Александр Горянин: Какого человека можно назвать "штучным"? Мало похожего на других в своем окружении? Но такие, если вдуматься, не столь уж редки. Штучный человек уникален почти во всем – он как-то иначе живёт, у него изначально иная, чем у коллег и знакомых, биография, и эту биографию он строит обычно вопреки их здравым советам. Не из чувства противоречия, а следуя своему пониманию мира. Задачи, которые он ставит перед собой, кажутся его друзьям неподъемными, а значит безнадежными. В лучшем случае странным чудачеством.
"Штучный", кроме того, не значит сугубо положительный. У него может быть полно обычных человеческих недостатков.
Об Александре Ильиче я и в прежних передачах успел рассказать немало. Но, перечитав их сейчас, вижу: образ из обрывков не возникает.
В одной из передач я рассказывал о нашем доанглийском знакомстве (в салоне Ники Щербаковой), о коллекционерских поездках в Ташкент, Ригу, Ленинград. Английские продолжения этих поездок, но уже годы спустя, поначалу тоже были чем-то вроде пикников. Мы ездили в Кембридж, к морю в Брайтон, да и много куда ещё, плавали вверх по Темзе до Рединга, заблудились в Хэмптон-Кортском лабиринте (помните Хэмптон-Кортский лабиринт из любимой книги "Трое в лодке, не считая собаки"?). Я покупал пустяки для подарков дома, Саше был интересен провинциальный антиквариат.
В декабре 1991 года мы вместе наблюдали по телевидению спуск флага СССР над Кремлем, обсуждали варианты дальнейшего развития событий. Саша пылко полюбил Англию и постоянно напоминал об этом, но наши разговоры на английские темы как-то сами собой всё время и без моей инициативы переключались на Россию.
Я попросил Сашу о возможности пересмотреть его фильм "Вид на жительство". Это была крайне необычная для советских времен картина о перебежчике, которого авторы фильма, конечно, осуждают, но не беспощадно, скорее показывают его тоску, его неприживаемость где-то в Европе, без карикатурности показывают старых эмигрантов. Увы, у создателя фильма в тот момент не оказалось его копии.
Я его в Ташкенте видел в клубе консервного завода, на большие экраны он не попал
Позже я узнал, что "Вид на жительство" едва выпустили на экран, присвоили самую низшую категорию, что означало крайне малое число копий на страну. Я его в Ташкенте видел в клубе консервного завода, на большие экраны он не попал.
Саша, выехавший в Англию в 1988 году как куратор выставки "Русское искусство из частных собраний", решил там остаться, и это мне понятно. Ему надоело то, что большую часть жизни он провёл с ярлыком "спекулянт". Мы не виделись около трех лет, и вот я в Лондоне. Знаю, что Саша теперь эксперт русского направления в аукционном доме "Филипс". С некоторой опаской – ведь у нас давно нет ни общего дела, ни общего интереса – набираю Сашин номер и слышу в ответ: "Приходите немедленно, никаких завтра!"
Мы вместе встречали Новый, 1991 год, обсуждали события на родине и главный тогдашний вопрос: уцелеет ли СССР, не могли наговориться. Конечно, к тому времени он элементарно подустал от почти сплошь делового общения, притом в основном по-английски. Старые друзья, ценители его юмора, в то время еще только начинали наведываться из России в Британию, и я оказался среди первых.
Следующий Новый год мы опять встречали вместе, только на этот раз я был уже с женой. Двенадцать месяцев в промежутке были заполнены непредставимыми ранее событиями. Помню, под бой часов мы выпили не за проводы уходящего года, а за упокой советской власти, скончавшейся шестью днями раньше.
Эту кончину (спуск флага СССР и подъем российского триколора) мы тоже наблюдали вместе, а работавший в то время в лондонской студии Радио Свобода Игорь Померанцев привез патефон и заводил советские пластинки. Кто-то из присутствовавших вспомнил тогда французскую пословицу: "Если случается неизбежное, в этом обязательно есть что-то хорошее".
В Лондоне Шлепянов уже очень скоро перестал испытывать дефицит общения с земляками и даже начал уклонялся от каких-то токсичных и утомительных. При этом я всегда видел, что нам с Ириной он рад. Его не покидала твердая надежда рано или поздно взять верх в наших спорах на темы прошлого и настоящего, Лондона и Москвы, России и Англии, истории и литературы. Его слегка задевал мой врожденный оптимизм, но он мне его прощал, видя, что я без всякого притворства оценил и полюбил его обожаемый Лондон.
Как-то мы обсуждали, почему Англия стала родиной детективного жанра. Предположу, что это наследие многовековой борьбы с преступностью, крайне острой проблемой Англии на протяжении веков. Первопричиной же была постоянная перенаселённость страны. Отсюда "выпихивание" младших сыновей за море, запреты на дробление земельных участков и прореживание народа другими способами. При Генрихе XVIII за "бродяжничество" было казнено 72 тысячи человек, при Елизавете I – 89 тысяч.
Грех, большой и малый, есть за каждым. Идея неотвратимости кары за всякое преступление породила и английскую одержимость правосудием и детективный жанр.
В ее основе надежда, что только законы, только их жестокость в сочетании с неотвратимостью укротят бесов, живущих в каждом.
У Гайд-парка вы услышите, что там, где ныне "уголок оратора" (теоретически доступный всегда и каждому, но в наши дни постоянно пустующий – уличный шум непреодолим), находилось место казней. Казни были основным общественным развлечением лондонцев в течение веков. Главная виселица представляла собой хитроумную поворотную конструкцию: там на разновысоких балках было 23 петли. Ей было присвоено какое-то шутливое имя; возможно, она что-то напоминала англичанам – то ли елку с украшениями, то ли карусель. Короче, повод для юмора был. Петли не пустовали. Как и судебные определения ("Кража на сумму в три шиллинга два пенса").
"Зато добились порядка, напоминал Шлепянов: Англия ныне – сплошной пейзажный парк... А как урегулированы вопросы собственности!" Сам Александр Ильич от вопросов такого рода немало пострадал в родной стране.
Мне на глаза попалось всего 3–4 фотографии молодого Шлепянова. В те времена отсутствие шевелюры (в Сашином случае унаследованное от отца) редко воспринималось как плюс с женской точки зрения, как дополнительная маскулинность. Это вроде бы опровергается числом только зарегистрированных Сашиных браков. Его первой женой была стюардесса международных авиалиний (кажется, Люда), помню плакат с её изображением, второй – Нина (вроде бы химик). Третьей – Наташа, дочь советских "ответработников". Этот брак не остался бездетным, Катя Шлепянова ныне живёт в США. Но понимания между супругами и тут не сложилось, а у Шлепянова завязался роман с Еленой Мироновой, вдовой крайне успешного плакатиста и коллекционера Виктора Щапова – не путать с Еленой Козловой, ныне графиней де Карли, также "побывавшей" женой Щапова (и поэта Лимонова), но хронологически раньше.
В 1981 году, 64 лет от роду, Щапов умер. Циники пусть делают свои выводы, но я хорошо помню, каким мощным мотивом сватовства Шлепянова к щаповской вдове было коллекционерское вожделение.
Позже Саша рассказывал, что грезил о загранице, притом именно об Англии, с раннего детства и мог воплотить свою грёзу в жизнь много раньше. Как сценарист он входил зимой 1971–1972 года в состав киногруппы фильма "Вид на жительство", снимавшегося в Лондоне, и в любой миг мог попросить о политическом убежище. Но… в Москве была жива мать, делал военно-научную карьеру старший брат Юрий, и это перевесило.
Опускаю другие Сашины прожекты сменить подданство. На мой взгляд, они были сложноваты для реализации.
Как собиратели Шлепянов и Щапов во многом совпадали. Русский модерн, художники "Мира искусств", футуристы, 20-е и 30-е годы, агитационный фарфор, старинные гравюры, мебель, веера, абажуры, затейливые трости, уникальные ковры, посуда, русское застольное серебро: кружки, братины, кубки, чары, корчики, стопы.
По времени новый брак Шлепянова совпал с началом перестройки. Скептик Саша мало поверил в эту затею власти, но увидел в ней хороший шанс для себя, стал своим человеком в Российском фонде культуры. Шефствовавшая над фондом Раиса Максимовна Горбачева, благосклонная к совместным начинаниям России и её вновь обретённых западных друзей, сделала Шлепянова куратором выставки "Русское искусство из частных собраний", и в начале 1988 года Саша с выставкой и новой женой уже был в Лондоне, где произвел самое лучшее впечатление на английских коллег, приняв их предложение стать экспертом русского направления в аукционном доме "Филипс".
И очень вовремя: оставшаяся в Москве щаповская коллекция стремительно ускользала из рук (не берусь описывать механизмы), и остановить процесс Саша не смог бы даже вернувшись. Но я немного припомню людей, столь откровенно источавших оптимизм, как Саша той поры. Его главным призом была Англия!
Хотя, положа руку на сердце, был приз и поважнее. В 1989 году он знакомится с Галей Сорокиной, ставшей его верной подругой и ангелом-хранителем. Нашла свое счастье и Елена Щапова II.
Мы с Сашей вспоминали наши недавние кинопроекты – бразильский, эфиопско-югославский (я о них рассказывал в другой передаче), но став неисполнимыми, они утратили для нас интерес. У Саши вызрел замысел фильма, молодой герой которого в глухие советские годы мечтает о Западе, но хочет оказаться там не на правах нищего невозвращенца из "Вида на жительство", а с помощью головокружительного трюка, который сразу сделает его богатым. Не боюсь приоткрывать сюжет: он защищен патентом авторского права и соавторством с кинематографическим семейством Панфиловых.
Пожираемый раком, он изготовил для себя сложный супрематический гроб Архитектон
В 30-е годы супрематист Малич (понимай: Малевич), пожираемый раком, изготовил для себя сложный супрематический гроб Архитектон, но его ученики решили, что закопать последний шедевр Учителя – грех. Да и не удалось бы его предать земле обычным образом или как-то незаметно. Архитектон остался в мастерской его соседа-фотографа в качестве непонятного предмета мебели. Прошло четверть века, на дворе 1961-й.
Володя Самарин (главный герой и alter ego Шлепянова), 26-летний капитан речного трамвайчика на Неве, слышит по "Голосу Америки", что на аукционе в Лондоне картина русского художника Мечислава Аскольдовича Малича продана за три миллиона долларов. Володю пронзает: как он мог забыть, что знакомый фотограф Костя не раз упоминал, что в довоенные годы был соседом художника "Аскольдыча". Ну конечно, Малича! Чем мог, помогал ему.
Володя собирает друзей: Толика Воблу, Леню Рыжего и прочих. Времена вроде бы не такие суровые. Вон, в Восточном Берлине люди садятся в метро, а выходят в Западном. Правда, мы не в Восточном Берлине. Архитектон надо вывезти частями. Одна часть – сойдет за футляр для саксофона. Другая – за причудливого вида столешницу. Третий фрагмент будет изображать гладильную доску. Четвертый – это крышка Архитектона и так далее. Но как попасть на нужную сторону?
Сценаристы находят выход. Если до сих пор они придерживались правдоподобия, то теперь с каждой сценой добавляют толику озорства, но добавляют со вкусом и в меру. Пересказывать не буду, приведу кусочки из синопсиса, где данный прием, уже откровенно клиповый, очевиден во всей красе. Не теряю надежды увидеть всё это в кино. Саша до конца своих дней мечтал довести "Архитектон" до экрана.
…Солдаты ГДР строят берлинскую стену... Двое подельников уже пересекли границу с деталями Архитектона… Ещё трое, каждый со своими приключениями, сумели пробраться в Финляндию… Толик Вобла звонит влюблённой в него финке Сюльве… Толстенькая Сюльве медлительна на первый взгляд, но самолет водит лихо… Единственный шанс успеть на торги в Sotheby’s – приземлиться на пруду в Гайд-парке… Замешательство на входе, швейцары пытаются удержать оборванного человека, который прорывается в зал с чем-то вроде мусорного мешка в руках. На бегу он извлекает из него крышку Архитектона и издает победный вопль… Аукционист объявляет: "Деталь, считавшаяся утраченной, возвращена владельцам и будет продаваться вместе с лотом". Цена взлетает вдесятеро…
Что за человек был Шлепянов? Игрок, выдающийся остроумец, мастер далеко заходящего розыгрыша – так отзовутся о нём многие. Если начинался застольный разговор с шуточками, Ирина старалась не смотреть на него – его ироничная бровь и другая еле заметная мимика повергали ее в неостановимый смех.
Срывал куш в половине случаев
Игрок Александр был особенный – азартный, но не теряющий голову. Мы с Ириной не раз посещали с ним вместе казино "Барракуда". В какие-то дни у него появлялась уверенность, что именно сегодня он сорвет куш. Срывал в половине случаев.
Сашина мать была урожденная Страхова, у её сестры сохранились десятки писем знаменитому публицисту и критику Николаю Страхову, имевших отношение к Достоевскому. Она не раз звонила племяннику, тогда еще студенту: "Сашенька, забери их! Это золотой материал для диплома, а потом – для диссертации". Решили, что Саша заедет за письмами сразу после летней практики. Но он опоздал, одинокая тётка умерла неделей раньше. Обрадованные соседи по коммуналке сразу вынесли макулатуру на помойку.
"С другой стороны, – продолжил Саша, – стань я доцентом филфака, гонял бы студентов на экзаменах, не втянулся в коллекционерство и мы с вами не шли бы сейчас по Бонд стрит".
Кто среди персонажей "Архитектона" вызывает симпатию? Кроме финки Сюльве, пожалуй, только "Роза Марковна, честная советская еврейка, чем-то похожая на Ахеджакову" да "Люська Бубляева, соседка, крутая общественница и ветеранша Великой Отечественной. Добрая душа. Старый коммунист". Остальные – просто действующие лица, мечтающие разбогатеть.
Рад, что смог подарить Шлепянову советскую песню 20-х годов:
По дороге неровной, по тракту ли
Нам с тобою всегда по пути,
Прокати нас, Петруша, на тракторе,
До околицы нас прокати!
Однажды Шлепянов спросил: "Вам было бы интересно увидеть мой дебютный фильм "Маринино житие"? – Мне, разумеется, было интересно, но просмотр почему-то не удалось устроить, фильм я увидел уже после смерти Саши. И пересмотрел еще и еще раз. Фильм был не дебютным, а шестым или седьмым по счету, но первым, сделанным как задумал автор.
Молодежное кафе "Ровесник" по проспекту Карла Маркса в Ленинграде (ныне Большой Сампсоньевский в Петербурге). Рассказывает официантка Марина, мечтавшая перед войной стать актрисой, ей ещё не сильно за сорок, но следов былой красоты нет. Кроме ее рассказа, все снято скрытой камерой. В фильме много портретов, лица вполне сегодняшние. "Маринино житье" бранили не за то, что в нём было, а за то, что в нем отсутствовало. Марина даже о блокаде рассказывает не "как положено". Как и о родной деревне. Современный зритель фильма не замечает главное, что поразило бы его в 1966 году: отсутствие идеологической подкладки.
С герценовской газетой "Колокол" у него было, мягко говоря, мало общего
Важным Сашиным проектом, частично осуществленным в Англии, был журнал "Колокол". С герценовской газетой "Колокол" у него было, мягко говоря, мало общего. В 2002 году вышло пять стостраничных номеров, в 2003-м – обычный и сдвоенный, 150-страничный. В Англии в Саше проснулся пылкий публицист. В разделе "От редакции" каждого номера или вне разделов за подписью "Николай Нечволодов" Саша обличал и клеймил. Но и писал благожелательные рецензии. Будущее России виделось ему в куда более мрачном свете, чем в наших застольных беседах.
Всего в "Колоколе" отметилось более ста авторов. Перечислю десять: Василий Аксёнов, Дмитрий Быков, Василь Быков (в авторском переводе с белорусского), Кирилл Кобрин, Эдуард Лимонов, Виктор Суворов, Алексей Герман, Евгений Рейн, Игорь Померанцев, Александр Пятигорский. И еще довольно много сильных. Хотя просочились и случайные.
Финансировали журнал лондонские русские богачи, они же привлекали и рекламу. Случайные листатели журнала полагали, что он посвящён "красивой жизни", дорогим вещам и дорогому отдыху. Я раза два заводил с Сашей разговор на эту тему, но он спокойно отвечал: "Погодите, это временно, мы меняем рекламодателей. А главное, вот-вот откроется подписка внутри России. А уж там по красивой жизни точно соскучились".
Но вышло иначе. В сентябре 2003-го стало известно, что финансирование журнала прекращается. Для Саши это был суровый удар. "Второй раз к этому снаряду мне не подойти", – повторял он. Ему только что исполнилось 70.
В начале нулевых Шлепяновы уже были владельцами симпатичного дома в Нормандии, это историческая область к западу от Парижа. Место было высокое и чудное. В хорошую погоду из окна дома можно было разглядеть Гаврский мост, перекинутый над впадением Сены в Атлантику.
Тогда же (год забылся) мы со Шлепяновыми провели неделю в удивительном месте, лагере "Орел". Его в 30-е годы создала в сосновом лесу на атлантическом берегу богатая русская меценатка для юных соотечественников, которым нечем было занять себя летом. После войны лагерь, слегка повысив уровень обслуживания (и не сильно повысив цены), возродился, причём уже для всех возрастов и национальностей, хотя русский элемент продолжает преобладать.
Вдоль побережья тянется гряда песчаных дюн, в сильные бури атлантическая вода веками перехлёстывала через них. За дюнами образовались "ланды", широкая полоса болот. Местные крестьяне, передвигаясь почти исключительно на ходулях, за двести лет осушили и освоили эти земли. "Без всякого соцсоревнования и комсомольских призывов", – сказал Саша. "Но за двести лет". – "Они их не заметили", – сказал Саша.
После "Орла" наш путь лежал через Биарриц в Испанию. В Биаррице мы посетили русский храм Александра Невского, настоятелем которого был этнический китаец, родившийся в Николаевске на Амуре, о. Георгий Монжош. Он окончил Ташкентскую духовную семинарию, служил в Успенском храме в Алмалыке, справился с задачей за год выучить французский и был послан в Биарриц. Приглашал останавливаться в жилой части храма. Я потом спросил у Саши, не снять ли рассказ о. Георгия о жизни – уморительную историю женитьбы и словно бы взятые из плутовских романов истории с приёмными и родными близнецами. Саша умерил мой пыл: "Увы, смешное в устном исполнении и глаза в глаза обычно не смешно с экрана".
В Испании мы начали с довольно угрюмого города Бильбао и с филиала музея Гугенхейма, где насладились выставкой "Предыстория человечества" и муляжами кала мамонтов (©А.И. Шлепянов). Зато Сан-Себастьян был неотразим миллионами гортензий – огромных и разноцветных.
В мае 2011 года Саша устроил в лондонском Пушкинском доме выставку "Художники русской парижской школы", она имела полный успех, но Саша не раз повторял (для своих): "Попасть бы мне в Париж лет на двадцать пять раньше – насколько это был бы другой уровень!" Ныне часть картин той выставки можно видеть в лондонской Galina Shlepianov Gallery.
Совершенно ангельский голос Саши спросил: "А нет ли впереди чего-нибудь интересного?"
Среди сокровищ моей памяти – воспоминания о наших поездках вчетвером по Англии. В пути обязательно велись дискуссии – горячие, до разрыва отношений – на политические и иные темы, тема всегда находилась. Помню, чуть не дошло до драки при обсуждении вопроса о том, что такое МРОТ. Шлепянов был за рулём. В разгаре страстей проскочили нужный поворот, Ирина (в этот раз штурманом была она) пыталась предупредить о нём, но свирепый Саша услышал её минуты через полторы, когда ничего не оставалось, как гнать еще миль сорок по самому промышленному пейзажу, какой можно вообразить. И вдруг совершенно ангельский голос Саши спросил: "А нет ли впереди чего-нибудь интересного?" Оказалось, что в 60 милях отсюда знаменитые рыбные коптильни. В итоге доехали до коптилен и привезли в Лондон самой вкусной копченой рыбы, какую себе можно вообразить, да ещё погуляли по берегу моря.
Мне кажется, выставка 2011 года была своеобразным пиком биографии Шлепянова. Ему было 77, он оставался в хорошей форме, у него нашелся талантливый внук, они с Галей жили в тишайшем лондонском пригороде Вест-Дрейтон, и демоны честолюбия его не терзали. Наверняка он жалел об украденных у него и отнятых обманом частях коллекции, но жалел спокойно – это я вынес из наших телефонных разговоров, лично мы уже не виделись. Но главным его жизненным призом оказался семейный. Это особенно ясно показали последние месяцы Сашиной жизни, когда болезнь скрутила его уже не на шутку.
И я знаю, что 19 декабря у старого дуба в Ричмонд-парке, где развеян Сашин прах, обязательно соберутся несколько человек, любивших его. Мысленно я буду с ними.
