Иван Толстой: В последние годы появлялось немало историй, где русский, украинский, белорусский, еврейский авангард, проданный на аукционах и при частных сделках, оказывался не подлинным. Картины были либо сегодняшними копиями, либо некими вариантами на тему настоящих.

Фильм, снятый Русской службой Би-би-си и доступный на канале YouTube, рассказывает об одной из таких историй – о коллекции Леонида Закса, продававшего авангардные работы через швейцарскую галерею "Орландо" в Цюрихе. Сколько именно работ было продано, установить трудно, кому они достались – тоже, но одна история взята создателями фильма за основу расследования.

Эксперты, приглашенные к разговору, говорят в картине по-русски. Это искусствовед Константин Акинша, коллекционер и эссеист Андрей Васильев и лондонский галерист Джеймс Баттервик.

Автор-расследователь "Дела Закса" – корреспондент Би-Би-Си Григор Атанесян. Возможно, кто-то из наших слушателей видел недавний фильм – TraumaZone Russia, – где Григор выступил продюсером. Фильм этот получил премию Британской академии BAFTA.

Сегодня Григор Атанесян – наш собеседник.

Григор, мир подделок живописи обширен и имеет давнюю историю, подделывали во все века. Какую задачу ставили своим фильмом вы?

Григор Атанесян: Это правда, что искусство подделывали всегда. Мы хотели посмотреть на ту особенно плачевную ситуацию, которая сложилась с тем, что раньше было принято называть просто русским авангардом, сейчас мы называем русский, украинский, белорусский, еврейский авангард, "советский авангард" термин тоже используется. Потому что, судя по всему, из того, что мы увидели и смогли показать в фильме на примере одной коллекции, в этой сфере дело особенно плохо.

Мне кажется, тут примитивный марксистский подход работает: подделки появляются особенно часто и много там, где есть рыночный спрос, где за это готовы платить много денег за произведение искусства. Русский авангард – это очень модное течение, вообще на самом деле, наверное, самое известное и оригинальное направление в русском искусстве, которое интереснее всего Западу в первую очередь, поэтому за него были готовы много платить, особенно в 2000-х.

Причем в 2000-х за него готовы были платить не только западные коллекционеры и бизнесмены, но и российские, когда русский капитал, так называемые олигархи повалили на лондонские и нью-йоркские аукционы. Создавались целые отдельные аукционные дома, которые продавали только русское искусство. И когда картины Малевича, Лисицкого и других мастеров этой эпохи стали бить рыночные рекорды, пошли волна за волной подделки. И сейчас, как говорят эксперты, подделок на рынке уже больше, чем подлинных произведений русского, украинского и еврейского авангарда. Мы хотели показать эту странную, парадоксальную ситуацию.

Иван Толстой: С каких пор русский авангард стал входить в моду? Один из героев вашего фильма, один из экспертов называет середину 50-х годов, когда Советский Союз начал приоткрываться. Но если Советский Союз начал приоткрываться, если эти картины стали появляться на черном рынке (в магазинах все это и в музеях нельзя было увидеть), то на Западе-то почему возник в те годы интерес к такой стороне русского искусства?

Григор Атанесян: Эксперты, с которыми мы беседовали для этого фильма, говорят, что в 50-х Запад по-настоящему начал узнавать про супрематизм, конструктивизм и другие течения, потому что они были частью в самом начале общеевропейского культурного эксперимента, который от Франции до России был единым. Потом, после революции и особенно прихода к власти Сталина, этот культурный обмен закрылся. Потом в Германии была вообще борьба с дегенеративным искусством, с любым модернизмом.

И после войны, в послевоенные годы возник новый интерес к экспериментальному русскому искусству. Первая волна была в 50-х, вторая очень большая волна произошла во время перестройки, и тогда стали приезжать уже работы из России, в том числе Малевича, Лисицкого, и так далее. Как раз вскоре после ряда блокбастеров-выставок на Западе стал открываться русский рынок. И в России впервые рынок искусства стал легальным, он стал выходить из черной зоны в серую, потому что все еще не был по-настоящему прозрачным рынком. И это время дало первую по-настоящему массовую большую волну подделок.

Иван Толстой: Вы выбрали одну линию – линию Леонида Закса, назначив его если не ответственным, то подозреваемым в совершении подлога, то есть преступления. Фильм ваш называется "Шедевры, которых не было. Коллекция Закса". А в английском оригинале называется The Zaks Affair, то есть "Дело Закса". Это немножко звучит сильнее, как бы обвинительнее уклон.

Я внимательно смотрел фильм, и мне не хватает в нем целого ряда логических звеньев, причинно-следственных цепочек. Но я понимаю, что в один журналистский фильм всего поместить нельзя. Позвольте спросить вас в связи с этим об этих разрывах. Самый первый вопрос такой: кто такой Леонид Закс? Где он, этот необнаруженный господин? Откуда вы знаете, что он хоть в чем-то повинен? Может быть, это поклеп на него, и он никаких подделок не изготавливал?

Григор Атанесян: Я совершенно согласен с вашим замечанием о том, что есть некие разрывы в логических цепочках. Они связаны с тем, что эта история совершенно сознательно держалась максимально непубличной. Леонид Закс минимально, простым языком говоря, светился, и в этом его отличие от всех других подобных историй.

Наш фильм называется на английском "Анатомия поддельной коллекции", потому что мы берем одну коллекцию, поддельную, русского, украинского, еврейского авангарда и на ее примере показываем, как устроены все эти коллекции, потому что схема одна и та же. Но эта коллекция и Леонид Закс самые успешные по сравнению со всеми их собратьями по этому делу. Потому что им удалось избежать внимания прессы, внимания по-настоящему больших искусствоведов и внимания полиции и других правоохранительных органов – в этом главное отличие.

Им удалось этого избежать благодаря тому, что все делалось достаточно скромно, на скромном уровне относительно, хотя миллионы долларов, фунтов, швейцарских франков в любом случае были заплачены за эти работы, они не претендовали на то, чтобы завоевать, как говорят на английском, "сердца и умы всех людей". Задача была, насколько я понимаю, продать.

В разговоре со мной Закс сказал, что он жалеет, что не продал всю коллекцию сразу, когда он ее получил. Когда он ее получил, от кого, мы не знаем, мы можем верить только его словам.

И вот тут дальше вопрос: а почему мы знаем, что Леонид Закс этим занимался? Он раздал ряд интервью, когда он только начинал. Он объявился вообще в Беларуси в начале 2000-х и рассказывал, что он такой коллекционер-меценат, он хочет этот священный Грааль обнаруженого русского авангарда показывать в Беларуси, хочет, чтобы люди его видели.

Надо проговорить – в коллекции, по его словам, больше 200 масляных картин авангардистов, в том числе очень серьезное собрание "Проунов" Лисицкого. "Проуны" Лисицкого – это очень ценные вещи, которых очень мало, потому что большая часть из них была уничтожена, их во всем мире несколько десятков, в России нет ни одного масляного "Проуна" Лисицкого во всех государственных собраниях, только графика, а у Закса их было несколько, а всего как минимум 200 картин.

Это вызвало энтузиазм у белорусских бюрократов от культуры, они стали проводить выставки. Но, правда, они обходили Национальный художественный музей Беларуси. То есть это были какие-то библиотеки, непрофильные музеи, исторические музеи и так далее. Но туда, где есть все-таки специалисты по авангарду, Закс не шел.

Потом историк Александр Лисов в Витебске дал интервью, в котором сказал, что эта история совершенно фантастическая, она может быть рассчитана только на людей, которые совершенно не знакомы с реалиями Беларуси и белорусской истории.

В коллекции Закса и в анатомии любой поддельной коллекции насколько важна часть создателя и владельца коллекции, настолько же важна и роль искусствоведов, которые писали статьи, подписывали сертификаты и всячески помогали рыночному продвижению, продаже этой коллекции. Часто это искусствоведы с известными именами, серьезными позициями в российских музеях и не только.

Иван Толстой: А сами искусствоведы часто ошибаются совершенно на голубом глазу, добросовестно, что называется, заблуждаются? Может быть, эти вещи были изготовлены так искусно, что можно было провести и специалистов?

Григор Атанесян: Безусловно, искусствоведы тоже ошибаются, есть презумпция невиновности. Но в деле Закса все намного смешнее и проще. Мы стали в рамках этого расследования связываться с ними, я говорил с искусствоведами, которые писали очень хвалебные статьи про коллекцию Закса, в том числе с Антоном Успенским, ведущим сотрудником Русского музея, Татьяной Котович, белорусским искусствоведом, они оба написали по несколько статей, в которых они пересказывали эту совершенно замечательную историю про тетю, которая лечила крестьян в самом конце Второй мировой войны.

Крестьяне из белорусских лесов несли ей картины Лисицкого, Чашника, Суетина, несли картины даже тех художников, которые не работали в Витебске, а просто картины Экстер, например, несли. И вот эти искусствоведы, которые повторяли эти очень смешные вещи, когда я стал с ними связываться и спрашивать: "Откуда вы это знаете? Как вы это проверяли?" Они мне сказали, что мы не проверяли, мы писали это со слов Закса. Он принес нам какие-то документы, что-то там было написано, нам показалась интересной история, мы стали писать.

Но что интересно в этих статьях искусствоведов – и Успенского, и Котович, и других – есть множество иллюстраций, это иллюстрации картин из коллекции Закса, и эти картины подписаны как подлинные работы Лисицкого, Экстер, Поповой и так далее, просто подписаны их именами без знака вопроса, без любых дисклеймеров.

И когда я их спросил: "Вы все-таки подтверждали, что это подлинные вещи?" – они отрицали: "Ни в коем случае, мы ничего не подтверждали, мы просто рассказывали об интересной семейной истории".

Я не знаю, каков был их умысел и что они имели в виду, Закс это понял иначе, использовал это иначе.

Мы остановились с вами на его истории о том, что Беларусь для него закрылась после интервью Лисова, статья о коллекции на "Википедии" была удалена. Он отправился на Запад – в Швейцарию, куда он приехал с этими статьями искусствоведов Котович, Успенского и других, которые повторяли всю эту историю. Коллекция Закса начала продаваться через галерею авангарда в Цюрихе. Покупателям при продаже давали эти самые статьи искусствоведов как подтверждение провенанса.

Иван Толстой: Да, это интересный момент. Это как бы не прямое доказательство, но сближение истории, фамилии, воспроизведенной картины, легенды и имени уважаемого эксперта, конечно, создает эту ауру, при которой покупатель начинает верить. Это сумма подозрений на юридическом языке, сумма подозрений в подлинности.

Детали происхождения картин интересны вовсе не сами себе, в отрыве от искусства. В фильме, показанном на канале Би-би-си 4, прозвучала запоминающаяся мысль о том, что "стоит не картина, как это ни парадоксально, а стоит история, ее сопровождающая". То есть полотно продается вместе с мифом о нем самом, под руку с судьбой художника, и чем интереснее, драматичнее судьба автора, тем больший интерес вызывает и его труд.

Мне как зрителю осталась неясна роль этой самой цюрихской галереи "Орландо". Возникает вопрос: может быть, фальшивки изготавливала эта самая галерея, и благородное имя Леонида Закса ничем не запятнано? Ведь он и сам в вашем фильме говорит, если я правильно помню, что отдавал в галерею шедевры, подлинники, а дальше что с ними происходило, он не знает.

Григор Атанесян: Да, это очень интересная линия защиты, которую выбрал Леонид Исаакович Закс. Потому что мы протестировали две картины из его коллекции, которые смогли получить от несчастных обманутых покупателей в Швейцарии, обе оказались стопроцентными подделками – так гласила научная экспертиза в одной из самых престижных лабораторий в Лондоне, которая много проверяла подделки русского авангарда, имеет базу данных на Попову и других мастеров.

На что мне Закс сказал: "Слушайте, конечно, не мои картины. Все, что я сдал в галерею "Орландо", было идеальным, а что дальше с ними произошло…" То есть он, по сути, имеет в виду, что галерея "Орландо" писала копии с этих картин и их продавала, – звучит совершенно безумно.

Но самое смешное, что картины продавались не только через эту галерею – картины продавались и через другую швейцарскую галерею, через другие источники. Провенанс у этих всех картин один, совершенно несуществующий. Это мнение Леонида Исааковича, наверное, если он уверен, что его картины подлинные, то он имеет право на это мнение. Но очень интересные аргументы приводил.

Я ему рассказал, что исследования экспертов по провенансу полностью разнесли в пух и прах все, что он говорил про историю коллекции, на что у него закончились рациональные аргументы, он сказал: "Слушайте, мне перед смертью родная матушка, честнейший человек, написала это все на бумаге. Кому мне верить – родной маме или каким-то незнакомцам?" Имея в виду экспертов.

Иван Толстой: Да, эмоционально не возразишь, конечно, маме нужно верить. Хорошо, есть ли понимание, как вообще работает международная индустрия подделок? Ловят же время от времени людей с крапленой кистью в руках. Что они рассказывают о кухне этой деятельности? Или лей им в глотку кипящую смолу, они ни слова не проронят?

Григор Атанесян: Нет, есть на самом деле книги даже успешных поддельщиков, которых поймали, которые отсидели. В Англии была история: человек написал книгу, есть фильмы, в которых они рассказывают, документальные.

Тут, мне кажется, в случае авангарда очень интересная история, потому что он уникален. Работы авангардистов чаще всего подделываются в формате копий, в формате пастиша. Потому что вопреки обывательскому представлению: что там рисовать "Черный квадрат", мой ребенок может так сделать, – на самом деле создать шедевр кубофутуризма, фовизма, лучизма, районизма, супрематизма крайне сложно. Поддельщики создают то, что искусствовед, консультант нашего фильма, герой нашего фильма Константин Акинша называет "ужасными близнецами".

То есть, например, мы проверяли одну из картин коллекции Закса, которая называется "Живописная архитектоника" и приписывается Любови Поповой. Подлинная "Живописная архитектоника" висит в Третьяковке, по миру ходят как минимум три, я точно знаю, поддельных "Живописных архитектоники". Они очень похожи, они сделаны очень близко к оригиналу. Все эти копии, между прочим, имеют подписи искусствоведов.

Мне кажется, что мы поняли и показали в этом фильме, что индустрия подделок работает как некая реальная теория заговора, только здесь нет конспирологии – это реальный в каком-то смысле сговор. Есть люди, которые где-то придумывают эти коллекции, эти идеи, этот бизнес, стартап-инициативу, есть люди, которые пишут эти подделки, есть искусствоведы, которые готовы придумывать провенанс, писать о нем в уважаемых журналах.

Кстати, статьи о коллекции Закса выходили в журнале Петербургской Академии художеств, в журнале Московского музея современного искусства и в других известных журналах. Дальше есть галереи и аукционные дома второго сорта, не первого сорта. Поддельщики не идут в "Сотбис" и "Кристис", потому что "Сотбис" и "Кристис" обожглись.

В "Кристис" был скандал в 90-х, когда они продали большую коллекцию подделок русского авангарда, они свою ошибку признали, с тех пор стали гораздо осторожнее. Второго сорта аукционные дома в Германии и Швейцарии, не в Лондоне, которые не привлекают так много внимания. И все это работает благодаря некоему треугольнику между поддельщиками и владельцами, искусствоведами и теми, кто готов это продавать и снабжать покупателей бумагами этих искусствоведов.

Иван Толстой: Я вспоминаю известную старую шутку: в музеях по разным странам находятся шесть тысяч полотен Айвазовского из тех тысяч им созданных. Вы уже сказали, что по всему миру гуляет больше подделок, как считают эксперты, чем самих подлинников. И все-таки, как можно оценить это число? Это десятки работ, это сотни, это тысячи? Что говорят знающие люди?

Григор Атанесян: Мне кажется, по-настоящему масштаб подделок русского авангарда, давайте скажем, сомнительных картин русского авангарда показало так называемое "висбаденское дело", которое было очень громким, когда в 2013 году израильский арт-дилер Ицхак Заруг и его деловой партнер были обвинены в продаже огромного количества подделок авангарда через галерею, которая самому Ицхаку Заругу принадлежала, в Висбадене в Германии. Полиция арестовала около полутора тысяч картин. Было очень громкое судебное дело, которые закончилось более-менее ничем.

Там удалось доказать, что только три картины стопроцентные подделки. Заруг был осужден, все остальное как бы повисло в воздухе. Это дело на самом деле показало сложность решения проблемы подделок через суд, потому что судебная система во всем мире устроена совершенно на иных принципах, чем мир искусства.

То самое бремя доказывания и презумпция невиновности – оба этих принципа в случае с судами над владельцами сомнительных картин ложатся на экспертное сообщество. То есть любой из нас может купить на Арбате самую простую работу под Малевича, выставить ее за Малевича, сказать, что она передавалась в нашей семье поколениями, наши бабушки в Ленинграде получили лично от Казимира Севериновича эти работы. И дальше не мы должны доказывать в суде, что это подлинники, а искусствоведы должны доказывать, что это подделки.

Иван Толстой: Если столько людей любителей прекрасного попадаются на фальшаках, значит что-то в этих работах есть, не так ли? Значит, уровень их не ниже определенной черты? Суммы-то на этом рынке фигурируют астрономические. То есть, оставляя в стороне вопрос о подделке, это значит тоже искусство, причем первоклассное. Или нет?

Григор Атанесян: Мне кажется, скорее нет. Потому что те подделки, которые мы видим в коллекции Закса, по крайней мере те две работы, которые мы подтвердили, что это точные подделки, проведя химический анализ, другие работы из его коллекции сомнительные, они выглядят как все-таки плохие копии.

Множество других подделок, развенчанных теми же Акиншей, Васильевым и Баттервиком, не выглядят убедительными подделками для многих специалистов. Акинша находил очень много смешных подделок, в которых есть просто буквальные ошибки: слово "коммуна" написано с одной "м". Эта картина выставлялась в Италии, в итальянском языке слово "коммуна" пишется с одной "м". Он находил авангардистские изображения традиционной еврейской трапезы, а там вещи, которых не могло быть, помидоры и другие, которых не могло быть просто на традиционной кошерной трапезе.

Он развенчивал подделки Гончаровой, потому что в автомобиле был, например, левый руль, а в Российской империи был только правый руль, было левостороннее движение, но машины все были только с правым рулем, и так далее.

Он находил на подделке марки Российской империи с изображением государя императора Николая II – не было таких марок. Я думаю, что эти произведения стоят дорого, люди готовы их покупать, потому что есть рыночный спрос, многие люди думают, что искусство – это инвестиция. Дилеры говорят, что это ошибочное мнение, потому что колебание в цене совершенно непредсказуемое.

Тот же авангард за все эти десятилетия моды и бума – насколько хорошо люди узнали авангард? Мне кажется, что и на Западе, и в России мы знаем только первые имена Малевича, Лисицкого. Может быть, Гончарова, Попова, Удальцова стали известны благодаря созданному бренду, понятию "амазонок авангарда" – когда этот бренд взлетел, то и они стали известны. Для самой широкой публики эти имена, даже для читающей интеллигентной публики, остаются неинтересными.

Я вспоминаю другую гигантскую аферу с подделками – это дело Knoedler Gallery (Нёдлер Геллари) в Нью-Йорке, где известная галерея долго продавала иногда за десятки миллионов долларов картины современных художников середины ХХ века. Потом оказалось, что их дилер, который это искусство добывал, просто имел поддельщика, который сидел в Китае и все это клепал.

На одной из картин Джексона Поллока, проданной через эту знаменитейшую, важнейшую нью-йоркскую галерею, подпись Поллока с ошибкой, в его имени есть орфографическая ошибка, оно неправильно написано. Это плохая подделка, но она все-таки продалась за десятки миллионов долларов, потому что это бренд, потому что люди доверяют галереям значительно, они не ждут в них подделок.

Иван Толстой: Какова же судьба фальшаков? Их что, тайно вывозят на окраину какого-нибудь Базеля или Милана и в полной тишине сжигают в заброшенных гаражах или кто-то коллекционирует такие проштрафившиеся работы, бережно хранит их и ждет своего часа, чтобы выгодно продать как артефакты, сыгравшие когда-то свою зловещую роль и разрушившие некоторые человеческие судьбы?

Григор Атанесян: По французскому законодательству картины, признанные подделками, сжигаются, уничтожаются. Это было очень смешно, потому что героиня нашего фильма Беатрис Гимпель МакНалли, она коллекционер, ювелир, она у нас исследовала поддельные произведения из коллекции Закса, доставшиеся от своих родителей, и дала их нам на проверку, что очень благородный шаг с ее стороны. Давая их нам, она фактически понимала, что вместе две эти картины стоят почти миллион франков, то есть она теряет эти деньги. Потому что до проверки еще была вероятность, что их можно кому-то продать, после проверки стало понятно, что это фальшивки и они ничего не стоят.

Она, пойдя на этот щедрый жест, просила об одном: не сжигайте их. Потому что она жила во Франции, она знает, что там подделки сжигают. Но интересно, что эти самые признанные подделками картины очень любит ее сын Эрик, он живет тоже в Цюрихе, они висят у него дома. Он говорит, что ему на самом деле в конце концов все равно, это подлинный Лисицкий или нет, ему этот "Проун" из коллекции Закса очень нравится, он видит в нем энергию Лисицкого, он видит в нем логику, замысел художника. И это вещи, которые он получил от своих бабушки и дедушки, которые были действительно знаменитыми коллекционерами. И это красивая вещь, которая имеет для него эмоциональное значение.

Поэтому, я думаю, судьба многих подделок может быть вполне замечательной, они могут украшать стены домов и радовать людей. Проблема просто в том, что, когда с подделками не борются, они попадают на страницы учебников, они попадают на выставки, они попадают в музеи, и новое поколение искусствоведов, экспертов, дилеров учится уже на подделках.

Константин Акинша любит залезть в диссертации каких-нибудь новых выпустившихся искусствоведов в Европе и увидеть там в диссертации про Малевича треть подделок. И дальше уже на самом деле русский, украинский, еврейский, белорусский авангард просто перестает существовать, потому что он превращается, как Акинша писал в своей статье, в "королевство кривых зеркал", где эти ужасные близнецы, неотличимые друг от друга картины, которые заполонили рынок, их больше, чем подлинных.

Это еще приводит к тому, что люди просто ничего не хотят иметь общего с русским искусством. Я помню, что в Лондоне, когда я начинал работать над этим материалом, я постарался поговорить с очень многими специалистами по русскому искусству и с теми, кто имеет дело с подделками, – некоторые люди отказывались со мной говорить, потому что, по их словам, русское искусство стало токсичным. Люди просто не хотят это трогать, они не хотят ничего об этом знать и слышать. Они знают, что, если ты занимаешься русским искусством, ты попадешь, тебя обманут или ты кого-то ненароком обманешь, и будут проблемы.

Иван Толстой: Вот слушаю я вас, Григор, и так хочется попросить специалистов, экспертов, людей, знающих свое дело достоверно, выпустить альбом, каталог достоверных работ русского авангарда, просто тех работ, вокруг которых нет и тени сомнения. Пусть в этот альбом не попадут многие подлинные работы, но все-таки то, что будет в этом томе – надеюсь, толстом, – будет стопроцентно верным и достоверным.