«Уважаемый Анатолий Иванович, - пишет госпожа Некляева, - я обычный человек, то есть, слабый. Меня по моей слабости злит, когда кто-то на публике проявляет плохое знание того, о чем говорит. Но когда это делает такой деятель, как вы, чьим слушателем являюсь много лет, я не злорадствую – меня охватывает грусть. Вот в прошлой передаче вы призвали нас мучить своими жалобами и заявлениями отечественное чиновничество, весь этот класс – от ментов до нотариусов. На обывателя ваш призыв, конечно, произведет сильное впечатление. Но это с вашей стороны, извините, чистейший популизм. На деле вы призвали нас бить лежачего. Да, бить лежачего. Российское чиновничество сегодня – самая замученная часть нашего многострадального населения. Прочитайте, что пишет, например, такой уважаемый социолог, как Элла Панеях. Она человек не голословный, каким иногда бываете вы», - пишет мне госпожа Некляева из Брюсселя.
Выполняю ваш совет, Людмила Алексеевна. Читаю не как-нибудь, а вслух, перед микрофоном радио «Свобода», что пишет доцент Элла Панеях:
"Государство, - пишет она, - продолжит бюрократизироваться. Ведь не только бизнес заставляют следовать невыполнимым правилам. Госслужащие точно так же живут сплошным жульничеством, переписыванием, генерацией не имеющих большого отношения к реальности отчётов. Чем на это отвечает начальство? Правильно — ещё большим усилением контроля, ещё большим уплотнением учёта. Постепенно жизнь госслужащего превращается в сплошное уголовное преступление. То же самое происходит и в правоохранительных органах. Российские чиновники и силовики работают в жутком стрессе, при очень низком уровне доверия, при очень низкой управляемости. Очередное закручивание гаек, которое бизнес воспринимает как издевательство, часто оказывается следствием стресса и соответствующего состояния мозгов. Когда приходишь в любую государственную контору, первое, на что обращаешь внимание, - это серые от усталости лица. Ожидать, что такая система сама себя реформирует, наивно", - пишет Элла Панеях.
Ну, вот, дорогие слушатели «Свободы». Что вы мне посоветуете после этого? Должен ли я покаяться перед вами? Должен ли отозвать свой вам совет не давать покоя российскому чиновничеству жалобами и заявлениями - чтобы оно корчилось между молотом и наковальней: между давлением на него и сверху, и снизу? Со своей стороны пока что скажу только то, что, в отличие от госпожи Некляевой, не считаю население России наших дней многострадальным, а чиновничество – самой замученной его частью. Все уже грамотные, очень многие – более чем грамотные, к тому же, хорошо оснащенные по последнему слову техники связи и общения. Все знают, что нужно делать, как себя вести с властью и друг с другом, чтобы жилось лучше, - было бы желание. А если остановка за желанием, то выражения вроде «многострадальное население» или «несчастный народ» - не самые, по-моему, подходящие. Население как население. Народ как народ – в своем возрасте, в своем времени, в своем круге понятий и желаний.
В прошлой передаче мы обсуждали, почему русских людей не видно на западных стройках и на других простых работах – почему русский рабочий класс, если употребить это выражение, которое сейчас редко услышишь, не выбирает для поправки своего материального положения заграницу. Это обсуждение продолжается в следующем письме.
«Есть на Западе россияне с Кавказа, их немало, это, в основном, чеченцы и многонациональный Дагестан - великие специалисты по выбиванию статуса беженца и социалки (любимое у них слово). Говоря просто, статус беженца – это право на оплачиваемое безделье. У здешних кавказцев вне дома работают исключительно женщины, а мужчины занимаются своими делами и получают пособие, но я вам пишу не об этом, потому что говорить об этом – толочь воду в ступе. Одна моя знакомая здесь, на Западе, почти два десятка лет проработала в секретном общежитии для женщин, пострадавших от торговли людьми. Это были особы, которые, попав на Запад, занимались проституцией, а потом, сориентировавшись, подавали на статус пострадавшей, получали вид на жительство с разрешением на работу. Для начала, завязав с прошлым и осев в этом общежитии, становились уборщицами, официантками или записывались на курсы по уходу за стариками. Так вот, за все эти годы среди многих десятков женщин из Азии, Африки, стран восточной Европы и бывших советских республик моей знакомой в этом общежитии довелось встретить только двух сориентировавшихся проституток из России. Мои знакомые из других социальных организаций, тут это целая многопрофильная индустрия, наблюдают похожую картину. Нет на Западе ни русских рабочих, ни русских проституток, нет. Русских молодых и средних лет инженеров всех специальностей, научных работников, преподавателей, бизнесменов – этих сколько угодно, их, между прочим, все труднее отличить от местных, а вот каменщиков, сантехников, грузчиков, нянек и проституток русских – этих нет как нет, а почему – никто, наверное, не знает», - говорится в письме.
Недавно во время одного русского застолья я завел разговор на эту тему. Ни один из моих сотрапезников не сказал ни об особой русской гордости, ни о чем таком возвышенном. Все - в один голос: нет, мол, нужды. Не припирает русского рабочего нужда покидать насиженное место для заработка за кордоном. «А у русского инженера высокой квалификации что, есть нужда? Ему в России значит хуже, раз он ищет чего-то лучшего на Западе?», - спросил я. «Ему, значит, больше надо», - ответили мне тоже в один голос. «Больше, чем землекопу, каменщику, няньке?». – «Выходит так», - сказали мне. Напрашивается вывод, что дело в потребностях, в том, у кого их больше и какие они. У русского рабочего потребности не такие большие, чтобы ради них стремиться в чужие земли. Наблюдается, значит, довольно заметный разрыв между потребностями рабочего класса и того разряда, который когда-то назывался научно-технической интеллигенцией. «Ну, а что тогда сказать об украинце, поляке? – продолжал я свои вопросы. – Украинца-рабочего нужда припирает намного больше, чем поляка. Но и тот, и другой устремляются один – в Польшу и далее, другой – из Польши и тоже далее, на Запад. Значит ли это, что у рабочего-украинца, рабочего-поляка запросы выше, чем у русского рабочего?». Ответа на этот вопрос я не получил за русским столом, если не считать того ответа, ради которого можно было и не заводить этот разговор: «Пьет русский больше».
Для полноты картины – и чтобы не говорили, что я клевещу на русский нацхарактер, прочитаю следующее письмо. «Мой недавний знакомый Виктор в школе учился неважно, институт в начале девяностых бросил и стал торговать жвачкой. Один раз его кинули, один раз все отобрали. В то время западную бытовую технику завозили фурами – народ дорвался, все уходило с колес, но ремонт еще не был организован. Вот Виктор и предложил одной западной фирме сотрудничество - открыть сервис по ремонту стиральных машин. Довольно быстро сколотив небольшой капитал, он оставил Москву и отправился в Углич, где наладил производство шлангов для стиральных машин, а также систем капельного полива. Сейчас у него уже две сотни рабочих. Были трения с властями, был и наезд местной шпаны. Он сразу всем сообщил: взяток не даю! – и за двенадцать лет никому не дал. Сейчас открывает производство аж в Астрахани. Восстановил там разрушенное здание, из Швейцарии завез оборудование. На его заводе уже двести шестьдесят человек персонала, продукция превосходит европейскую. Как ни странно, Анатолий Иванович, он одобряет ужесточение налоговых порядков. Раньше почти все от налогов уклонялись, теперь это стало трудно, значит, конкуренция стала похожа на конкуренцию, и если у тебя добротная продукция, ты выигрываешь на рынке. В Угличе немало частных заводов. Знакомые ребята, говорит Виктор, восстановили старые станки, делают какие-то особые позолоченные коробочки для космических нужд. Люди в регионах привыкли прибедняться, считает он. Это со старых-старых времен. Боятся, что у них все отберут. А между тем, в той же далекой, а теперь для него близкой Астрахани один его новый знакомый, тихий мужичок, организовал рыбное хозяйство, стал разводить осетров и белугу, и самое ценное в этом хозяйстве - производство чёрной икры. Все у него, как такие выражаются, по технологи, осетры живут в чистой волжской воде. Полкило икры стоит шестнадцать тысяч. В жестяной банке, как в СССР. За нею регулярно приезжает один шейх, покупает по десять килограммов высшего сорта икры, для своего верблюда - тот участвует в соревнованиях и должен быть в хорошей форме!», - пишет госпожа Киселева. Что-то потянуло меня в Углич после этого письма – говорю тем, кто может быть, помнит древний – советский анекдот. Московский профессор спрашивает молодого человека, приехавшего поступать в университет, знает ли тот, кто таков Карл Маркс. «Не, не знаю», - отвечает молодой человек. «А как называется пятилетка, в которой мы живем?» - «Не, не знаю». – «А какой недавно был у нас съезд КПСС?». – «Понятия не имею», - отвечает будущий студент. «Вы, собственно, откуда явились в Москву?» - «Из Углича». – «Эх, - думает профессор, - плюнуть бы на все, да уехать в Углич».
«Здравствуйте, я из Норильска, - следующее письмо. - Лето у нас длится две недели, в июне ещё лежит старый снег, в этом июле и вовсе выпал новый! Норильск - это «Норникель», город-завод. Работа на этом заводе тяжелая, зарплаты так себе: отец в горячем цеху получает шестьдесят тысяч, мать, уборщица в школе - тридцать пять. Для Норильска это очень мало! Но когда приезжала правительственная комиссия, то к матери подошёл директор и сказал: «Будут спрашивать про зарплату, скажешь: шестьдесят тысяч, а то уволим». И к отцу подошёл начальник цеха с тем же наказом: «Зарабатываешь триста тысяч. Не забудь!». Так мы живем в России. Точнее, в единой России», - говорится в письме из Норильска.
Получается, что на день приезда комиссии из Москвы тамошнее руководство полагало, что в правительстве не знают, какие заработки на этом предприятии, и не знают, как узнать: какую справку поднять или какую страницу в интернете открыть. Людям из правительства, по мнению норильских начальников, доступен только один способ узнать, сколько получает уборщица: спросить у нее самой. Все, конечно, проще. И хозяева, и столичные руководящие гости – не дети. Они видят друг друга насквозь, знают, в какую игру играют. Хозяевам нужно, чтобы гости покинули школу в хорошем настроении. Гостям нужно, по возможности, меньше потратить времени на эту обязаловку – их ждет обед или ужин. Хозяева знают, что ничего существенного от этих гостей не получат, разве что услышат знаменитое: «Денег нет, но вы держитесь». Гости, в свою очередь, знают, что никаких последствий их замечания и пожелания иметь не будут – не те уже времена. Но сами по себе посещения важными московскими гостями заводов и строек, полей и ферм – это знак. Из Москвы в Норильск устроить ему смотр явился призрак советизма. Призрак-то призрак, но его там принимают за что-то вполне осязаемое. «Норникель» считает себя прямо подвластным московскому начальству, держит ответ перед ним – не перед потребителем, не перед рынком. У него дрожат колени, он боится, как бы не прогневить высокого гостя. Не потребителя, а министра или его зама.
На моей странице в Фейсбуке состоялся вот такой мимолетный обмен высказываниями. Сергей Файзов: «Помню в начале девяностых дискуссии об американской улыбке. Никто не мог понять, почему они улыбаются». - Вацлав Чернигов на это отвечает: «Я всегда мог понять: потому что они люди!».
Вы хорошо сказали, Вацлав. А кроме того, что они люди, улыбаться их учит жизнь, а то и начальство, да - и начальство. Вот письмо из Москвы. «Полгода назад купила лампочки, дорогие – четыреста пятьдесят рублей каждая. Дома распаковала, а там свет направленный, а мне нужно рассеянный. Я и кинула лампы в машину. Катались они полгода, пока яне оказалась возле того магазина.
Захожу в отдел возврата товара, там молодая женщина, улыбается:
- Проходите, пожалуйста, что у вас?
- Лампочки. Без упаковки. Можно сдать?
- Конечно, почему же нет. Давайте чек.
- Кто вас так научил улыбаться?
- Улыбаться - это обязательно! У нас тренинг специальный есть - «смайлик» называется , там нас и учили! Это основа: человека встречать с улыбкой.
- Света, - говорю, -но у нас, россиян, улыбаться получается плохо. У нас мышцы лица, отвечающие за улыбку, слабые - улыбка долго не держится...
- Вот мы на занятиях и тренируемся! Я уже семь лет тут работаю, так что научилась.
- Чему ещё в компании учат?
- В основном, тому, что любой покупатель должен уйти довольным. Также учат самостоятельности и ответственности. Я могу сама решить, что нужно принять товар, даже бывший в употреблении, например, у инвалида, у многодетной семьи, пенсионера, и мне за это ничего не будет! Компании выгоднее пойти на небольшой убыток, но не терять покупателя», - такой свой разговор передает автор письма.
Страна, в которой уже проводятся занятия, пусть только кое-где, под названием «Смайлик», улыбка, - это страна, о которой хочется сказать, что с нею все будет в порядке. Есть мнение, даже, можно сказать, учение, согласно которому без демократии и беспрепятственного сотрудничества с Западом Россия пропадет. Носители этого учения есть везде, в том числе в самой России, где их не жалуют правительство и патриотическая общественность. В последнее время заявляет о себе также учение, согласно которому пропадет со своей демократией Украина – Украина, брошенная Россией на произвол Запада. Считается, что именно это она уже сделала: бросила Украину всерьез и надолго. Возникло это учение в России, его исповедуют и в Украине, и отнюдь не единицы. Украинская власть к ним равнодушна, чего нельзя сказать об украинской же патриотической общественности – она их сильно не любит. Оба учения опираются не только на умонастрония их приверженцев, но, как водится, и на факты, на всевозможные исследования, что не мешает им выдавать в общем и целом желаемое за действительное.
Мой давний слушатель и неизменный друг радио «Свобода» Анатолий Алексеевич Чумак интересуется, какому из этих учений предан я и нет ли у меня своего учения. Есть, Анатолий Алексеевич, как не быть! Мое учение гласит, что не пропадут ни Россия без демократии и Запада за плечами, ни Украина с демократией и с Западом за плечами. Россия при этом достигнет меньшего, чем могла бы, а Украина… да и о ней то же самое скажут ее всегда недовольные ею дочки и сыны. Россия оставит втуне немалую часть данных ей Богом задатков, Украина же свои задатки, может быть, использует лучше. Насколько лучше, будет видно. Вот такое мое учение. Россия будет идти навстречу своей судьбе стреноженная несвободой, Украина – чем-то другим, но стоять на месте не будут ни та, ни другая. На чем зиждется мое учение? Да на том, например, что и в России, и в Украине нет очередей за туалетной бумагой и колготками – ни за чем нет очередей. Люди думают не о том, как что-то достать, а как заработать на то и это. В наличии более-менее свободный рынок – капитализм, простите меня на грубом слове, защитники трудящихся.
Одна московская публицистка недавно написала о лишних людях. Так она назвала давно обосновавшихся в Лондоне русских богачей и тех, кто ведет там дела первейших русских богачей – в общем, всех, кто тем или иным образом, тем или иным боком сидит на русских деньгах. Они подкупают местных политиков и щелкоперов, сбивают с толку общественное мнение, вносят, короче, хаос в английскую жизнь. До правительства ее Величества только сейчас – лучше поздно, чем никогда - начинает доходить, чем они занимаются. Это не сулит им ничего хорошего. Их опознали и осознали как лишних людей в Англии. Но они, как замечает московская публицистка, могут оказаться лишними и для их родины, для России. Она смотрит на них с подозрением как на агентов Запада, с которым она теперь не дружит. Для нее они, короче, предатели или почти предатели. Одного из них это мнение москвички сильно задело. Он много лет живет в Лондоне, занимается финансовой деятельностью: в общем, сидит на денежных потоках из России. Он пишет в Фейсбуке, что более честных людей, чем он и его русские коллеги, Великобритания не видела. Оказывается, Москва строго-настрого наказывает им не нарушать законы страны пребывания. Читаю: «Мне могли простить, допустим, явку под "шофе" после обеда, но никогда бы Москва не простила мне нарушение британских законов и норм бизнеса. Я бы вылетел с работы сразу», - закрыть кавычки.
А рассказал я это все к письму господина Осташкова из Санкт-Петербурга. Он представляется банковским клерком среднего звена, оказавшимся в этом положении после того, как потерял по своей, как выражается, дурости, что значит щепетильности, небольшой, но надежный бизнес. «Уважаемый Анатолий Иванович, - пишет он, - в ближайшее время я собираюсь в Лондон. Не подумайте чего плохого – полечу по своим делам, а не специально для того, чтобы физически выразить свое отношение к этому господину. Я хочу найти его там в банке, где он работает, и сказать ему пару слов. В крайнем случае хотя бы посмотрю ему в глаза». Честно говоря, не очень верю, что он так и сделает. Это он, думаю, написал под настроение. А тот человек в порядке оправдания поместил на своей странице в фейсбуке еще кое-что, и это я должен вам прочитать. «В массе своей мы тоже либералы, - пишет он, - мы - союзники и инструмент будущей конвергенции России и Европы… Уйдут лидеры, холодные войны, сменяться пропагандисты и там, и там...Останутся длинные тренды, один из которых - сближение России и Европы. Мы это сближение "ручками делаем», - так пишет этот живущий в Лондоне русский финансист, уверенный, что под его словами подпишутся все, кого московская публицистка назвала лишними людьми. Думаю, уж она-то не удивится, если они вот-вот объявят себя героями первоначального накопления или первопроходцами русского капитала. Да, героями, первопроходцами, а то и мучениками. Это будет зависеть от того, каким боком повернется к ним жизнь. В свою очередь, я охотно допускаю, что этот человек за все годы, что представляет в Лондоне деньги своего русского олигарха (так и пишет: «мой олигарх»), действительно не совершил ничего предосудительного. Это, однако, не отменяет того, что деньги, которыми он честнейшим образом рулит (тоже его слово) в Лондоне, есть деньги ворованные. Да, миллиарды, украденные у граждан России.
Тут мы с вами, друзья, касаемся дела исторической важности для России. Судьба состояний, образовавшихся в ходе того, что называют первоначальным накоплением капитала. Мы знаем по другим странам, что это такое. Волосы встают дыбом. Первые крупные состояния везде создавались всеми путями, кроме честных. Разбой, воровство, грабеж, мошенничество. Для некоторых из этих способов в русском языке появились и прижились такие слова, как откат, крышевание.Оставим за скобками разговор, насколько уместно называть последнюю четверть века в России периодом первоначального накопления. Как это ни называть, суть не изменится: в руках горстки людей вдруг оказались огромные капиталы. Эти люди стареют, один за другим отходят кто в ад, кто в рай, куда именно – мы знать не можем, или собираются отходить, и нет для них сейчас более важной думы, как о том, кому все достанется, не будет ли все отобрано, да еще, не дай Бог, с мордобоем. Один мечтатель смело заявляет, что это первые с девятьсот семнадцатого года капиталы, которые достанутся новым собственникам по наследству. Так, мол, начнется новый этап в истории России – этап прозрачных правил, демократический капитализм. Но это, как понимают все завещатели, только в том случае, если им удастся удержать от бунта население, считающее себя ограбленным и обманутым.
Последнее письмо… В первых строках - забавное. Читаю: «Пишет вам Ноздрев. Моя фамилия говорит сама за себя, но она врет. Я не похож на гоголевского Ноздрева даже по мнению моей жены, которую невозможно заподозрить в недостаточно критическом отношении ко мне. Но Бог с нею, с моею супругой. Есть вещи более серьезные, чем степень соответствия моей фамилии моему настоящему характеру. И некого спросить, - не обижайтесь, Анатолий Иванович, но, говоря «некого», я подразумеваю и вас лично, при всем моем уважении к вам. Некого спросить, пойдет ли Россия большой войной на Украину, и от чего это будет зависеть», - пишет Степан Матвеевич Ноздрев.
Я себе такого вопроса не задаю, дорогой Степан Матвеевич. Россия, может быть, сама не знает, будет ли она воевать и против кого, и за что, и с каким расчетом, и когда. Совершенно ясно одно: эта война не будет оборонительной из-за полного отсутствия врагов, которые могли бы предпринять наступление на Россию. Я бы сказал так: все будет зависеть от того, хватит ли России идущей сейчас холодной войны со свободным миром, насколько эта война окажется способной удовлетворять русскую потребность сражаться, показывать кузькину мать всем и каждому. Замечательно выразились вы, Степан Матвеевич: «Я не Ноздрев даже по мнению моей жены». Она не обидится? Ведь я не могу заменить вашу фамилию – иначе ваше письмо потеряло бы весь свой смак. Представляю себе, что вам пришлось пережить в школе. После школы-то, наверное, было проще, ведь мало кто надолго уносит во взрослую жизнь представление о том, кто они такие, Ноздрев, Собакевич, Павел Иванович Чичиков и прочие. А вот Тараса Бульбу, того помнят дольше.
