Сегодня специальный гость Радио Свобода – экономист, кандидат экономических наук Сергей Алексашенко.
Сергей Медведев: Я хочу поговорить о том, какое место занимает Россия в мировой экономике по итогам уже практически двух военных лет. Первое, что приходит в голову, – это очевидный крах санкций. Год назад, когда была точка отсечения – прекратить экспорт российской нефти, все этого ожидали. Сейчас ясно, что ничего не произошло. Россию в самом деле невозможно исключить из мировой экономики, санкционировать?
Сергей Алексашенко: Роль России в мировой экономике очень четко назвал Владимир Путин – бензоколонка. Есть такая огромная машина, которая называется мировой экономикой, и она не может ехать, если ее не заправлять бензином, дизельным топливом или в крайнем случае электричеством. Россия является важнейшим поставщиком этого самого бензина, то есть нефти. Россия, США и Саудовская Аравия – три страны, которые попеременно выходят на первое место по объемам добычи нефти. В принципе, США сейчас опережают и Россию, и Саудовскую Аравию, но особенность американской экономики в том, что практически вся нефть, добываемая в США, потребляется внутри страны, то есть США ничего не продают на мировом рынке. Они покупают какую-то нефть по импорту, перерабатывают и продают нефтепродукты.
Роль России в мировой экономике четко назвал Владимир Путин – бензоколонка
Но если взять нефть, которая добывается в стране и отправляется на экспорт, за минусом того, что потребляется внутри страны, и вот это называть международной торговлей, то Россия в этой международной торговле занимает примерно 17–18%. Каждый пятый литр бензина производится из российской нефти. Если вашу машину заправлять не на полный бак, а на четыре пятых, вы проедете нужное расстояние? Скорее всего, нет. Кроме нефти и нефтепродуктов Россия поставляет никель, палладий, медь цинк, пиломатериалы, удобрения и так далее. Примерно по 20 видам первичного сырья Россия входит в десятку крупнейших экспортеров мира. Поэтому место России в мировой экономике – это поставщик сырья. Если посмотреть на технологические связи российской экономики, то какая-то переработка минимальна.
Сергей Медведев: Поставщик стратегический, фактически неисключаемый? Введение обширных санкций, которые всерьез ударят по экспорту России, практически невозможно?
Сергей Алексашенко: Конечно, невозможно. Давайте очень просто нарисуем мировую экономику: два производителя сырья – Россия и весь остальной мир, и два потребителя сырья – Запад и весь остальной мир, то есть дружественные и недружественные страны. Предположим, что до введения санкций все сырье, которое продавала Россия, шло в недружественные страны, то есть на Запад, а весь остальной мир продавал, грубо говоря, на Восток. После чего Запад сказал: мы ваше сырье покупать не хотим, будем его покупать в других странах. Другие страны продавали на Восток, теперь пусть продают нам. Другие страны, Восток, которым нужно было сырье, будет покупать его у России, потому что есть два поставщика и два потребителя. Идея, что мировая экономика каким-то чудесным образом может обойтись без российской нефти, без российского сырья, могла прийти только в головы бюрократов.
Сергей Медведев: Мы сколько лет говорили о том, насколько примитивна сырьевая структура экспорта России, но сейчас она оказалась для нее охранной грамотой?
Сергей Алексашенко: Смотря какие цели мы видим для России. Да, российская экономика абсолютно устойчива, но она очень неэффективна. Разные вещи – быть устойчивой и быть эффективной. Есть другие сырьевые экономики – Норвегия, Австралия, Канада, но эти страны входят в число передовых по каким-то хотя бы отдельным технологическим направлениям. Россия – абсолютно отсталая страна с точки зрения технологий.
Сергей Медведев: А надо ли России быть передовой? Может быть, это и есть ее место? Это полупериферийная, пристегнутая своим сырьем к мировым рынкам страна. По статистике Всемирного банка, от 1 до 2% мирового ВВП. Как было в 1820-м, так и осталось в 2020 году. Может быть, это и есть русская судьба?
Россия – абсолютно отсталая страна с точки зрения технологий
Сергей Алексашенко: Может быть. Это же вопрос политического выбора, национальной гордости. Я не хочу сказать, что поставщик сырья – это плохо, унизительно, просто нужно понимать, что Россия на мировом рынке ничего конкурентоспособного продать не может. Все, что Россия производит для своего внутреннего потребления, на мировом рынке неконкурентоспособно.
Сергей Медведев: Были какие-то компьютерные продукты, "Яндекс" выходил на рынок, Касперский в свое время создавал…
Сергей Алексашенко: Это все исключения, скорее подтверждающие правило. Но если брать то, что называется товарами глубокой переработки с высокой добавленной стоимостью в российском экспорте, то это в пределах 15%. Да, конечно, не совсем бензоколонка, мы еще на нашей бензоколонке бутерброды продаем.
Сергей Медведев: Можем ли мы тогда сделать заключение, что сейчас, наверное, после 2014 года и уже окончательно после 2022-го российская система сделала выбор – консервация России в предыдущем технологическом цикле, в ее сырьевой отсталости и в том, что она, превращаясь, с одной стороны, в воюющую державу, с другой стороны, обрекает себя на роль сырьевого экспортера? Мы оставляем все мечты о модернизации, четвертой промышленной революции и новом технологическом укладе?
Сергей Алексашенко: Не совсем справедливы разговоры о длинной исторической перспективе, если находишься в эпицентре ядерного взрыва. Путину кажется, что он обеспечивает суверенитет России, что его Россия, которую он видит в своих папочках, в докладах, которые ему приносят, – это такая мощная технологическая держава, которая все может произвести сама, обойтись без западных технологий и комплектующих, в крайнем случае нам нужна помощь Китая, но мы все можем сами, выстоим и выдержим. Но мы понимаем, что Путин не вечен, и после него люди увидят, что технологически Россия отстала.
После Второй мировой войны СССР начал строить отдельную технологическую платформу, заявив, что все наши технологии будут доморощенные. Когда Сталину предложили включить страны Восточной Европы, в том числе Советский Союз, в план Маршалла, он сказал: "Нет, нам это не нужно, мы будем развиваться самостоятельно". И казалось, что это навсегда. 45 лет СССР неким образом развивался технологически самостоятельно и построил действительно в значительной степени автономную технологическую платформу. Хотя по многим производствам, по многим предприятиям (чего далеко ходить – те же "Жигули") это были импортные заводы, которые просто покупали целиком. Тем не менее была такая попытка.
К 1990 году, к моменту развала СССР, он производил персональные компьютеры, но на них без слез смотреть было нельзя. Да, он производил цветные телевизоры, но качество было отвратительным. Поэтому все разговоры о том, что это может быть технологически самостоятельная страна – да, может, только нужно понимать, на каком уровне.
Экономика потратила 2% ВВП для того, чтобы произвести разбитое вооружение
Сергей Медведев: Что касается новой военной экономики, мы видим, как идет инвестиционная накачка, деньги, может быть, впервые за российскую историю, попадают населению в качестве "гробовых" и выплат мобилизованным. Насколько этот цикл экономического роста является раздутым или долгосрочным?
Сергей Алексашенко: Флюс – это развитие организма? В принципе, да. Но это зловредное образование, говорящее о том, что в организме что-то не в порядке. Да (и даже для меня это было определенным сюрпризом), Россия сохранила огромные мощности ВПК по производству классических видов вооружений, которые нужны для войны образца 1940–1950-х годов, когда танки, пушки, снаряды. Количество высокоточного современного оборудования, которое использует российская армия, на общем фоне не очень велико.
До начала войны вице-премьер Борисов, который в тот момент отвечал за ВПК, говорил, что в российском оборонном комплексе работает два миллиона человек – это очень много. Путин дал команду – война переходит в тотальную фазу, все предприятия, производящие классические вооружения, работают в три смены. Соответственно, с двух миллионов дошло до двух с половиной или до трех. Да, начали производить. С точки зрения статистики не очень важно, что вы производите. Посчитали: есть добавленная стоимость, у вас получился рост ВВП. Но этот рост очень своеобразный. Вы потратили из бюджета 2% ВВП, статистика отразила, что все эти деньги вы трансформируете в экономический рост, после этого статистики опять-таки совершенно справедливо отразили производство вооружений как накопление основного капитала, которым хвастается Путин, после чего все это поехало на фронт и там сожглось. То есть в результате ваша экономика потратила 2% ВВП для того, чтобы произвести разбитое вооружение.
При этом в статистике есть рост зарплат, есть то, чем хвастается Путин, – это рост инвестиций, рост накопления основного капитала. Но с точки зрения долгосрочного и даже среднесрочного будущего ничего, кроме флюса, вы не создали. Зарплату вы выплатили тем, кто производит танки, пушки, снаряды, выплатили зарплату солдатам, которые воюют и убивают, выплатили пособия солдатам, которые ранены и вернулись домой, семьям погибших – все получили деньги, но товаров для потребления экономика не произвела больше. Потому что за полтора года войны создать новые производства для товаров народного потребления практически невозможно. Поэтому российская экономика либо производит на том оборудовании, которое есть, но чуть-чуть больше, либо пытается закупать по импорту дополнительные товары, что мы видим в динамике курса доллара. Есть экономический рост? Формально – да. Насколько он долгосрочный? Я думаю, очень недолгосрочный.
Сергей Медведев: Где экономика поставит барьер этой накачке, этой дурной бесконечности?
Сергей Алексашенко: Экономика сама по себе никакого барьера не поставит, барьер ставят политики, говоря: такая ситуация нас не устраивает. Политика "пушки вместо масла" очень хорошо известна, Россия не первая страна.
Сергей Медведев: В России же нет таких политиков.
Сергей Алексашенко: Если в России есть политик, который любой ценой экономических потрясений готов продолжать войну, хорошо, сейчас его не останавливает инфляция 10%, через полгода инфляция будет 15% – она его остановит? Скорее всего, нет. Еще через полгода инфляция будет 20%. Она его остановит? Скорее всего, нет. Значит, в России такая модель экономики может существовать долго.
Сергей Медведев: Где может лопнуть военная экономика? Может ли вообще экономика и связанные с этим эффекты стать тем ограничителем, который может расшатать, дестабилизировать, подорвать режим?
Сергей Алексашенко: Экономика сама по себе ничего не может. Вы говорите о том, что бизнес наживается на войне, неважно, это производство вооружений, или скупка активов ушедших из России иностранцев, или развитие мощностей в тех секторах, где иностранные компании перестали поставлять свои товары и услуги в Россию, – это нормальная реакция бизнеса. Если бизнес видит возможности для развития, он обязательно будет делать это, иначе это не бизнес. Задача бизнеса – развиваться и зарабатывать прибыль.
Один из факторов устойчивости российской экономики – ее рыночный характер: у нее свободные цены. Бизнес нормально реагирует на повышение цен, на понижение цен, снижая или наращивая объемы производства, и за счет этого экономика поддерживает свою устойчивость. Поэтому, когда мы говорим о том, рухнет или не рухнет военная экономика в России… У нее есть очевидный флюс, который виден практически всем, кроме Владимира Путина. Он не видит этой причинно-следственной связи: связи между ростом военных расходов, между войной, которую он ведет, и инфляцией, которая в России нарастает стремительно. Такая связь существует – это главный индикатор неблагополучия, нарушения нормального равновесия в российской экономике. Но за счет того, что цены движутся, экономика будет держаться устойчиво. Возможно, в какой-то момент российские власти начнут делать классическую ошибку и замораживать цены, а это, как мы знаем из советской истории, приводит к возникновению дефицита. Это самая серьезная проблема, с которой может столкнуться Кремль: заморозить цены – получить дефицит. Но, судя по тому, как Путин проводил свою экономическую политику последние практически 25 лет, он не склонен к таким радикальным решениям.
Сергей Медведев: Вы не видите опасности национализации?
Сергей Алексашенко: Я не считаю, что Путин готов к тотальной национализации.
Сергей Медведев: Каких-то стратегических отраслей.
Флюс – это развитие организма? В принципе, да
Сергей Алексашенко: Все крупные стратегические российские компании, все крупнейшие олигархи абсолютно лояльны Путину. Это означает, что Кремль осуществляет эффективный контроль над тем, что делают эти люди, сколько денег они зарабатывают и куда эти деньги тратят. Вопрос: нужно ли менять частных менеджеров, которые управляют крупными компаниями, на генералов и полковников ФСБ? Если вы можете силой принуждения, силой приказа заставить бизнесмена выполнять ваше решение, нужна ли вам национализация? Я думаю, в окружении Путина есть люди, которые помнят, что к 1995 году, к тем самым злосчастным залоговым аукционам, и "Норильский никель", и ЛУКОЙЛ, и то, что стало потом ЮКОСом, – это были государственные компании, которые находились в глубоких долгах, в убытках, не платили налоги и зарплату, притом что экспортировали производимую продукцию по мировым ценам.
В Кремле существует понимание того, что государственное управление далеко не всегда приводит к прибыли, поэтому юридической национализации всей крупной промышленности не будет. Нефтяная промышленность, добыча нефти практически наполовину контролируется государством напрямую, а с учетом косвенного контроля над ЛУКОЙЛом, наверное, на три четверти. Но это не означает, что нужно обязательно все отдать в одну компанию и Сечину. Путин в этом отношении хитер, он эти сдержки и противовесы пытается создавать и сохранять где только можно.
Сергей Медведев: Из-за прекращения российского экспорта на Запад песня "Газпрома" спета?
Сергей Алексашенко: Она спета в том плане, что у "Газпрома" нет счастливого будущего. До тех пор, пока в России не поменяется политический режим, пока Россия тем или иным образом не договорится о том, что поставки российского газа могут идти в Европу, получается, что у вас есть перекошенная система газопроводов, направленная в сторону Европы, но продать газ в Европу вы не можете. Есть потенциальный рынок сбыта, хотя тоже с проблемами. Китай не очень готов покупать в большом объеме российский газ, теоретически можно еще куда-то его поставить, но поставить его некуда. В результате у вас есть огромная газовая индустрия, которая может поставлять газ только для внутреннего потребления. Да, конечно, она может существовать достаточно долго, газ является эффективным энергоресурсом для российской экономики, но развития, каких-то светлых перспектив у компании не существует.
У "Газпрома" нет счастливого будущего
Сергей Медведев: Что вы можете пожелать нашим зрителям и слушателям в новом году?
Сергей Алексашенко: Веры в себя, в то, что в конечном итоге все зависит от нас, от наших моральных ценностей и принципов. Делай что должен, и пусть будет что будет. Самое главное, нужно понимать: все, что мы делаем, – это наша ответственность перед детьми. Мы должны будем рассказывать им о том, что и почему мы делали и почему это привело или не привело к тем или иным результатам.
