В Киеве, в издательском доме Дмитрия Бураго вышла книга Игоря Криштафовича "Откровение канонады". Март 2022 года автор провел в оккупированном российскими войсками Ирпене и вел дневник, который лег в основу "лапидарного романа", по его собственному определению.
Действие книги происходит в 2122 году, рассказ ведется от лица праправнука автора. После ряда катастроф на Земле возникла супертехнологическая цивилизация. В новом мироустройстве заметны два враждующих государства: Тонкоссия и Широкина. Есть еще Черноуссия, где популярно национальное блюдо под названием "дряники". Война в этом новом мире, как ни странно, осталась такой же, как была сто лет назад, – с танками, ракетами и артиллерией.
Главный герой переживает оккупацию Широкины Тонкоссией в своем загородном доме без воды, света, отопления и связи.
"Самая неприятная сложность: дождевую воду нельзя было использовать в пищу. Воздух был настолько насыщен продуктами взорвавшихся боеприпасов и дымом пожаров, что вобравшая его по пути к земле вода была не просто грязной. Она была ядовитой. Но для туалета годилась".
Однако рассказ об этой тяжелой и опасной жизни совсем не похож на собрание ужасов: автор говорит об этом слегка отстраненно, часто с иронией, а фактические подробности перемежаются рассуждениями о биосфере, эпигенетике, медитации. В книге нет ни страха, ни ненависти. Зато в ней много ярких наблюдений.
"Мы получили то, что удаётся увидеть одному из десяти или из сотни миллионов смертных. Мы схватили ночной полёт снаряда. Он вырвался из темноты в последнюю долю секунды своего существования. С яркой вспышкой и ужасающим грохотом его металлический корпус врезался в бронированную машину и превратился в облако осколков разной формы, веса и размера. Всё смеркло. И всё стихло. Пули не беспокоили нас до самого утра. Тревожила только тяжёлая артиллерия".
Главный герой переживает оккупацию в загородном доме без воды, света, отопления и связи
Однажды смертоносное оружие сработало на пользу людям. Готовить им приходилось на дровах, а пойти за ними в лес нельзя: вокруг постоянно стреляют. Избавление пришло неожиданно.
"И тогда к нам во двор прилетела… ракета. Вы когда-нибудь слышали, чтобы дрова доставляли с помощью столь скоростного средства передвижения? Вот! А нам доставили. …Управляемая лучом лазера, она наткнулась на ветку … стоящего (да-да, на краю дороги) дуба и взорвалась в воздухе. Тотчас на землю посыпались чурки нужной толщины и упали прямо во двор. Утренний кофе был изготовлен в срок. Правда, взрывом и осколками было выбито порядочно стёкол в домах. Алису оглушило на оба уха, и ей понадобилась неделя на восстановление. А вы хотели, чтобы такой сервис был бесплатным?"
Автор книги "Откровение канонады" Игорь Криштафович – ученый, изобретатель, доктор технических наук. При этом публицист, поэт-пародист, автор "Теории юмора" (вывел научно обоснованную формулу смешного). Много лет жил и работал в США, затем вернулся в Украину, где и живет по сей день. Вот что он рассказал Радио Свобода о своей книге.
– Когда мы находились в оккупации, я начал вести дневник, потому что знал: эти события очень быстро выветрятся из памяти или исказятся, поэтому записывал буквально по часам, какая погода, качество воздуха, какие события происходили. В результате я начал писать книгу под названием "Впечатления крестьянина села Бородино". Я увидел аналогию с тем, что должны были чувствовать крестьяне этого села во время Бородинской битвы. Но потом все-таки изменил название.
Это одно из тех произведений, которое не задумывались и не вымучивались: оно возникло у меня внутри и рвалось наружу с такой силой, что я не мог удержать. Когда после ухода российских войск у нас появилась связь, я написал первую главу, потом вторую, выложил на фейсбук. (Раньше у нас просто не было связи. Если писать на телефон – книга так и останется в телефоне, а телефоны русские солдаты забирали и разбивали. У нас тут единственная улица в мире, просто вымощенная сотовыми телефонами.) А потом читатели вдруг стали требовать: что такое, я включил, а третьей главы еще нет?! И я 26 дней каждое утро начинал с мысли: о чем же написать сегодня? В конце концов эти 26 глав просто вырвались у меня изнутри за 26 дней.
Во-первых, я понимал, что это миссия у меня такая: раз меня оставили в живых, то для чего-то. А во-вторых, оно у меня действительно выходило оттуда с неудержимой силой. Я написал этот роман, опубликовал на фейсбуке. Потом думаю: наверное, стоит опубликовать и на бумаге. Нашел здесь очень хорошего издателя, он же – киевский поэт Дмитрий Бураго. Он предложил еще перевести книгу на украинский язык. Мы сделали перевод. Мой старый знакомый, миллиардер и писатель А. П., вызвался оплатить мне издание и английский перевод. Потом со мной связалось лондонское издательство: в феврале они должны выпустить книгу уже на английском языке.
– В предисловии сказано, что это первая книга, написанная на смартфоне.
Эти 26 глав просто вырвались у меня изнутри за 26 дней
– Да, я ее писал на смартфоне. Причем я же привык работать с комфортом, у меня два экрана, а тут ничего нет! Это было мучение. Потом я успевал десять раз отредактировать, прочесть своей супруге, получить ее критику или одобрение и только после этого давал это в фейсбук.
– Сколько времени вы провели в оккупированном Ирпене?
– Когда только началось вторжение, они очень быстро достигли окрестностей Ирпеня. В Буче, километрах в трех, там, где российскую колонну остановили, а потом бомбили, мы слышали все эти взрывы 25, 26, 27 февраля. В Ирпене они появились, когда у нас еще не пропала связь. Кто-то сказал: там идет бой. А это километр от нас, я туда пешком хожу в магазин. 5 марта они уже появились в Ирпене: первые солдаты прошли по улице патрулем, потом 7-го к нам въехала БМП, и с тех пор мы оказались в плотной оккупации. Тогда уже не было света, а 8-го или 9-го исчезли вода и газ. Связь пропала, начиная числа с 5-го, и это было самое страшное: мы не знали, как сообщить родственникам, что мы еще живы. А ушли они 30 марта вечером.
– Почему вы не уехали, как многие другие жители Ирпеня?
– Моя супруга ловит знаки: у нашей машины сел аккумулятор – стало быть, это знак, что мы не должны уезжать. Да, честно говоря, уже и подзарядить было не у кого, все соседи в панике разъехались, ни слова не говоря, им было не до нас. Поэтому мы были вынуждены остаться. Нам потом говорили: можно пешком пройти в Киев. Но надо было идти 20 километров, и я прикинул, что мы можем и не дойти. Кроме того, довольно много народу из тех, кто хотел эвакуироваться, пешком или на машинах, погибли в результате обстрелов. Так что мы остались.
Мы беспечные люди, запасов пищи у нас не было, а воды тем более. Потом русские солдаты сказали: мы там вскрыли магазин, идите берите продукты. И некоторые люди ходили, набирали там полные тележки еды. Но нам сказали: там снайперы на крышах сидят, и мы решили, что лучше все-таки не ходить.
– В чем заключается для вас главное "откровение канонады"?
Вдруг оказалось, что многие люди такие открытые, щедрые, альтруистичные!
– Когда только начались все эти ужасы, я сказал: "Война – это отрицательный опыт, ничего положительного в ней нет". Но потом я все-таки нашел положительное. Прежде всего, тут остро встают вопросы о жизни и смерти, о назначении жизни и так далее, потому что жизнь может прерваться в любую секунду, и к этому нужно быть готовым. Второе – то, что люди открылись совершенно в новом виде. Ведь у украинцев свой национальный характер, это народ хозяйственный, есть мнение, что довольно прижимистый, может быть, не всегда готовый делиться с ближним. И вдруг оказалось, что многие люди такие открытые, щедрые, альтруистичные, – меня это просто потрясло!
Мало того, был героизм. Идем мы по улицам с моей супругой Галей, пристаем ко всем редким прохожим, соскучились по общению, и все останавливаются и про себя рассказывают. Одна женщина говорит: "Вот мой сосед". Выходит простой мужичок, и вдруг выясняется, что мы с ним уже встречались, когда все это только началось: мы ходили в магазин, и там уже стояли местные ополченцы – он был одним из них.
Как выяснилось, все они в первый же день попали в плен, сидели в подвале. Из этого подвала выводили по одному человеку, и они уже больше не возвращались. В какой-то день, говорит этот сосед, меня вывели в составе шести человек, поставили лицом к стене. Слышу – сзади затворы передергиваются. Потом предохранитель щелкнул. Я понял, что это серьезно. Поворачиваюсь лицом и говорю: "Ты что, нас как кроликов будешь стрелять? Я буду лицом стоять". Этот офицер взял автомат и поверх голов пульнул в стену. "Да, – говорит, – храбрых я уважаю. Давайте, идите, только больше не попадайтесь". А рядом с ним стоит то ли вагнеровец, то ли еще кто-то, говорит: "Да ты что, давай кончим, они ж завтра нам в спину будут стрелять!" Тот отвечает: "Нет, я смелость уважаю".
Не знаю, как бы я поступил: может, улыбался бы, может, были бы полные штаны, если бы мне кто-то целился в спину. А этот простой мужик показал такой героизм – просто волосы дыбом…
Вместе с тем полно было местных мародеров, мы и сами их видели. И при этом много и героев, и людей, совершенно бескорыстно помогавших другим. Алексей, сосед, которого мы раньше не видели, узнав, что мы пережили, спросил: "Может быть, вам что-нибудь нужно?" Я говорю: "У нас вроде все есть, и картошка, и макароны, и даже консервы, молочки вот только нет". Через день слышу – зовет он меня с улицы. Выхожу – он дает мне два огромных кулька, а там молочка всякая: и творог, и кефир, и сметана, и что хочешь, и еще бутылка "Джек Дениелс". Я говорю: "Спасибо, давайте я вам деньги отдам?" – "Вы что, с ума сошли?" И пошел.
Это на каждом углу, с кем ни остановишься, ни расскажешь, что ты тут пережил, тут же: "Стой!" – и открывает багажник, дает тебе продукты и, самое ценное, корм для собак и котов. Ведь многие хозяева уехали в панике, оставили своих питомцев. Некоторые бродячие собаки и коты знают нас в лицо, они к нам приходили. У нас самих мало чего было, но моя Галя героически им готовила: "Смотри, – говорит, – они уже овсянку стали есть с голодухи". Выйдешь за порог, а там собак пять лагерем расположились у нашего крыльца, ждут.
Самое интересное, что когда люди вернулись из эвакуации, они были прежние, к каким мы привыкли, а вот те, кто здесь все это пережил, как-то очистились, и это просто потрясающие! Например, одна женщина рассказывает: "Пришли русские солдаты, всех вывели из одноэтажных домов, поставили к стенке, думаем – будут расстреливать. Нет, 15 минут на сборы, и пошли". Повели их в многоэтажки, заперли в подвале. Я спрашиваю: "Поили там, кормили, туалет?" Одно ведро было на всех, а там человек 50, и кто-то сердобольный, старшина, что ли, давал им какие-то хлопья и немножко воды. Эта женщина говорит: "Я же местная, я увидела, когда у них пересменка, взяла и ушла домой". В нее запросто могли пальнуть! И она без всякого героизма все это рассказывает.
Столько людей, которые ничего не сделали, сейчас корчат из себя героев!
Мой сосед – очень известный и довольно зажиточный человек, главный телевизионный повар Украины по имени Эктор Браво, у него подписчиков больше миллиона. Он колумбиец, долго жил в Канаде, потом переехал в Украину. И вот он, когда сняли оккупацию, но еще были отдельные выстрелы на улицах, приехал сюда, привез нам продуктов, воды, пауэрбанк, свечи. Все это было настолько грамотно подобрано! Нам как раз пауэрбанка не хватало и свечей. Через два дня приезжает снова, привозит еще воду и лекарства. Я говорю: "Откуда ты знаешь, какие мне лекарства нужны?" – "А я связался с твоей дочкой и узнал". Это ж нужно было еще поискать, выяснить, что это моя дочка! Он нашел. И ведь никто не просил его все это делать!
А какой героизм люди проявляли 5 марта, когда половина Ирпеня эвакуировалась! Наша библейская протестантская церковь сыграла огромную роль, они просто героически вывозили людей, все координировали. А потом они начали собирать всякую гуманитарку, и ее тут было навалом. Главное, это все безымянные герои. Сейчас выходит много литературы, книжки, какие-то фильмы и так далее, но многие из них полны ненависти, и столько фальшивой информации, столько людей, которые ничего не сделали, а сейчас корчат из себя героев! А эти люди сделали, но про них никто не знает. Просто кристальные люди! И таких очень много.
Вместе с тем было очень много и жуликов, и мародерство здесь процветало, от одиночек, которые просто заходили и что-то тырили, до того, что к одной многоэтажке ночью подъехал грузовик, выскочили несколько человек, организованная группа, раз-раз по подъезду, грузовик загрузили и уехали. Это были местные, об этом открыто писали в печати.
– У вас в книге еще много всяких откровений, например, про тишину, про медитацию во время канонады: какие-то удивительные вещи!
– Это не так просто – медитировать во время канонады, она ведь все время грохает. Я обычно медитирую в звукоподавляющих наушниках. А тут – снаряды рвутся, и, конечно, медитация, с одной стороны, нарушается, а с другой – требует больших усилий, и это тоже полезное упражнение. А тишина… Ну, что сказать, если в полпятого начинает грохать за окном, и каждый грохот может означать прилет в твое окно? А у нас в соседние дома попадало, причем так, что дом просто пылал, и через полчаса уже нет его, один фундамент стоит. Это буквально 70–150 метров от нас! Мы все это видели, я даже снимал с риском, бегал на второй этаж. Там всегда опаснее, но я быстро поднимусь, сниму видео на пять секунд и думаю: кому-то же это пригодится, даже если я погибну, телефон найдут и посмотрят. Да, прилетало, и нам должно было прилететь, но косорукий наводчик слегка по нам смазал.
– Опыт действительно страшный и тяжелый, а вы о нем пишете легко и даже с юмором. Видимо, это свойство вашего характера – так воспринимать жизнь. Или это тоже пришло не сразу?
В соседние дома попадало так, что дом просто пылал
– Дело в том, что юмор – большая часть моей жизни. Мало того, что всякие утренники, воскресники, в КВН я участвовал, но я еще создал единственную научную теорию юмора. Так что тут я почти профессионал.
– Но в тот момент, под обстрелами, все-таки, наверное, другое было настроение?
– Бывало и тогда, потому что без этого выжить трудно. Есть такой юмор, который как пир во время чумы. Я пережил когда-то чернобыльскую катастрофу, в Киеве тогда была сплошная паника, но юмора было море: столько анекдотов, стишков, все веселились, хохотали. Потому что юмор помогает выживать. И вот сейчас, во время самых тяжелых моментов я даже позволял себе острить в редких общениях с русскими солдатами, подшучивал над ними, хотя они немножко нервно это воспринимали.
– Ну да, подробность из книги: они к вам приходят с обыском, а вы им: "Можете не разуваться".
– Тот, который к нам зашел с обыском, как раз был довольно образованным человеком. Пошел со мной в кабинет, там книг на два этажа. Я говорю: "Вот полка книг, которые я написал". И там стоит книга "Рекурсивная эволюция". Он говорит: "О, я медик, мне это интересно". Я говорю: "Может, подарить?", а он: "Мне некуда ее девать". И ушел. Можно сказать, что это юмор.
– Вы действительно учили в это время арамейский язык и писали новую версию своей научной работы, как это описано в книге?
– Да. К армейскому я давно подбирался, но нигде, ни в Америке, ни здесь не мог найти хорошего учителя. Потом просто купил учебник, начал учить буквы, но они почему-то не лезли мне в голову. А тут я вдруг выучил все 26 согласных букв и 7 гласных, начал даже учить слова и кое-что читать.
Юмор – большая часть моей жизни
А с научной книгой получилось интересно. Я никак не мог написать одну главу, убедительно изложить свои взгляды на биологическую эволюцию. А тут после сильных обстрелов я вдруг сел и мелким почерком на полторы страницы на английском языке написал и отложил. Месяца через три я снова взял эту страничку, начал читать, и не узнаю – это будто бы не я писал, настолько хорошо написано! Это вошло в мою новую книгу "Эгоистичная биосфера" как половина главы, причем очень важной.
– Что вам самому дало написание книги "Откровение канонады"? Можно сказать, что это какой-то психологический опыт, проработка стресса?
– В какой-то степени – да. Писал-то я много, но в основном это были путевые заметки, всякие заметки по науке, религии, юмору и так далее. А это мое первое художественное произведение, хотя я уже далеко не юноша, мне 76 лет. Это был интересный этап.
– Почему вы решили вести повествование от лица потомка из XXII века? Почему бы просто не описать все, как оно происходило, от первого лица?
– Тут два момента. Первый: все-таки сейчас военное время, и я поперву подумал, что будет аккуратнее, если это как бы не я, а мой праправнук пишет. Потом эта мысль ушла. Но мне показалось, что это прикольно, потому что я сам – праправнук героя Бородино, а это пишет мой праправнук. Прапрадед, Егор Константинович Криштафович, командовал гренадерским Екатеринославским полком в Бородинском сражении, лично ходил в атаку и был ранен в бедро французским ядром.
– Но если это общество, где живет потомок автора, столь продвинуто, что люди даже передают друг другу мысли в виде невербальных мыслеформ, почему тогда методы войны остаются теми же, что и век назад: танки, снаряды, обстрелы? По идее, должно существовать и некое супертехнологичное оружие, которое жителям ХХI века трудно себе представить.
– С одной стороны, это ирония: всё продвинулось, а мы такие же, как сто лет назад. Тем более что методы не очень отличаются. Ведь если посмотреть, что сейчас происходит на российско-украинском фронте, и прочесть "На Западном фронте без перемен" Ремарка или "Бравого солдата Швейка" Гашека, то разница небольшая.
– Что вам больше всего вам запомнилось и что больше всего поразило вас в этом опыте?
Основной мотив моего романа – терпимость, понимание и любовь
– Прежде всего, то, что мы не просто выстояли, а усовершенствовались, то есть нашли в себе ресурсы, что мы можем получить положительный импульс от этих переживаний. Есть такая банальная фраза: все, что нас не убивает, делает нас сильнее. Она сработала и в этот раз. Я сужу не только по себе, но и по многим другим людям, которые это пережили: они действительно стали лучше, крепче, оптимистичнее, дружнее. Общество во многом консолидировалось, и это очень греет душу, все-таки есть надежда на возрождение этой страны.
Основной мотив моего романа – терпимость, понимание и любовь. Некоторым тоже трудно представить такую линию. Хотя любить менее затратно, чем ненавидеть.
– Что нового может узнать человек о себе и о природе человека в целом в такой экстремальной ситуации?
– Я не знаю, и вообще мало кто знает, как поведет себя человек в стрессовой ситуации. Тот же Пушкин на одной дуэли черешню кушал и косточки выплевывал. Я, честно говоря, не знаю, как бы я себя повел. Может быть, я штаны бы обмочил, а может быть, героически смотрел бы, как Гумилев, сигаретку покуривал.
Но за этот месяц я много узнал про себя и про свою супругу. Представляете, она три раза в день бегала к нашей соседке, носила ей горячие обеды, а на улице стреляют. Она к ней добежит, а я через окошко смотрю, где она. Галя не торопится высовываться, потому что стрельба еще есть. Потом стрельба прекращается, и она обратно идет. И вот так она, моя хрупкая супруга, все это время бегала, проявляла такой героизм.
Я видел, как идут российские солдаты с автоматами наизготовку, очень настороженные, готовые к любым неожиданностям, потому что в них стреляют из-за угла. Я к ним тем не менее выхожу и говорю: "Здравствуйте! Хочу с вами поговорить". Иногда они вздергивают автоматы, и тут, честно говоря, немножко ёкает. Но я не переставал делать эту глупость, подходил к ним, выяснял, как их зовут, откуда приехали, с какой целью. Большинство не называли ни себя, ни своих целей, но были и такие, что откровенничали. Я многое у них узнал.
Солдаты были в основном русские, некоторые – азиатского вида. Особенно дружелюбных не было. Когда они 23 марта пришли к нам с обыском, я выхожу – стоит человек 15 тяжеловооруженных. Эти двое впереди, которые сказали: "Мы зайдем?", – они были русские. И вдруг я вижу: на меня смотрят колючие-колючие глаза, полные ненависти. Это был какой-то якут, что ли, или бурят. Он ни слова не сказал, но такая ненависть была во взгляде! Я думаю: парень, ты меня впервые в жизни видишь, я же ничего плохого тебе не сделал, откуда такая ненависть? Были и такие люди, которые изначально нас ненавидели. А большинство из них были вообще не подготовлены, они просто не знали, куда пришли, к какому народу, с какой целью. Поэтому общение с ними никогда не было дружелюбным, в основном было затрудненным, на расстоянии вытянутой руки, at arm length, как говорят американцы. Тем не менее иногда удавалось их разговорить и кое-что про них узнать.
Например, те, которые у нас в переулке стояли со своим БМП, рассказывали: у нас были учения в Беларуси, нам дали приказ двигаться, и мы двинулись. Ни воды, ни еды, ни сигарет не было дня три. Пришли сюда и встали. От них же я узнал впервые из первых уст, что они были и на Донбассе: регулярные войска. Главное, я узнал, что их чудовищно дезинформировали. Я спрашиваю: "Как там обстановка?" – "Юг уже весь у нас, против нас воюет только НАТО, потому что ВСУ воевать не хочет". Мы эту "клюкву" глотали, а потом оказалось, что все это вранье, но не они нам врали, а это им врали.
Когда человек с автоматом просит, я обычно выполняю его просьбу
Однажды мы с соседом добывали воду в бассейне. Я выхожу из двора, где бассейн, в наш переулок – идет русский солдат с автоматом. Увидел меня, автомат вздергивает. Я говорю: "Спокойно, мы свои, мы тут живем. Я с вашими уже познакомился" (называю какие-то имена). Он немножко успокоился. Потом выходит мой молодой сосед с водой, и тут этот солдат говорит: "Помогите мне гантели донести". Видимо, у него была мечта иметь такие наборные гантели, и он их где-то тут в домах раздобыл.
Ну, когда человек с автоматом просит, я обычно выполняю его просьбу. Мы с соседом несем эти гантели в дом, где у них стоит целый взвод, приносим, кладем. И тут я понимаю: видимо, ему было западло показать своим, что он стырил эти гантели, а так как мы ему принесли и положили, то это уже как бы подарок. Видимо, в этом подразделении было не принято чужие вещи таскать. Хотя я знаю от свидетелей, что у них были массовые грабежи, особенно в первые дни вторжения: просто бегали по квартирам и все выносили.
– Как был устроен ваш быт в тот месяц? Где вы брали воду, еду? Как вы выжили без отопления?
– Было очень плохо. Честно говоря, я до сих пор согреться не могу. Март позапрошлого года был довольно холодным, и когда нам удавалось добыть на улице лед, мы думали, что дома он растает, но он и к утру не таял. Мы с супругой спали под четырьмя одеялами, напялив на себя по три пары шерстяных носков, перчатки, безумное количество одежды. Пытались согреться быстрой ходьбой, но по улице особенно не побегаешь: стреляют. Я только по дому ходил туда-сюда.
Дров у нас сначала не было, и топор был один на всех. Потом дрова раздобыли в соседнем доме. Но это было настоящее мучение. Одно дело, когда ты раз в неделю делаешь барбекю, – это хорошо. Но когда ты это делаешь три раза в день, и каждый раз нужно наколоть дров, растопить, раздуть огонь, а тут и дождь, и ветер, и бог знает что, это очень выматывает.
С водой сначала было плохо, потом мы стали ходить к колодцу за километр, а потом там снайперы появились. Стали черпать воду в бассейне – она немножко с хлоркой, но что делать: кипятили и пили. Потом колодец ближе обнаружили, стали туда ходить. Своих запасов еды у нас было мало, но потом уходящие в эвакуацию оставили нам какую-то еду, а потом уже и гуманитарка появилась. Дотянули, в общем. Дров мы со стройки натаскали, кололи, целая поленница образовалась. Но вообще, конечно, плохо было, тяжело. Два с половиной месяца не было ни газа, ни света, ни воды.
– А как сейчас обстоят дела с бытом?
– Когда оккупацию сняли, появилась гуманитарка, потом открылась ярмарка, мы туда поехали, накупили еды, всяких колбас, картошки. Потом вдруг открылся небольшой магазинчик – мы рванули туда. А самое интересное: мы же привыкли ходить по этому Ирпеню, где еще недавно были люди, ездили машины, горели фонари на улицах, а теперь все мертво, темно, да еще и гарью пахнет, потому что многие дома сгорели. Ходишь, ходишь – ничего и никого. А потом вдруг смотрим: где-то в доме загорелось окно – кто-то приехал. Люди начали возвращаться! Потом второе окно, еще одно – о, уже пять окон горит в многоэтажке! Потом вдруг открылся еще один магазин. И такая радость, что все это возрождается! Ты думаешь: ну хорошо, поеду я в Штаты или в Европу, буду жить где-нибудь Австрии или в Италии, там замечательно, но ведь все одно и то же. А здесь все новое, Ирпень возрождается с каждым днем. Здесь больше эмоций. Вчера пять окон горело, сегодня уже шесть – радость.
Было очень плохо. Честно говоря, я до сих пор согреться не могу
Сейчас быт налажен. Есть все удобства, в товарах и продуктах недостатка нет. Год назад, когда ракетные удары наносились по энергообъектам, мы натерпелись из-за частых отключений света, вместе с которыми пропадало и тепло. Правда, жители и организации оперативно закупились дизель-генераторами, которые стали частью экстерьеров бизнесов и жилищ. Они выручали, но шумели ужасно, – рассказывает Игорь Криштафович.
Вот еще одна цитата из его книги "Откровение канонады".
"Следующая мина была нашей. Об этом говорила траектория обстрелов. Была какая-то бешеная, доводящая рассудок до кипения уверенность в близком конце… Мы ждали…
Я задал супруге несколько вопросов, чтобы распознать степень её контузии. Она отвечала адекватно, даже сохранила чувство юмора. Повреждено было только ухо. Я усадил ее на стул, она снова и снова повторяла:
– Какие сволочи, куда они стреляют?
Я пытался внушить ей, что момент перехода, самый важный момент нашего телесного существования, нельзя встречать с ненавистью. Нужно найти в себе и поднять любовь, которую копили всю жизнь. Сконцентрировать её в своём мозгу и держать там неотрывно. Но ей было трудно успокоиться".
