Книга "Сибирская работа" американского писателя Джоша Хейвена основана на рассказе двух инвесторов, отправившихся в Россию в 1990-е годы, чтобы принять участие в приватизации, объявленной с целью перехода от плановой к рыночной экономике. Её главные герои предстают в повествовании под вымышленными именами, однако у них есть реальные участники ваучерной приватизации в России – американский инвестор Джон Клейхэнс, сейчас занимающий пост председателя наблюдательного совета Гуверовского института и чешский миллиардер Петр Келлнер, три года назад погибший на Аляске во время крушения вертолета. Коллеги Келлнера Клейхэнс и словацкий инвестор Петер Феллеги, также работавший с чешским миллиардером, решили рассказать о пережитом в России американскому писателю Джошу Хейвену. Он на основании услышанной от инвесторов истории написал книгу "Сибирская работа".
Россиянам знакомо имя Петра Келлнера, так как чешский миллиардер в начале 2000-х основал в Россию компанию, занимающуюся кредитованием потребителей, – "Хоум Кредит". Свои первые деньги он заработал, помимо Чехии, и в России, участвуя в ваучерной приватизации. Келлнер приехал в Москву в 1993 году, основанный им ваучерный фонд "Петр Великий" собрал около 100 тысяч ваучеров и стал полным или частичным собственником около 130 российских компаний. Тем не менее эти активы были впоследствии проданы. Как позднее в интервью Forbes рассказывал сам Келлнер, главной проблемой оказался дефолтный 1998 год: "Предприятия в России были в намного худшем состоянии, чем в Чехии. Нам не хватило времени, чтобы их поднять, кризис все смёл". В 1998 году чешский миллиардер покинул Россию, однако впоследствии, в середине 2000-х, снова начал вести там свой бизнес, теперь уже связанный с микрокредитованием (Компания "Хоум кредит" была продана после начала войны России в Украине – в сентябре 2022 года, уже после гибели Келлнера).
В самой Чехии к Келлнеру двойственное отношение: с одной стороны, он был самым богатым чехом в стране, с другой – его финансовая группа PPF была одним из главных спонсоров Института Вацлава Клауса. Бывший президент Чехии основал его вместе с сыновьями после ухода с поста главы государства с целью популяризации собственных идей. Клаус является евроскептиком, отрицает глобальное потепление, он также отставной политик, повторяющий во всеуслышание позицию Кремля о событиях, связанных с Украиной. До сих пор не совсем понятно, финансировал ли Келлнер Институт Вацлава Клауса для того, чтобы продолжал процветать его бизнес в России, или же это было видимым следствием того, что Келлнер был связующим звеном между Москвой и Прагой благодаря своим связям в чешской политике. Книга "Сибирская работа" – не об этом позднем периоде деятельности самого богатого чеха, а о том, как он вместе со своим американским другом заработал часть своего первоначального капитала в России. Келлнеру это позволило стать миллиардером, Клейхэнсу, судя по повествованию в книге, обеспечило жизнь пенсионера задолго до достижения пенсионного возраста.
Писатель Джош Хейвен в предисловии к книге пишет, что его роман, хотя и основан на реальных событиях, наполнен немалым количеством вымысла. Действительно, читается он как захватывающий детектив, в котором есть и загадочные исчезновения участницы ваучерного аукциона, и рейдерство, и запугивания в духе гангстерских фильмов. При этом непосредственные участники приватизации, в том числе и соратники Клейхэнса и Келлнера, говорят, что, в отличие от залоговых аукционов, ваучерная приватизация в России не была связана с криминалом. Даже наоборот, многочисленные представители криминального мира "крышевали" рынки и обирали обычных людей, но были крайне далеки от финансового мира и вообще не понимали, какую прибыль финансовые активы могут принести в будущем. Таким образом, инвесторам удалось в относительно спокойной обстановке принять участие в важной ступени перехода от коммунистической модели экономики к капиталистической. В то же время очевидцы ваучерной приватизации – иностранцы отмечают, что большинство россиян не ценили полученный ими у государства ваучер, позволявший получить хотя и небольшую, но все же долю в крупных предприятиях, в том числе нефтегазового комплекса. Ваучер часто можно было купить за бутылку водки или небольшие деньги. Это и позволило как российским, так и западным инвесторам получить доли в приватизируемых российских заводах. Несмотря на немалое количество преувеличений, книга "Сибирская работа" позволяет представить себе с точки зрения иностранных инвесторов, как проходила ваучерная приватизация в России, и может стать дополнением к дискуссии о значении девяностых для трансформации России и последующего развития страны.
– Это обобщенная история людей, которые занимались бизнесом, ваучерной приватизацией в России в 90-х, – рассказывает о книге словацкий инвестор и соратник Петра Келлнера Петер Феллеги, который сотрудничал с писателем Джошем Хейвеном при написании книги. – Это не история только одного человека, это история людей из США, Чехии и других стран, рассказанная нашими глазами и глазами сегодняшнего поколения (ведь Джошу Хейвену всего 33 года), но эта история до сих пор интересна.
– Вы пережили то, что описано в книге?
– Многое из того, многое, но не всё.
– Поскольку вы участвовали в ваучерной приватизации в России, расскажите, пожалуйста, как этот процесс происходил с точки зрения иностранных инвесторов?
– По сравнению с Чехией, в России всё было проще. В Чехии была довольно сложная система ваучерных фондов. У нас были приватизационные книжки с купонами, которые оформлялись в центральном регистре. Система была довольно сложная и безопасная. В России каждый гражданин получил один ваучер. Он мог его продать, вложить в инвестиционный фонд или участвовать в аукционах, где за ваучеры продавали акции государственных компаний. Не все компании проходили через ваучерную приватизацию, многие самые лакомые активы приватизировались лишь частично.
– В книге описаны ситуации, когда главные герои приезжают в Омск или Магадан, идут на рынок или главную площадь и покупают ваучеры у местных жителей, вы тоже делали это?
– Для книги пришлось чуть проще описать этот процесс, чем это было в реальной жизни, где были организации, люди, которые занимались покупкой ваучеров у частных владельцев, а потом перепродажей инвесторам. Также были люди, которые занимались оформлением аукционов, заявок на участие в них. Но в принципе так это и происходило, как описано в книге.
– Таких участников, как вы, иностранцев, в России во время приватизации было очень мало, но тем не менее и они имели допуск к участию в аукционах.
– Да, ограничений не было. Бывало, что в определенных компаниях одним из условий было участие только физических лиц, и тогда приходилось оформлять с российскими физлицами договоры, по доверенности. Но в принципе тогда это была достаточно открытая система. Потому что речь о России 90-х, доверия у крупных иностранных и финансовых инвесторов было тогда мало. Это началось позже, когда был создан рынок ценных бумаг и довольно много иностранных инвесторов пришли на российский рынок, чтобы напрямую покупать акции. Участие в ваучерной приватизации был довольно героический поступок для инвесторов. Мы были из Чехии, где этот процесс состоялся чуть раньше, чем в России, и мы немного понимали, о чем идет речь. В то же время мы немного понимали, как работает Россия. Западным инвесторам было сложнее, поэтому мы в нашей группе работали вместе с американскими инвесторами. Работу, что называется, на земле делали чехи и россияне.
– Вам удалось купить акции крупных компаний? В книге автор не указывает точное название, но главная цель героев книги – это акции компании "Газнефть", возникает ассоциация с российской компанией "Газпром".
– "Газпром" был одной из компаний, которая участвовала в ваучерной приватизации. Часть акций, миноритарная часть, была выставлена на аукционы, и возможность приобрести их тогда была.
– Процесс ваучерной приватизации в книге сопровождается порцией криминальных сюжетов, подобные ситуации происходили во время ваучерной приватизации в России?
– Нет, нет. Ваучеры, акции – всё это для криминального мира тогда была крайне непонятная история. Им это казалось чем-то абстрактным, легче было пойти на рынок или в ресторан и "крышевать" там торговцев. В книге описана история с уличным криминалом, но она касается одного американца, который владел в Москве ночным клубом. Это был знакомый нашего американского коллеги. Но это история из другой сферы, она просто показывает атмосферу 90-х. Всё это присутствовало, но параллельно существовал другой мир. Поэтому я говорю о том, что нельзя обобщать 90-е годы. Я знаю, что в российской интеллектуальной среде, среди людей, которые живут в России и в эмиграции проходит дискуссия насчет 90-х, обсуждают фильм "Предатели" Марии Певчих, но мне кажется, что это более многогранная история. Нельзя сказать, что всё было абсолютно криминально и плохо, но одновременно нельзя сказать, что тогда всё было чисто и пушисто. Лично у меня никаких криминальных историй не было. Я лично не сталкивался с насилием. Чаще мы сталкивались с серьёзными, я бы их назвал трюками, которые проделывали менеджеры предприятий, выставленных на приватизацию. Они хотели приватизировать предприятия сами, забрать акции себе, особенно если это было интересное производство. Поэтому они придумывали, например, что аукцион не будет в Москве, например, в гостинице "Националь", а будет где-то в Мухосранске в 6 часов утра в Доме культуры, который открывается в 10, на первом этаже, в кабинете 24. Тогда же не было интернета, и объявление об этом было где-то на доске в министерстве или в офисе этой компании. Вот такие вещи встречались, и это было частым явлением. В основном в такие игры играли так называемые "красные директора". "Красные директора" в такие игры играть умели, в отличие от мафиозного криминала, который тогда вообще не понимал, что происходит, – рассказывает работавший в России инвестор Петер Феллеги.
Американский писатель Джош Хейвен признается, что, несмотря на то что роман "Сибирская работа" основан на реальных рассказах инвесторов, непосредственно принимавших участие в ваучерной приватизации в России, он все же добавил в свой рассказ сцены, не имевшие отношения к реальности. В книге, например, на участников аукционов открывают охоту, у них отбирают собранные ваучеры и даже под угрозой смерти заставляют бесплатно отказаться от вырученных за ваучеры акций.
– Я думал скорее о том, чтобы написать захватывающую историю, – говорит писатель Джош Хейвен. – Моя книга всё же не документальная, хотя и основывается на произошедших событиях. Факт остается фактом: этот бизнес был опасным, речь шла о покупке после краха коммунизма государственных активов, среди них были и объекты российской энергетики.
– Говорили ли вам очевидцы событий, по рассказам которых вы писали книгу, почему они поехали именно в Россию, в то время, когда приватизационные процессы происходили во многих других постсоциалистических странах, в Чехии, Польше, Венгрии и т. д.
– Джон Клейхэнс просто искал выгодные возможности для инвестиций. В Чехии кампания приватизации в то время завершилась, и она была расценена как очень успешная. Мне кажется, что Петр Келлнер заработал на этом довольно внушительные средства, и я думаю, что именно это стало решающим при принятии решения Джоном Клейхэнсом отправиться вместе с Петером Феллеги, Келлнером и еще несколькими инвесторами в Россию. Россия была настолько огромной и более сложной страной по сравнению с рынками Центральной Европы, она была даже опасной, по меньшей мере в воспринятии многих, поэтому многие боялись воспользоваться этим шансом и сосредоточились на меньших и кажущихся более западными странах Восточной Европы.
– Вы довольно точно описали российские реалии 90-х годов, были ли вы в России в процессе работы над книгой?
– Я бы рад поехать в Россию, я даже собирался туда отправиться, но Петер (Петер Феллеги. – Прим. РС) сказал мне, чтобы я этого не делал, что меня могут там похитить.
– Да, сейчас такое может случиться…
– И буквально сразу после нашего разговора похитили Бриттни Грайнер (американская баскетболистка была арестована в аэропорту Шереметьево при пересадке и впоследствии обменяна на осужденного за торговлю оружием Виктора Бута. – Прим. РС), то есть, если бы вещи пошли другим чередом, я бы сейчас играл за Женскую национальную баскетбольную ассоциацию. Но я люблю Россию и всегда её любил. "Анна Каренина" – лучший роман, который я читал. Это был перевод, и я могу только представить себе, насколько прекрасен текст в оригинале. Россия дала миру многих: Чайковский, Шостакович, Кандинский, Толстой, Достоевский, Чехов, и это только верхушка айсберга. Инженеры, отправившие Гагарина в космос, Менделеев, математики и учёные. Поэтому Россия интересовала меня всегда, с детства, и я всегда много о ней читал. Когда я стал писать книгу, сама страна была мне близка и знакома. Но я не был в России, поэтому мне пришлось спрашивать у тех, кто знал эту страну лучше меня. Я спрашивал о том, какой Россия была в то время.
– Что показалось вам в истории про приватизацию самым шокирующим, ведь вы написали книгу о 90-х годах, когда Россия менялась?
– Я бы сказал – разрушение верховенства права, если сравнивать коммунистическое правительство и пришедшее ему на смену капиталистическое. Подобное происходило и в американской истории, на западе, до того, как американское правительство урегулировало ситуацию там. Но мне сложно представить себе, как это было, я ведь родился в 90-х. Мне сложно с точностью понять ситуацию, когда современное и авторитетное государство даже на короткий период погружается в ситуацию таких масштабов.
– Это была причина, по которой вы решили взяться за написание этой книги?
Это было похоже на вестерн в стиле Джона Уэйна
– Главным человеком, который сподвиг меня на это, является Джон Клейхэнс. И он стал одним из главных героев книги. Он познакомил меня с Петером Феллеги и другими участниками тех событий, ставшими персонажами книги. Они выступают в тексте под вымышленными именами. Но все началось с нашей первой встречи, когда я услышал рассказанную в книге историю от начала и до конца, и мне она показалась самой невероятной из всех, какие я когда-либо слышал. Это было похоже на вестерн в стиле Джона Уэйна, только случившееся произошло в девяностых в России.
– В России сейчас идет довольно интенсивная дискуссия касательно 90-х годов и того, какое влияние этот временной период имел на последующие события. Вы написали книгу, действие которой разворачивается именно в это время. Какими были ваши 90-е, как вы переживали эпоху, наступившую после падения Берлинской стены? Если сравнивать эти ваши воспоминания с тем, что вы узнали о России в ходе написания книги, видите ли вы разницу или сходства?
– Мне нравятся девяностые, я родился и рос в это время. Я люблю эту эпоху душой и сердцем. И я грущу по этому времени. Музыка была лучше, фильмы интереснее, эта уморительная мода, это вообще было хорошее время. И современное общество, и моя страна очень сильно отличаются сегодня от того, как это было в девяностые. То же самое происходит и в Восточной Европе, пережившей такое множество перемен. Когда я рос, в Америке еще можно было курить в ресторанах, а сегодня нельзя курить даже в чешском баре. Иными словами, потери были и здесь, и там. Мне кажется, что в общем можно говорить о том, что сегодня правительство контролирует все вокруг сильнее, чем это было в девяностые. И в США, и в Европе. Мне кажется, что это своего рода контрбаланс, реакция на крах коммунизма. При коммунизме в Восточной Европе был тотальный контроль над всеми сферами жизни, потом на смену ему пришел капитализм, а потом контроль начал возвращаться – не тотальный, не по всей стране, но такой, как запрет курения в барах.
– Вы написали книгу о российском прошлом, и вы наверняка знаете, что происходит с Россией сейчас. Видите ли вы какие-то параллели в том смысле, что 90-е обусловили настоящее?
– Да, вокруг этого сейчас много дискуссий. Я знаю, что есть разные мнения на этот счет. Если посмотреть на приватизацию как на явление, породившее олигархию как в России, так и в Восточной Европе, когда небольшое количество очень богатых людей стали крайне влиятельными и могущественными, потому что они стали контролировать то, что было до этого государственными отраслями промышленности, и то, насколько широко они контролировали и поддерживали правительство Ельцина и правительство Путина, то можно сказать, что это привело ко вторжению в Украину. Да, природные ресурсы и национальные энергетические компании стали подконтрольны олигархам, но то, насколько серьезно это повлияло на сегодняшний день, мне кажется, остается большим вопросом, – говорит писатель Джош Хейвен.
– Это классическая проблема стакана: он может быть наполовину полным или полупустым, и оба мнения, в принципе, правильные, – говорит словацкий инвестор Петер Феллеги. – Вопрос, как мы на это смотрим? Я лично думаю, что происходившее – это был большой шанс, и с ним были связаны необходимые меры, в том числе была необходима приватизация. Как говорил мой друг Ян Младек (бывший министр промышленности и торговли Чехии. – Прим. РС), не существует хороших путей приватизации, существуют только плохие, очень плохие и ещё хуже. Всегда есть та часть населения, которая чувствует себя обманутой, проигравшей в этом процессе. Здесь тоже это было. Но всё-таки исход был другой, всё-таки мы живем в демократической стране, рыночная экономика более-менее работает. Поэтому происходившие тогда перемены были необходимы, выхода другого не было. Другой вопрос: как этим шансом воспользовалось общество в России и в других странах?
– То есть вам кажется, что в России этим шансом общество воспользовалось в меньшей степени, чем, например, в Чехии и в других постсоциалистических странах Центральной Европы?
– Я лично придерживаюсь того мнения, что не существует российское общество как таковое… Существуют Москва и Питер, существует глубинка – другая глубинная Россия. Это совершенно разные общества. Например, в Чехии в принципе не было большой разницы в восприятии приватизации, прихода капитализма, в зависимости от того, живут ли люди в Праге, в Брно или в Карловых Варах. Но в России было совсем другое понимание этих процессов. Есть то, что происходило в Москве, путь, который прошла Москва как город и как общество, и есть другие регионы. Мне кажется, что большинству людей в Москве вообще гораздо ближе Лазурное побережье или Лондон, а не Калуга, Тула или Тамбов, не говоря уже о Красноярске.
– Вам кажется, что именно это стало причиной того, что произошло в итоге с выборами и вообще с Россией?
Очень мало кто способен разложить все эти процессы по полкам и подумать, что было хорошо, что плохо
– Я скажу так. 90-е были очень насыщенным периодом истории во всех странах бывшего советского лагеря, но особенно он был насыщенным в России. Там за одно десятилетие произошло одновременно очень много событий. Распад Советского Союза, один путч, второй путч, демократизация, выборы, приватизация, криминал, взлёт насилия, нищета, обрушение стандартов жизни многих людей. С другой стороны, появление огромных капиталов. И всё это произошло так быстро, что в сознании людей все эти вещи слились в один процесс. И, в зависимости от того, какой результат был для человека лично, для его семьи, для его близких, такое и отношение к этому. Очень мало кто способен разложить все эти процессы по полкам и подумать, что было хорошо, что плохо, что могло бы быть сделано, что – закономерная дань переменам, а что – просто волюнтаризм и коррупция.
– Вы сказали, что все-таки приватизация была важным и необходимым процессом. А то, что произошло позднее, – залоговые аукционы, как вы относитесь к ним?
– Конечно, из всего процесса приватизации, я думаю, самой демократичной была ваучерная приватизация. Да, конечно, были все эти проблемы, о которых говорили, но в принципе каждый человек, который был готов докопаться до информации, имел шанс заработать на этом деньги, получить акции хорошего предприятия. Залоговые аукционы – совсем другая история. Это очень печальная история, которая имела очень большое влияние на все процессы, которые шли позже, включая смену власти в 2000 году, формирование класса олигархов, который появился не за счёт естественной концентрации капитала, а за счёт подарка – покупались огромные предприятия по стоимости, которая равна меньшей сумме, чем годовая прибыль предприятия, как было в некоторых случаях. Это, конечно, вызывает вопросы. Это вызвало и до сих пор вызывает большое недовольство. Совсем другой вопрос: как выйти из этого в будущем? Ничего уже вернуть нельзя, зубную пасту в тюбик запихнуть обратно будет очень сложно. Насколько я понимаю, молодое поколение в России каким-то образом хочет пересмотреть многое из того, что было. Но это снова будет иметь определенные, уже другие риски.
– С вашей точки зрения, что обусловило то, что Россия развивалась вот таким образом? Было ли видно, например, тогда, когда вы работали в России, в 90-х годах, что страна может вернуться к тоталитарному прошлому?
– Сегодня очень многие говорят, будто всё знали, всё видели, всех предупреждали. Я себя не отношу к этой группе успешных прогнозистов. Наоборот, у меня лично было ощущение, что всё будет хорошо, что Россия будет стремиться в сторону демократии и точно в сторону рыночной экономики. Потому что в то время я видел очень большой энтузиазм, потенциал тогдашних молодых людей: они хотели заниматься бизнесом, учиться новым вещам. Это было замечательно. Гораздо больше мы в то время боялись реванша коммунистов, что в 1996-м победит Зюганов. Вот это мы воспринимали как реальную угрозу. А то, что постепенно всё может откатиться к авторитарному режиму, было трудно себе представить. Особенно трудно это было представить, потому что мы видели, насколько российская элита любила и до сих пор любит западный образ жизни и, наоборот, вообще не хочет думать о проблемах, о том, как живёт глубинная Россия. Я думаю, именно на этом всё и сломалось, потому что пришли люди, которые сказали, что "всё было плохо, мы сейчас восстановим какую-то справедливость, нас обманули, это они виноваты". И люди это услышали, потому что очень большая часть населения в России, в отличие от населения Чехии, Словакии, Польши, к сожалению, до сих пор не является бенефициаром наступивших в 90-е перемен.
