения является цивилизация, культура, страны, есть личный масштаб, человеческий масштаб, они находятся в некотором иногда противоречии. Человекам хочется пожелать здоровья, чтобы вписались в жизнь, чтобы "горек чужой хлеб и круты ступени чужих лестниц" (Данте), мы не первые беглецы, не первые эмигранты, это было до нас, и покрупнее нас были беглецы.

Иван Толстой: Вот только будем ли похоронены в Равенне?

Виктор Шендерович: Вряд ли будем похоронены в Равенне, да и не надо. Штука в том, что есть историческое измерение, мысль о том, что мы, запасная Россия, когда-то сказал лет 10 назад, я уже много ездил и видел, как она полнится, эта запасная Россия. Как в американских штатах Среднего Запада, где отродясь не было зала русского на нормальный концерт, на сто человек, вдруг они появляются. Мэдисон, штат Висконсин, Сент-Луис, Индианаполис, то есть места, где были кто-то, вдруг выясняется – сотенный зал. Алабама, вдруг русский зал. А что такое? А там физики. А что такое? В России было много физиков, часть их уехала в Алабаму, метеорологией занимаются.

Повторяю: есть человеческое измерение, оно заключается в том, что люди бежали или люди уехали, ничего быстро не изменится, кто-то никогда не вернется. Их дети может быть вернутся туристами поглядеть одним глазком. Политически, может быть, никогда ничего толком не изменится. Их внуки не будут говорить по-русски. Моего младшего внука моя дочь заставляет учить русский, старший родился в России, говорит, младший – это нужны усилия. Их дети, мои правнуки, вряд ли будут говорить по-русски, только если затейливо сложится судьба с девочкой тоже из России или из Украины. Хотя из Украины уже не будет говорить по-русски. Опять-таки такие развилки, кто бы мне сказал.

Конечно, мысль о том, что мой внук вряд ли будет хорошо говорить по-русски, а правнук точно не будет, конечно, она меня немножко задевает по-человечески. С другой стороны, лишь бы действительно были все здоровы, счастливы. Потомки Пушкина, как известно, по фамилии Смит или Джонс, живут на Гавайях, нельзя сказать, что по этому поводу стоит рыдать в подушку. Ну, живут себе потоки Пушкина на Гавайях, почему надо переживать?

Иван Толстой: Главное, чтобы был за ухом привлекательный завиток, как у дочки Пушкина, с которой Анна Каренина списана.

Виктор Шендерович: Есть человеческое измерение, которое заключается в том, что дай им бог, чтобы дети росли там, где они, чтобы они становились чехами, французами, росли нормальными людьми, европейскими, мировыми. Мир большой, он открыт, глобализация и всякое такое. Миру тоже хочется пожелать, чтобы немножко был поздоровее, но это отдельный вопрос. Есть политическая печальная сторона. Тут все нормально, все куда-то когда-то уехали, переехали. Мой прадед биндюжник, который говорил только на идиш, а я не говорю на идиш, тоже ничего страшного.

Иван Толстой: Утратил идиш.

Виктор Шендерович: Я утратил, да. Все, что я знаю из идиша, – это ругательства. Когда мои дедушка с бабушкой ругались, они, чтобы внуки не понимали, переходили на идиш, поэтому из идиша я знаю небольшой набор слов, но, пожалуй, самый понятный.

Политический, исторический план грустнее, конечно. Потому что, именно глядя в зеркало эмиграции набоковско-ходасевической и так далее, трудно предположить, что те замечательные люди в этом зеркале. К сожалению, эти Струве никаким образом не повлияли на судьбу России, которую определяли Маленковы, если не сказать Кагановичи. Прекрасная запасная Россия миллионная, которую я наблюдаю вокруг по миру, замечательная, интеллигентная, образованная, давно вписанная в мир, состоявшаяся, в том числе финансово состоявшаяся.

Когда ко мне в Калифорнии приходит на концерт 40-летний красавец-бизнесмен из Сиднея, который в командировке по своим силиконовым делам в Калифорнии, он говорит: "Я пришел на вас посмотреть. Мои родители очень вас уважают". Стоит господин из Сан-Франциско, из Сиднея, абсолютно упакованный, благополучный, с хорошим русским языком, который пришел посмотреть на меня как на обломок какой-то страны, про которую ему родители рассказывали. Огромная такая Россия.

Но, повторяю, исторически, возвращаясь к этой ярмарке (замечательные издатели, замечательные люди, "Мемориал", Черкасов Саша, Нобелевский лауреат тут ходит как ни в чем не бывало), вряд ли эти люди повлияют буквально на политическое будущее России. Но зато умрешь как человек, как формулировал Окуджава. Может, и не станешь победителем, зато умрешь как человек. Тоже нормальная перспектива, вполне достойная усилий.

И в конце концов, некоторым образом это самоопыление, мы же друг для друга это делаем. Мы покупаем друг у друга эти книжки, читаем, мы друг друга поддерживаем. Кстати говоря, здесь вполне дружественное существование вполне конкурентных издательств. Понятно, что интересы в широком смысле цеха, интересы общие сейчас, они важнее, чем корпоративные. Я не знаю, какой там бизнес, я надеюсь, что издательство, которое пригласило меня пожить три дня в Праге, что оно моими книгами окупило мое пребывание. Я не думаю, что это бизнес, по большому счету, если бизнес, то очень скромный, есть получше бизнесы, чем русская литература в Праге или в Берлине. Да, мы поддерживаем друг друга, мы рады друг другу. По большей части здесь все друг другу рады. И это, кстати, на фоне в том числе того, что происходит в том числе с русской оппозицией, эмиграцией, это тоже дорогого стоит.

Иван Толстой: Израильское издательство "Книга Сефер" представлял на ярмарке его основатель Виталий Кабаков.

Виталий Кабаков: Главная проблема книгоиздания на русском языке вне России вообще и в Израиле в частности – это проблема распространения, как всегда. Издать книгу несложно, сложно книгу продать. Когда мне говорят: "Ну как же, моя книга продается", – я всегда отвечаю: "Продавать и покупать – это разные глаголы". Так вот, если говорить о книжном рынке в Израиле, это, если в пересчете на Россию, примерно как книжный рынок Тульской области или города Омска без области. Мы можем говорить о том, что примерно такое же количество интеллектуалов, такое же количество любителей детективов, женских романов и так далее, но разница в количестве детей, потому что детская литература продается, конечно, всегда лучше, но издавать ее сложнее.

Так вот, по поводу книгоиздания. Израиль – страна пишущая, возможно, это связано с менталитетом, возможно, это связано вообще с любовью этнических евреев к русской литературе, то есть людей, которые пишут, много. Вопрос, как им продать свою книгу. Сейчас современные технологии позволяют издавать книги любыми тиражами, от 20 экземпляров до любого количества. Поэтому, если человек хочет издать свою книгу, если он хочет удовлетворить свои амбиции или оставить свои воспоминания для потомства или рассчитывает на то, что действительно его книга будет продаваться, но в любом случае это не заработок, мы издаем эту книгу с соблюдением всех возможных технологий издательских, издаем качественно, издаем хорошо, чтобы люди были довольны. Или это книги полностью за счет автора, или автор выкупает у нас часть тиража.

В Израиле довольно развита практика выступлений автора, презентации книг. На своих выступлениях авторы смогут всегда продавать книги и окупать свои затраты или окупать затраты издателя. Это мы говорим о вообще практике книгоиздания, которая идет во всем мире.

Давайте говорить о действительно издании литературы, хорошей литературы. Прежде всего, для этого должно быть имя. В Израиле были писатели с именами, которых мы издавали, – это и Анатолий Алексин, и Эфраим Баух, другие писатели, которые в силу разных обстоятельств оказывались в Израиле. До сих пор пока еще издательская метрополия для нас – это Россия. Потому что как русский язык перестает во многом быть языком метрополии, мы чувствуем разницу в языке, уже Россия перестает быть языковой метрополией, так же постепенно мы видим, как Россия перестает быть издательской метрополией, литературной метрополией, как это было и в 20–30-е годы, когда параллельно развивалась литература в Советском Союзе и в эмиграции. После этого в конце 80-х – 90-е годы это закончилось. Был единый рынок, и Россия стала издательской метрополией.

Сейчас ситуация меняется, Россия перестает быть издательской метрополией. Да, там есть писатели, там есть переводчики, там есть издатели, все это идет, но постепенно поток сокращается, поток сужается. Во многом это связано с условиями покупки и доставки книг, пока еще книги из России могут наполнять книжные магазины, но это все сложнее и сложнее. И мы все, владельцы книжных магазинов, книгопродавцы, предчувствуем тот момент, когда не просто нечего будет привозить из России, это будет все сложнее и сложнее или все дороже и дороже, потом эта ниша вообще закроется, начнут создавать рынок вне России. Мы это делаем.

В Израиле, повторяю, рынок достаточно узкий. Когда я начал работать в Израиле, это было 25 лет назад, было порядка 400 магазинов работающих и плюс наш огромный каталог "Русское слово". В городе, где я живу, было пять книжных магазинов, на центральной автобусной станции одно время было 8 книжных магазинов, и все было нормально, все жили. По два 40-пудовых контейнера приходило с книгами в неделю плюс самолеты. Сейчас количество магазинов сократилось до где-то порядка 20–30 плюс заказы через интернет. Посмотрим, что будет дальше. Возникают какие-то новые магазины, возникают какие-то новые условия.

Иван Толстой: Соорганизатор пражской ярмарки – Александра Вахрушева, которую многие знают по ее активной работе в Москве в книжной сфере. Удалась ли "Книжная башня"?

Александра Вахрушева: Я считаю, что да.

Иван Толстой: Докажите нашим слушателям, пожалуйста.

Александра Вахрушева: Я начала думать об этом проекте еще в феврале 2024 года. Поскольку я в прошлой жизни директор московской библиотеки "Читальня имени Тургенева", то я в книжных проектах уже живу давно. Я автор и соорганизатор такой известной акции "Библионочь". В феврале, наблюдая за тем, как идет жизнь новых издательств, которые открываются за пределами Российской Федерации, которые издают книги "иноагентов", "террористов", "нежелательных организаций", которые не могут быть изданы в России, наблюдая за тем, как издательства начинают налаживать свою жизнь за рубежом, многие сталкиваются с проблемой дистрибуции этих книг, потому что одно дело электронные книги, а совсем другое дело – бумажная книга. Сделать подобную ярмарку мне показалось очень своевременно, логично.

То, что я живу в Праге, большая удача: я очень благодарна группе депутатов чешского парламента, которые поддержали эту инициативу и дали добро на то, чтобы мы могли здесь все собраться. И это была тоже такая знаковая точка разработки концепции. Конечно же, мы понимали, что у нас есть обязательства перед украинской диаспорой, украинскими беженцами, которые живут здесь, в Чехии, мы хотели им помочь, поэтому часть полученных денег от продажи книг будет перечислена в чешский фонд "Дом добра", который занимается интеграцией украинских беженцев. Все участники, издательства, если вы обратили внимание, очень воодушевлены, потому что за эти два с половиной дня, мне кажется, удалось главное: мы нашли ту точку сбора издателей, авторов с рефлексией о том, что сегодня происходит, как мы здесь все здесь оказались. Мы немножко возвращаемся к истории того же издательства ИМКА-Пресс, которое в 1921 году открылось в Праге, открылось ровно в первую волну русской эмиграции. То есть в этой ситуации мы повторяем в чем-то.

Иван Толстой: Красиво замыкается круг.

Александра Вахрушева: Поэтому я очень надеюсь, что этот первый опыт не пройдет даром, что мы сможем собираться еще через год, еще через год. Это моя мечта.

Иван Толстой: И на своих знаменах вы напишете "От ИМКИ до Башни".

Александра Вахрушева: Да.

Иван Толстой: Вряд ли я погрешу против истины, если скажу, что человеком, который был на ярмарке везде (причем умудрялся присутствовать в разных концах одновременно), был Александр Гаврилов. В свое время французского шансонье Жака Бреля называли "человек сто тысяч вольт". Вольтаж Александра Гаврилова я, правда, не измерял, но шарахал он знатно.

Александр, не Нью-Васюки ли все то, что здесь происходит? Не провинция ли "Пражская книжная башня"?

Александр Гаврилов: Нет, у меня совершенно нет такого ощущения. Скорее сюрпризом для меня стало совершенно обратное. Я знаю по своим аналитическим штудиям, что чехи буквально самая читающая страна в Европе, в пересчете на голову у них самое высокое потребление бумажной книги, выше, чем в Германии, выше, чем во Франции, выше, чем в Испании. Я не ожидал, что и русскоязычное население Чехии так обдышат, или, может, их покусали, не знаю, книги очень хорошо покупают и очень живо обсуждают. У меня ощущение, что "Пражская книжная башня" – это один из первых и, может быть, один из самых многообещающих центров кристаллизации новой русскоязычной культуры Европы, которая складывается на наших глазах. Она многовекторная, она многоцентровая, в отличие от того, к чему мы привыкли в России, где центр один – Петербург, а потом обрубить, все заново – Москва, больше никаких центров быть не может, здесь все устроено совершенно не так, устроено федеративно, устроено горизонтально. Большим центром станет Берлин, совершенно не станет центром Париж. У меня есть ощущение, что "Пражская книжная башня" – это очень серьезная заявка на создание такого культурного центра.

Иван Толстой: Социально получилось, психологически или что? Ведь Париж как миф гораздо сильнее. Берлин как миф, конечно, сильнее. Нью-Йорк сильнее. Но эти города пока что еще не подходят под те характеристики, которые вы так лестно дали нашей Праге.

Александр Гаврилов: Поскольку здесь я присутствую не только как читатель и не только как аналитик, но и как теперь книготорговец и паук-мироед, то я могу видеть очень важную метрику: книги очень хорошо продаются в нашем мире, где бумажная книга является скорее таким артефактом ностальгическим, где мы видим, как люди избавляются от больших библиотек. Сегодня в русскоязычном мире Европы книга стала, на мой взгляд, выполнять другую функцию. Я вижу, что она становится таким походным складнем. Если ты христианский путешественник, ты приходишь куда-то, раскладываешь створочки складня, и в этом месте церковь уже с тобой.

Иван Толстой: Старинный шкафчик каждый библиофил хотел бы у себя дома иметь. Не начать ли производить под старину?

Александр Гаврилов: Плоские шкафчики для электронных книг. Но мне кажется, что сегодня книга, физическая бумажная книга, – это такой складень: где книга, там и русская культура.

Иван Толстой: Я не понимаю, XXI век уже в разгаре, уже сколько трагедий случилось, почему не электронная книга, почему все равно бумажная?

Александр Гаврилов: Потому что человек переживает свою культурную идентичность не только умом, он переживает свою культурную идентичность целиком, физиологически, полнотою своей духовной и телесной. И в этом смысле книга, которую ты берешь в руки, – это книга, с которой ты находишься в диалоге и не только интеллектуальном, не только эмоциональном, но и бытийственном, экзистенциальном.

Иван Толстой: Маешь вещь.

Александр Гаврилов: Берешь в руки – маешь культуру.

Иван Толстой: Берешь Шопенгауэра – маешь вещь.

Александр Гаврилов: Очень хорошие продажи, очень активные обсуждения. Понятно, что эта первая ярмарка – это такой бледный подмалевок под будущую картину. Я видел несколько книжных ярмарок на этапе становления, московскую ярмарку "Нон-фикшн" я знавал еще в колыбели, еще на этапе котлована, я бы сказал. Я вижу, что в первый год существования такого рода проекты только намечают векторы, которые потом будут проясняться и облекаться в плоть. Здесь я вижу очень серьезный вектор складывания европейской культуры. Люди, которые ездят из города в город по Европе, разговаривают со своими слушателями, читателями, зрителями и так далее, складывают ту новую культуру, в которой нам с вами жить. Здесь очень хороший, я бы сказал, буржуазный, субстрат жизни, которая потихонечку начинает устраиваться, ей нужна духовная покраска. И в-третьих, что мне кажется очень важным, Прага вспоминает о своем значительном русском прошлом. Я не очень понимаю почему, но за последние четыре дня я в разных контекстах натыкался на "Пражский миф" цветаевский, так или иначе повернутый.

Иван Толстой: А Аверченко и Масарик? Три имени, наиболее употребимые, – Масарик, Цветаева и Аверченко.

Александр Гаврилов: Вот эта готовность связывать сегодняшний день с давно прошедшим мифологическим культурным пространством, мифологическим культурным временем, эта готовность мне кажется знаком очень важным, когда каждый культурный черенок должен быть привит к какому-то крепкому корню. Прага обнаруживает этот корень русского мифа, естькуда прививать культурный черенок.

Иван Толстой: При входе на ярмарку посетители встречали на первом же стенде улыбающегося и доброжелательного Павла Миронова. Он член оргкомитета ярмарки и руководитель интернет-магазина "Друкаревич".

Павел Миронов: Я не ожидал такого большого охвата, такого эмоционально заряженного состояния, которое все три дня присутствовало и у нас, и у клиентов. Это было постоянное очень насыщенное общение. Очевидно, что люди просто изголодались по хорошим книгам, по хорошему общению. Я более чем доволен нашими результатами.

Иван Толстой: Есть ли надежда, что она будет продолжена в следующем, например, году?

Павел Миронов: Исходя из того, что у людей сохранятся вкус к чтению и желание искать и находить новые книги, я думаю, мы сможем это сделать. Нам бы очень этого хотелось.

Иван Толстой: Поразительно, что в 2024 году люди переключаются не на электронную книжку, не на чтение в интернете с экрана, а по-прежнему есть востребованность у бумажной книги.

Павел Миронов: Безусловно, есть категория книг, которые невозможно читать в электронном формате, – это любые, например, детские книги, которые волшебным образом выстрелили в этот раз у нас на ярмарке. Есть книги, к которым просто надо приучать детей с детства, в том числе к тактильным ощущениям.

Иван Толстой: У вас на стенде я видел, что было очень много детей. Это дети ваших знакомых или вы видели много новых лиц?

Павел Миронов: В основном, конечно, это новые лица. Удивительно, я не ожидал такого количества молодых семей с детьми совершенно разного возраста, которые к нам приходят. Я занимаюсь этим бизнесом много лет, могу сказать, что сейчас ситуация в силу понятных причин качественно изменилась. С другой стороны, это хорошо, когда родители приводят детей и приучают их к русскому языку, потому что мы понимаем, что это достаточно объективная проблема, когда дети, живущие в других странах, у них постепенно пропадает ощущение языка. Нам приятно, что мы вносим свою лепту в сохранение этого состояния.

Иван Толстой: Не правда ли, поразительно, что оказалось так много людей в Праге, читающих по-русски и любящих книгу?

Павел Миронов: Да, это совершенно поразительно, я абсолютно этого не ожидал. Это очень здорово.

Иван Толстой: Казалось бы, Прага город маленький, ан нет, гораздо больше кулисы и карманы обнаружились.

Павел Миронов: У Праги свой непредсказуемый масштаб.

Иван Толстой: Писательница Наталья Громова приехала на ярмарку всей семьей – с мужем, писателем Борисом Белкиным, и сыном, кинорежиссером Владимиром Громовым. Каково это, спросил я, наиздававшись прекрасных книг в России, переходить на эмигрантские рельсы?

Наталья Громова: Спасибо за вопрос, он очень сложный. Потому что мы учились этому с колес, и я училась этому абсолютно без какого-то ученичества. Поэтому, с одной стороны, мне повезло: меня знал, допустим, Виталий Кабаков и даже Женя Коган, который в "Бабеле", у них возник опыт издательской деятельности.

С другой стороны, сразу возник сложный вопрос: документальные тексты, документальные романы, которые я писала в основном, большие архивы и прочее издавать в Израиле, где я сейчас живу, абсолютно в каком-то смысле бессмысленно, потому что круг читателей очень небольшой. Допустим, все эти расследования, исследования, понятно, что у нас все-таки ивритоговорящая страна со своими героями, со своей историей. Даже те читатели, которые приехали в 90-е годы, та алия, которая еще читает по-русски, интересуется, она уже давно отключена от наших поисков, от нашей архивной работы, она просто любит историю без всяких таких подробностей. И читать книги даже о Берггольц, для них Берггольц осталась там – в Советском Союзе. Для них большая часть того, чем я занималась, осталась далеко в 1989–90-м году, когда они уехали. Я имею в виду именно читателей, моих читателей.

Поэтому был предпринят, например, такой для меня не очень хороший опыт, но пришлось этим воспользоваться – сделать небольшую книжку из статей о тех людях, о которых я писала, чтобы хотя бы как-то себя предъявить. Она называется "Дом-музей", там музейные истории, статьи о Берггольц, о Шварце, о Пастернаке, о Цветаевой, интересный маленький сюжет о ее вселении в квартиру в Борисоглебском, рассказы, эссе и так далее. Но все равно, я бы сказала, этот микс не очень близок.

Тем более готова книга, я не знаю, какая у нее будет судьба, потому что идет травля с той стороны, с российской, книга "Сага о Шкловских", которую мы сделали с Татьяной Поздняковой, мы с ней делали и "Дело Бронникова". Эта книга просто стоит вся на семейных архивах и истории семьи на фоне всех катастроф того времени, и история о том, как человек сумел выскочить. Шкловский на фоне того, что все почти его близкие так или иначе погибли, он выскакивает – это очень интересный сюжет.

Второй сюжет – это, конечно, хорошую сделать книгу о Шварце, интересную, именно сейчас о Шварце как о человеке, живущем в эпоху Дракона, сумевшем написать внутри тоталитарного мира книгу о тоталитарном зле, о тоталитаризме. Для меня сейчас дело чести это написать.

Но читатель? Вопрос остается открытым: или пытаться уходить на европейский рынок, искать издателей там, но быть отлученным от всего, от возможности презентаций, читателей и так далее, или оставаться в Израиле и думать, как жить с этим дальше. Нет у меня пока ответа. Все не очень хорошо, но работать мы все равно будем, как вы понимаете. Как вы и я, мы все равно не остановимся, потому что приходят новые архивные документы.

Я буду писать книгу "Гибель Добровского дома" про Даниила Андреева и Коваленского, попытаюсь сделать такой свод историй "Странников ночи", романа Даниила Андреева о тюрьме, открыть какие-то новые страницы. Но вопрос в том, что опять же я точно знаю, что эту книгу оторвут там с руками, ее очень ждут, ее очень хотят читатели в России. В России мои читатели, и они всегда ждут, хотят и мечтают. Но я считаю, что мы будем медленно доходить до своих читателей, пока будет длиться этот кошмар, но связь все равно не прервется, я не верю, что она прервется. Эти книги будут вывозиться, значит, мы будем делать электронные, значит, мы будем делать это в каких-то других форматах, придумывать, возможно.

Извините, у меня сразу родилась такая мысль, что ковид, который придумал нам зум и сделал нас абсолютно общим миром, он показал, что мы можем, находясь в любой точке, быть связанными, то же самое эмиграция благодаря новым технологиям может нас спасти от этой книжной неподцензурной истории. Книги будут приходить иначе: раньше их привозили в тюках, теперь они будут приходить по почте, они будут распространяться электронно, я в этом абсолютно уверена. Они не смогут этот канал прикрыть, просто это еще недодумано, это надо продолжать. Другой вопрос, что мы от этого не получим какой-то выгоды, но дело свое будем делать.

Иван Толстой: На "Пражской книжной башне" было представлено и наше радио. "Свобода" с самого начала была писательской станцией. В начале 50-х на пике холодной войны в эмиграции было немного профессиональных журналистов. Были, конечно, газетчики, но радио предъявляло особые требования: уметь объяснять культурные процессы, знать историю, быть начитанным, способным к публичной риторике. И тогда в профессию радиожурналиста пошли писатели. Слушая архивные пленки, не перестаешь поражаться: какое было время! В коридорах наших бюро в Мюнхене, Париже и Нью-Йорке можно было раскланяться с Борисом Зайцевым, Гайто Газдановым, Виктором Франком, Георгием Адамовичем, с дочерью Льва Толстого Александрой Львовной.

А позднее на станции появились Аркадий Белинков, Анатолий Кузнецов, Александр Галич, Андрей Синявский, Виктор Некрасов, Сергей Довлатов, Борис Парамонов, Петр Вайль.

Тьма блестящих авторов сотрудничала с Радио Свобода внештатно. Станция давала писателям возможность заявить о себе, прочитать главы из своих книг (а то и целые книги), обрести ценителей и просто подзаработать. По старым пленкам Свободы можно изучать русскую литературу ХХ века (а теперь уже и XXI) века.

На стендах "Пражской книжной башни" мы представили недавние издания – беседы с украинскими беженцами "Гонимые войной" (книга вышла на трех языках: русском, украинском и английском), книгу "Нет войне" (за которую поплатилась репрессиями одна из редакторов Алсу Курмашева), сборник "Русское лихолетье" (беседы со свидетелями революции, записанные журналистами "Свободы" в 60-е годы), сборник "Застолье Петра Вайля", книгу воспоминаний ветерана радио Джина Сосина "Искры Свободы" и другие.

Мы остаемся писательским радио: на сцене перед гостями ярмарки выступали сегодняшние свободовцы – поэт Елена Фанайлова, историк Ярослав Шимов, журналист Андрей Шарый, поэт Игорь Померанцев, писатель и публицист Сергей Медведев.

Разработаны книжные планы. Наши направления – публицистика и мемуары. Я уверен, что читателей ждет много неизвестного и увлекательного.