Александр Шерченков узнал о том, что Россия напала на Украину, когда жил на улицах Петербурга. После этого он вышел на антивоенный митинг к Гостиному двору. В 2022 году он провел более 15 антивоенных пикетов и был неоднократно оштрафован. Активист уехал из России в Ереван после того, как его второй раз осудили за "дискредитацию ВС РФ". В Ереване он сделал каминг-аут.
“Так получилось, что семьи у меня нет. Всё мои родные умерли, а свою семью создать у меня не получилось. Впервые за 28 лет у меня появились друзья. И, боже, как это круто когда у тебя есть друзья. Я искренне благодарен своим друзьям”, – написал Александр после каминг-аута.
Он регулярно проводит в Ереване пикеты в поддержку ЛГБТ-людей и политзаключенных. Сейчас Александр столкнулся с риском быть депортированным на родину. Активист рассказал Радио Свобода, как участие в антивоенных митингах позволило ему обрести себя.
– Как получилось, что вы в феврале 2022 года стали бездомным?
О войне я узнал от посетителя магазина, где я ночевал. Этот человек собирался на митинг против войны, и я пошел с ним
– У меня было сложное детство и юность. Я рос в проблемном окружении. После смерти мамы уехал в Москву, потом попал в Питер, потерял документы. И с 2018 по 2022 жил в "рабочих домах" Москвы и Питера. За работу на стройке нам предоставляли жилье, питание и платили 500 рублей в сутки. У меня такая апатия была, ощущение, словно вокруг болото, когда я там жил, что я даже не пытался восстановить российский паспорт. Просто выживал, как мог. Отношение к людям из "рабочих домов" неуважительное – как со стороны руководителей, так и тех, кто нанимает на работу. Работа в "рабочих домах", на мой взгляд, – это трудовое рабство.
В 2022 году атмосфера в "рабочем доме" стала такой невыносимой, что я ушел жить на улицу. Я ночевал в известном сетевом магазине. Охрана меня не выгоняла. Днем я ходил по улицам в районе Гостиного двора. О войне я узнал от посетителя магазина, где я ночевал. Этот человек собирался на митинг против войны, и я пошел с ним.
– Вы интересовались политикой, когда жили в рабочем доме?
– Совсем немного. Например, о пенсионной реформе я слышал, а кто такой Навальный – знал плохо. После войны я узнал многое о нем и стал его поддерживать как политзаключенного. Я бы не стал его поддерживать как политика, потому что я анархо-пацифист и в целом – против любой власти и политиков. В "рабочих домах" информацию чаще всего получают из телевизоров. Жители в основном занимают сторону власти, и войну они тоже поддержали. Я помню, как люди, жившие в рабочем доме, обсуждали, что из-за Украины в магазинах пропал сахар.
– Как вы поняли, что российская власть начала войну, а не СВО?
Когда моя родина напала на другую страну, я должен был выразить свой протест
– Разумному человеку понятно, что, когда одна страна нападает на другую страну, это война. Она ни к чему хорошему не приводит. Когда моя родина напала на другую страну, я должен был выразить свой протест. Потому что безразличие приводит к смерти украинцев.
– Вы провели в 2022 году так много пикетов, несмотря на риски быть осужденным по уголовным статьям. Вы не боялись оказаться в тюрьме?
– Я боялся в тюрьме сексуализированного насилия, но мне было важно высказывать свою позицию, потому что происходила большая несправедливость по отношению к украинцам. Я знал, что поступаю правильно, не слишком сильно думая о последствиях.
– Почему вы так сильно отличаетесь от своего в прошлом окружения? Что вам позволило вырваться из среды, которая вас угнетала?
– Наверное, воспитание. Бабушка Ираида меня учила не брать чужого, быть хорошим человеком. Я всегда с детства был против насилия. Мне не нравится, когда какая-то группа людей издевается над другой группой людей. Я против любого насилия: физического, психологического, эмоционального. Я не поддерживаю российских солдат – они преступники. Но, когда они умирают на войне, мне их жалко.
– Почему так мало людей вышли на улицы России против войны с Украиной?
– Не так мало. Во многих больших российских городах проходили антивоенные протесты. На антивоенные акции могло бы, наверное, выйти больше людей, но большинству есть что терять.
– Чиновники долгие годы говорили, что они запрещают только так называемую "ЛГБТ-пропаганду", но не мешают ЛГБТ-людям быть в отношениях. Легко ли вам было в России найти партнера, создать долгие отношения и семью?
– Я, когда жил в России, скрывал свою ориентацию. В юности мое окружение было таким маргинальным и гомофобным, что нельзя было говорить правду о моей ориентации. В "рабочих домах", где живут, как правило, бывшие заключенные, наркоманы и алкоголики, признаваться в своей ориентации было очень опасно.
Люди рискуют оказаться за решеткой, потому что хотят быть счастливыми
Я в России совсем ни с кем не встречался, не ходил на свидания. И конечно, я не мог найти партнера. Мне приходилось терпеть гомофобные шутки, придумывать ответы на вопрос, почему у меня нет девушки, и притворяться, что меня не привлекают красивые мужчины. Сейчас в России возможности быть в отношениях у ЛГБТ-людей очень небольшие. Потому что раньше люди могли встречать в гей-клубах, на вечеринках, а теперь на закрытые мероприятие врывается ОМОН. Люди рискуют оказаться за решеткой просто потому, что они хотят любить и быть счастливыми.
– Как вы собрались с силами, чтобы сделать каминг-аут в Ереване?
– Когда я начал выходить на антивоенные пикеты, у меня появились друзья. Одна из них – художница Евгения Исаева, с которой мы познакомились в отделе полиции, – помогла мне восстановить российский паспорт. Женя провела в Питере перфоманс против войны, я участвовал в ее экологических акциях. Я считаю встречу с ней судьбоносной и очень ей за все благодарен. Адвокат помог мне эмигрировать в Ереван после второго протокола за дискредитацию армии. Друг, с которым мы сидели в полиции после антивоенного митинга, высылал мне первое время деньги, когда я жил в эмиграции, и поддерживал морально. Он переехал из Петербурга в Норильск, мы продолжаем общаться онлайн. В эмиграции у меня тоже появились друзья. Когда я рассказал им о своей ориентации, они меня поддержали. Меня это так вдохновило, что я сделал каминг-аут в своих соцсетях. По Еревану я хожу с браслетом радужных цветов и со значками. Для меня очень важно сейчас не скрывать свою принадлежность к ЛГБТ-сообществу. Это позволяет мне чувствовать себя свободным.
– Недавно вы провели в Ереване акции в защиту прав ЛГБТ-людей. Как вы на это решились?
На мой браслет с радужной символикой бросают презрительные взгляды, но обычно ничего не говорят
– В интернете ультраправые призывали сорвать нашу ЛГБТ-акцию. И все же я решился на пикет. Меня поддержала подруга. Она сторонница ЛГБТ-людей в борьбе за права человека и пошла со мной, чтобы меня не избили и не задержали. Подруга решила меня защитить, потому что она уверена в важности равноправия.
– Для вас важна такая поддержка?
– Конечно, очень важна и ценна. Тем более нарушение прав ЛГБТ-людей ведет к ущемлению в правах всех остальных. Сейчас российская власть демонстрирует этот факт. После каминг-аута я себя почувствовал не таким одиноким. В России я был одинок. Я общался с людьми, но из-за гомофобии я никому не мог открыться. И друзей у меня из-за гомофобной атмосферы в обществе не было. Сейчас я хотел бы найти партнера, создать серьезные отношения, но пока я по-прежнему один.
– Как восприняли прохожие в Ереване ваш пикет в защиту прав ЛГБТ-людей?
– На нас бросали осуждающие взгляды. Женщины вели себя гомофобно, сказали, что мы испортили радугу, но насилия не было. По моим наблюдениям, к внешнему виду иностранцев в Ереване относятся довольно лояльно. На мой браслет с радужной символикой бросают презрительные взгляды, но обычно ничего не говорят. Я продолжу выходить в пикеты: планирую пикет в поддержку Егора Балазейкина – совсем юного политзаключенного, за которого отчаянно борются его родители, и в поддержку заключенных анархистов. Я своими пикетами добиваюсь освобождения анархистов Любови Лизуновой и Александра Снежкова.
– Почему вас хотят депортировать из Армении?
Планирую вставать в пикет каждую неделю
– Я живу здесь больше 180 дней, и если я не докажу, что меня репрессировали в России, то меня могут депортировать в Россию, где как политического активиста и открытого гея меня, скорее всего, посадят. У меня проблемы с документами во многом потому, что мне не так просто сосредоточиться и собраться из-за психологических проблем. Я пытался получить психологическую помощь, но сложно найти ЛГБТ-френдли психолога или психиатра. У меня был еще в юности печальный опыт обращения к некомпетентным специалистам. Я попросил о помощи “Хельсинкскую федерацию по правам человека”. Они обещали помочь мне получить защиту в Армении.
– Как проходят ваши дни в эмиграции?
– Я работаю выгульщиком собак. Очень люблю собак – они мои шерстяные братья. Я участвую в акциях политэмигрантов, провожу часто пикеты, планирую вставать в пикет каждую неделю, читаю новости в интернете, гуляю по городу.
– Есть ли у вас планы когда-либо вернуться в Россию?
– Я бы очень хотел, но сейчас мне нельзя возвращаться. Понятно, что анархия в России (лучшее, на мой взгляд, состояние общества) в ближайшие годы не наступит. Ну, возможно, хотя бы нормальное демократическое общество через какое-то время в России будет создано. Я рассчитываю на это. Я не хочу переезжать в Европу и надеюсь, что у меня получится остаться в Ереване.
