Радио Свобода продолжает цикл "Развилки" – серию публикаций о переломных моментах российской истории, когда она могла пойти совсем другим путем. Какими были исторические альтернативы и почему они остались нереализованными?
Здесь вы можете найти ссылки на предыдущие серии цикла.
"Жизнь, полная страха и вечной неуверенности"
…Граф Петр Пален приказал принести еще шампанского. Леонтия Беннигсена он попросил не пить. Петербургский губернатор Пален считал, что невозмутимый генерал должен был сыграть на мартовской сцене 1801 года важнейшую роль одного из предводителей переворота. Целью был сам император. Более полусотни генералов и офицеров собрались на квартире генерала Талызина и готовились к полуночи с 11 на 12 (23–24) марта 1801 года идти в опасный поход на Михайловский замок. Спасать отечество, спасаться от опалы, делать карьеру. Заговор был в разгаре.
Еще пять лет назад вступление на трон Павла I, казалось, откроет новую эпоху. Наследник, воспитанник либерального графа Никиты Панина, в молодости сочувственно относился к планам наставника ограничить дворянским представительством неограниченное самодержавие его нелюбимой матери. Но за долгие годы ожидания престола в Гатчинском дворце сын Екатерины II изменился. Он был напуган революцией во Франции, и на революционный и либеральный дух новый царь готов был отвечать ужесточением дисциплины на прусский манер. Отвыкшие от ежедневного фрунта гвардейцы роптали.
Сначала Павел I приблизил к себе опальных при матери вельмож. Потом обнаружилось, что в немилость к новому монарху мгновенно попасть мог любой: от столпов царствования Екатерины II до собственных недавних друзей Павла. Так же легко появлялись, а потом удалялись новые фавориты. Павел I четко сформулировал свое кредо: "У меня важен тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю". В апреле 1797 года новый император отменяет закон Петра I, по которому царствующий монарх имел право назначать наследника по собственному усмотрению, и вводит для династии принцип наследования престола по праву первородства в мужском колене. Наследник – великий князь Александр, внук Екатерины, которого она видела собственным преемником, демонстрирует полную лояльность отцу.
У меня важен тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю
В январе 1798 года был объявлен запрет носить фраки и башмаки с лентами. Регламентаций становится все больше: воспрещены круглые шляпы, бакенбарды, немецкие кафтаны и сюртуки "с разноцветными воротниками и обшлагами". Нельзя танцевать вальс… Бакенбарды тоже запрещены.
Всё это раздражающие мелочи, но российское дворянство опасается в этой суете указов лишиться дарованной ему отцом Павла, Петром III, вольности. В 1797 году Павел I велит явиться в полки фиктивным, с детства зачисленным туда недорослям, а неслужащих дворян определяет в военную службу. С 1799 года выбрать гражданскую карьеру вместо военной можно было лишь по разрешению Сената, утвержденному царем. Губернские дворянские собрания упразднены, уездные сильно ограничены. Для дворян впервые введены налоги на содержание администрации. Нарушается личная неприкосновенность дворянского сословия: для него снова введены телесные наказания. В Тайной экспедиции с 1796 года число дел вырастает в 7 раз. Опале или наказанию подвергся каждый десятый чиновник. После смерти Павла I новый царь помиловал более 500 человек (до 40% – дворяне), репрессированных по политическим и военным делам Тайной экспедицией и генерал-аудитором, из общего числа до семисот.
2 мая 1800 года за резкие слова по поводу голштинского ордена святой Анны штабс-капитан Кирпичников получил 1000 палок. Два небитых поколения дворян были оскорблены покушением на свои права, их жизнь отравляет ситуация неуверенности, негарантированности будущего. "Тогда жили точно с таким чувством, как впоследствии во время холеры. Прожили день – и слава богу", – писал литератор Греч.
Восторга у землевладельцев не вызвал и подписанный 5 (16) апреля 1797 года, в день коронации в Москве, указ о барщине, запрещавший хозяевам привлекать к работам своих крепостных более трех дней в неделю. Три дня крестьянин должен был работать на себя, а воскресенье было объявлено обязательным выходным. Через полтора года Павел I наложил запрет на продажу украинских крестьян без обрабатываемой ими земли. С этих указов началось ограничение крепостного права сверху. Были и частные поблажки другим сословиям. В 1800 году царь повелел купцам выбирать часть членов коммерц-коллегии из их сословия. Новацию отменили при Александре I.
Усилен цензурный гнет, запрещены более 600 изданий. А еще на столичное общество произвело впечатление абсолютное невнимание императора к смерти генералиссимуса Александра Суворова… Хоронили полководца петербуржцы, при неучастии царской фамилии.
Князь Адам Чарторыйский так описывал настроение императора в последний год его царствования: "Павла стали преследовать тысячи подозрений: ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо него. Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к его старым слугам. С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха, вечной неуверенности".
В целом положение всего дворянского слоя стало нестабильным и зависело от воли случая. "Тирания и безумие", – высказывается о системе Никита Панин, племянник и тёзка скончавшегося к тому времени воспитателя Павла. Британский посол Уитворт пишет о "повреждении" императора, сардинский посланник Бальбо узрел "настоящее сумасшествие царя". Но был ли царь безумен? Часть современников видит лишь вспыльчивость и экзальтированность. Как и положено монархистам, многие, например Карамзин, считают Павла I редким тираническим исключением из нормы царствий. Французский историк Тьер замечал, что имя павловской болезни – самодержавие. Дарья Ливен дала формулу "деспотизм, граничащий с безумием". Александр Пушкин был уверен: "Правление Павла доказывает, что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы".
Курс Павла – централизация за счет уменьшения просвещения и части дворянских свобод. Он не "антидворянский" царь, а правитель, часто отрывающийся от высшего слоя, убежденный, что система власти его матери Екатерины II не может сохраниться и нуждается в изменении. Отсюда и активизация издания указов: их на день выходит вдвое больше, чем при предыдущем царствовании. Репрессиями Павел уравнивал дворян и простонародье. И это расшатывало режим.
Как писал декабрист Поджио: "Он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!" Историк Сергей Корф считал, что "поведение Павла несомненно подкапывало сословный строй. Но действия императора в этом отношении были вполне бессознательны; он не отдавал себе отчета в последствиях своих мероприятий, имевших результаты, обратные им желаемым. Все его указы… были направлены не только к сохранению сословного строя, но и к вящему порабощению сословий". Пассивное сопротивление этой линии императора было неизбежным. А усиление павловского сыска компенсировалось недонесением, опасением донести, ибо реакцию Павла невозможно было предвидеть.
Кто мог быть союзником Павла I? Критики циничного царствования Екатерины II вроде Репнина, Плещеева, Панина-младшего пришлись не ко двору. Есть карьерист Кутайсов, есть честолюбец и интриган Ростопчин, да и тот, побывав первоприсутствующим в иностранной коллегии, попадает в опалу. Есть фигуры, продвинутые фаворитками. Клан Куракиных — Нелидовой сменяется партией Лопухиных и связанных с ними лиц. Но и Лопухины держатся в фаворе только полтора года. Временщики сосредотачивают у себя власть, а потом государь начинает считать их опасными персонами, и они выпадают из круга особо приближенных. Верных присяге много, а вот соратников не видно. И есть масса дворян – покорная, но до поры до времени.
За свои "вольности" или за "страдающее отечество"?
Недовольство столичного дворянства реализацией консервативной утопии Павла I зрело медленно и незаметно. Павловская попытка если не отнять, то сильно уменьшить права дворян, дарованные Петром III и Екатериной II, рождает желание свои "вольности" защитить. Анекдоты и вирши пошли в ход: "Дивились нации предшественнице Павла: она в делах гигант, а он пред нею карла". Распространяются из уст в уста крамольные политические сплетни, например о незаконном сокрытии Павлом подлинного завещания Екатерины II в пользу внука Александра. Сама атмосфера растущей неприязни породила на разных уровнях многочисленные предсказания, а у Павла, помнившего об участи отца, появились неясные опасения по поводу возможного переворота.
Неразборчивость Павла к оттенкам поведения подданных сплачивает аристократов и просветителей. Еще в 1797 году вокруг великого князя Александра и его супруги собирается общество друзей наследника (Чарторыйский, Кочубей, Новосильцев, Строганов и другие), подготовивших секретный "манифест" о будущем конституционном устройстве России. Однако эта конспирация проживет недолго: скоро друзья наследника попадут в опалу, уйдут в отставку, уедут за границу.
Привычное антиреволюционное сотрудничество с Британией было подорвано непризнанием Мальты российской после объявления Павла великим магистром Мальтийского ордена. Эта роль хорошо подходила к идее императора, этого "российского Гамлета", превратить все русское дворянство в рыцарский орден. Опасная конфронтация нарастала. Мальта была занята британцами. Император готовил для них диверсию – экспедицию казаков через нехоженые азиатские горы и пустыни в Индию, что даже верным придворным казалось рискованным проектом.
Против разрыва с Лондоном выступают посол в Великобритании Семен Воронцов, вице-канцлер Никита Панин, генерал Петр Пален. Британский посол Уитворт интригует за продолжение союза двух империй. Все недовольные внешнеполитическим поворотом к наполеоновской Франции искали поддержки великого князя Александра. Наследник колебался, но Панин и Пален приводили доводы о "страдающем отечестве". Александр, по словам Палена, "знал – и не хотел знать" о заговоре против отца.
Панин считал целью переворота регентство и конституционные реформы, ограничение власти императора Сенатом. Проект хартии был им создан, и якобы Александр "дал Панину честное слово, что коль скоро вступит на престол, то непременно подпишет сию конституцию", пересказывал свой разговор с вице-канцлером Сергей Тучков.
Граф Пален видел своей главной целью устранение Павла: "Великий князь Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца… Я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся. Я прекрасно знал, что надо завершить революцию или уже совсем не затевать се, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция, и кровь невинных, как и кровь виновных, вскоре обагрит и столицу, и губернии". Александр, приученный лавировать между отцом и бабкой, между Гатчиной и Зимним дворцом, этот "Северный Тальма", настоящий гениальный актер, сделал вид или убедил себя, что поверил обещаниям графа Палена.
К осени 1800 года посол Уитворт выслан на родину, вице-канцлер Панин – в деревню, русский посол в Лондоне Воронцов отправлен в отставку. Разрыв с Британией происходил быстрыми темпами. В ноябре 1800 года вице-канцлер Панин попал в немилость к Павлу из-за слухов о его позиции, отраженных в перехваченном письме прусского посла. Все попытки отсрочить отъезд Панина в деревню оказываются неудачными. Ростопчин интригует против своего заместителя, Павел и слышать не хочет о Панине. С этого момента заговор теряет своего идейного лидера, а с ним и настрой на ограничение самодержавной власти через дарованную новым царем конституцию. Тем более что 2 декабря 1800 года умирает один из участников конспирации и соавтор панинского проекта конституции адмирал де Рибас. Его скоропостижная смерть породила слухи об отравлении.
Петр Пален не пострадал и, что интересно, укрепил свои позиции при дворе. Ему после важной командировки в армию вновь удается вернуться на ключевой пост санкт-петербургского генерал-губернатора. В случае войны он должен быть выехать в Брест-Литовск командовать одной из армий. Павел вступает в переписку с Наполеоном, империя готовится к войне с Британией.
Если жизнь Павла не будет прекращена, то произойдет страшнейшая реакция
Осенью 1800 года постепенно сложился тайный союз графа Палена и екатерининских вельмож Павла, Николая и Валериана Зубовых, уже высылавшихся в свои поместья, а затем возвращенных императором. Они искали себе союзников среди командиров гвардейских полков и офицеров рангом ниже, ходивших в караулы во дворец. Среди них были командиры ключевых полков: Преображенского – Петр Талызин, Семеновского – Николай Депрерадович, Кавалергардского – Федор Уваров, начальник конно-гвардейской артиллерии полковник Владимир Яшвиль. Талызин, например, получил от своего друга Никиты Панина рекомендацию наладить связи с Паленом. Депрерадович ориентируется на шефа полка – наследника престола. Пален, как и Уваров, – конногвардеец. Плац-комендант Александр Аргамаков мог обеспечить доступ в Михайловский замок.
Опорой заговора было офицерство. На солдат не рассчитывали, ибо положение их при Павле сравнительно улучшилось, злоупотреблений с питанием стало меньше. Правовое положение солдат было прежним, а офицеров царь наказывал чаще, чем при Екатерине II. Судьбу переворота должны были определить командиры подразделений. Их списки составляют около 60 человек.
Как случилось прекращение опалы Зубовых? Граф Пален уговаривает царя простить отправленных в отставку или исключенных со службы. Павел милостиво издает 7 ноября 1800 года указ: "выбывшим из службы воинской в отставку или исключенным не по суду" явиться к нему для личного представления. Но вскоре он устает принимать и возвращать прощенных на службу, чем сгущает атмосферу недовольства. Однако в результате этой кампании первыми успевают вернуться в Петербург и получить прощение важные персоны – трое братьев Зубовых. Есть версия, что это стоило немалой суммы, врученной царскому фавориту графу Кутайсову.
Паутина заговора
Популярные генералы получают должности и входят в заговор. Связи, имидж и средства братьев Зубовых являются гарантией серьезности замысла. Наряду с ними граф Пален призывает в столицу и генерала Леонтия Беннигсена, дав ему разрешение на приезд в Санкт-Петербург. Тот вспоминает, что Пален "энергично выражал свое желание видеть меня в столице и уверял меня, что я буду прекрасно принят императором. Последнее его письмо было так убедительно, что я решился ехать". Царь был сначала добр, но затем холоден. "Пален уговорил меня потерпеть еще некоторое время, и я согласился на это с трудом: наконец, накануне дня, назначенного для выполнения его замыслов, он открыл мне их: я согласился на все, что он мне предложил", – вспоминал Беннигсен.
Были ли у Петра Палена свои реформаторские идеи? Если и были, то история о них умалчивает. В отличие от декабристов или Панина, о его собственном проекте конституции мы не знаем, что объяснимо. И петербургский губернатор, и большая часть участников опасной затеи делали ставку на самого наследника Александра Павловича и его личную способность вернуть стране нормальное существование. По крайней мере, граф Пален давал важным соратникам понять, что великий князь стоит во главе готовящегося переворота. Заговорщики знают о либеральном воспитании наследника, который как будто бы способен вести иную, чем Павел I, политику. Большинству этого достаточно.
Так рисует ситуацию и генерал Беннигсен: его привлекают именем будущего императора, а не какими-то идеями. "Князь Зубов сообщил мне условленный план, сказав, что в полночь совершится переворот. Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо [цесаревича], я, не колеблясь, примкнул к заговору". Названное Беннигсену имя Александра, которого граф Пален в эти дни пугает возможными репрессиями со стороны отца, и есть нужная генералу гарантия.
Весь февраль идет открытая борьба между Паленом и влиятельнейшим Федором Ростопчиным за власть при императоре. Ростопчин и почт-директор Головин приписывают Никите Панину перлюстрированное письмо чиновника Приклонского о встрече с отставным фельдмаршалом Репниным. В гневе император готовится выслать Панина из деревни в места еще более отдаленные, но враги Ростопчина успешно разоблачают интригу. Открыто стремление Ростопчина сделать Павла орудием своей личной мстительности и оклеветать Панина.
Гнев рыцарственного императора обрушивается на Ростопчина. Он отставлен из коллегии иностранных дел и 20 февраля отправляется в свою вотчину. Пален же кроме губернаторства назначается не только присутствующим в иностранную коллегию, но и управляющим почтой вместо Головина, в его ведении значительная часть армии. Федор Ростопчин борьбу проиграл, важное препятствие на пути заговора разрушено.
Март 1801 года начинается с очередных павловских спонтанных решений: отставок (с возвращением) нескольких измайловских офицеров, ареста за дуэль на шпагах с князем Борисом Святополк-Четвертинским Александра Рибопьера. Павел уверен, что повод – спор не о девице N., а о его фаворитке Анне Лопухиной-Гагариной. Отсюда суровость наказания – не только арест раненого Рибопьера, но и ссылка его матери и сестер. Наследнику, просившему о помиловании провинившегося, отказано. После трех дней уговоров царь разрешает отправить камергера в деревню. Эти события создают в столичном обществе возмущение и разговоры о произволе. Павел прилюдно гневается на Палена. Его жене отказано от двора. Ползут сплетни о разводе с императрицей, поскольку царь дал указания, как узаконить его внебрачных детей от фрейлины Юрьевой.
Приезд и пышный прием Павлом кузена наследника, принца Евгения Вюртембергского, придворные воспринимают как то, что император предназначает его в мужья своей дочери – великой княгине Екатерине. Далее пересказывают и совсем уж дикие домыслы о том, что великих князей Александра и Константина ждет заключение в крепость, а императрицу – ссылка в Холмогоры. Все это создает истерическую атмосферу. За нагнетанием грядущих ужасов, по мнению современников, стоял граф Пален, умело запугивавший наследника и заговорщиков, впутывая их в паутину будущего переворота.
При подготовке любого заговора не обходится без утечек. Неясные слухи о готовящемся перевороте генерал-прокурор Обольянинов доводит 9 марта до императора. Павел задает Петру Палену вопрос: хотят ли повторить 1762 год, когда Екатерина II свергла своего мужа Петра III, то есть устроить переворот в пользу Марии Федоровны? Существует несколько версий этой беседы. По рассказу Адама Чарторыйского, генерал-губернатор заверяет царя, что ему известно все о происходящем в столице. "Павел объявляет Палену, что знает о заговоре. "Это невозможно, государь, — отвечал совершенно спокойно Пален. — Ибо в таком случае я, который все знаю, был бы сам в числе заговорщиков". По другой версии, Пален говорит, что сам участвует в заговоре – естественно, чтобы его разоблачить.
Как бы то ни было, генерал-губернатор успокоил монарха. Неясно, надолго ли. Есть информация, что царь вызвал в столицу верных генералов Аракчеева и Линденера, дабы защитить его и совершить контрпереворот. Но так ли это? Документы ответа на этот вопрос не дают.
Государыня заплакала, и вся семья ушла глубоко опечаленная
9 марта Пален встречается с наследником и пугает его полученным от императора приказом, дающим ему право производить любые аресты. Есть три версии поведения Александра. Первая: ничего не знал – не сходится с фактами. Вторая: поверил обещанию сохранить Павлу жизнь и был обманут. И третья: с дистанции, осторожно, но одобрил переворот. Видимо, так и было. При встрече Александр дает Палену карт-бланш. Но действовать предлагает 11 марта, когда в замке дежурят его подшефные семеновцы. 10 марта великий князь приказывает верному офицеру Константину Полторацкому принять на себя 11-го вне очереди командование караулом в Михайловском замке.
В воскресенье 10 марта император с утра милует Рибопьера, но всем своим видом выражает недовольство императрицей и великими князьями. Всей семьей вечером они слушают концерт мадам Шевалье. Ужин проходит в мрачном молчании. Принц Евгений вспоминал: "После ужина государь отстранил с насмешливой улыбкой свою жену и сыновей, которые хотели попрощаться с ним, и внезапно ушел, не простившись. Государыня заплакала, и вся семья ушла глубоко опечаленная".
Последний день царя
Утром 11 марта Пален докладывает об иностранных делах. Все идет к войне. Отправляется курьер в Пруссию: Фридриху-Вильгельму III предложено вторгнуться в Ганновер, если же он откажется, то Россия объявит Пруссии войну. Об этом знает и первый консул Бонапарт. Пален от себя приложил к царскому рескрипту откровенную записку послу: "Его императорское величество сегодня нездоров. Это может иметь последствия". Видимо, граф уже верит в свою победу.
На вопрос о заговорах Пален отвечает, что меры приняты. Он советует удалить караул "якобинцев" из конной гвардии и заколотить дверь, что ведет в покои императрицы. Павел себе на горе действительно приказал наглухо закрыть дверь из своей спальни в покои Марии Федоровны. Днем у него обычная прогулка, обед с семьей. Павел I взял с императрицы и великих князей подписку: не иметь дела с гипотетическими заговорщиками.
Князь Голицын вспоминал: "Ужин, как обыкновенно, кончился в половине десятого. Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с государем, который в 10 часов бывал уже в постели. В этот вечер он также вышел в другую комнату, но ни с кем не простился и сказал только: "Чему быть, тому не миновать". Без пятнадцати десять царь отдает полковнику Саблукову приказ: конногвардейский полк, которым император недоволен, должен в 4 утра маршем покинуть столицу, с тем чтобы расквартироваться по селам. Это его последнее указание.
"Ничего не знающий" Александр, уходя в свою спальню, просит фрейлину супруги разбудить его ночью, если приедет граф Пален.
На 11 марта у генерал-губернатора столицы был четкий план: для начала в Михайловском замке поменяли почти все караулы, кроме внутреннего, у спальни. Именно Семеновский 3-й батальон, чьим шефом был великий князь Александр, сменил преображенцев. Выведенные из казарм своими командирами преображенцы и семеновцы должны постепенно окружить Михайловский замок. Солдат ставят в строй по команде "смирно".
В 10 вечера на квартире у Зубовых Леонтий Беннигсен получает указания, как ему действовать в полночь. Сенатор и тайный советник Дмитрий Трощинский составил манифест, которым император "по болезни" передавал власть великому князю Александру. Текст отречения был у заговорщиков. Планируется действовать так, как обещано наследнику: Павла вынудить подписать отречение, запереть, объявить душевнобольным, Александра сделать регентом или императором. Опора – воля Екатерины II, ее желание передать престол внуку.
Заговорщики могли толковать и о представительных учреждениях, но в документах историки пока находят лишь слабые следы подобной дискуссии. Ходили разговоры, отраженные в мемуарах, что Пален мог предложить Александру сразу подписать панинский "Акт конституционный", но это новому императору отсоветовал делать генерал Талызин, ссылаясь на позицию гвардии. Документ, который был у заговорщиков, не найден.
Полночь близится. От Зубовых к половине двенадцатого едут на квартиру Талызина, где пьют офицеры и командует граф Пален. Здесь уже собрались по приказу Палена или рекомендации наследника десятки людей в штаб- и обер-офицерских чинах, в парадной форме, лентах и орденах. Пален пьет за здоровье нового императора. Платон Зубов в своей речи ссылается на волю наследника и вспоминает завещание Екатерины: передать власть внуку. Фактически происходит коллективная присяга новому императору при еще живом старом.
По одной из версий, заговорщики спрашивали Палена, как поступить с императором. На это он им отвечал французской поговоркой: "Когда готовят омлет, разбивают яйца". Намек более чем ясный. "Из всех уст раздавалось имя Брута", – записал со слов заговорщиков принц Евгений Вюртембергский. Но пока большинство участников комплота все же было уверено, что решено отправить Павла в Шлиссельбургскую крепость: "Принято было решение овладеть особой императора и увезти его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором и где бы он был лишен возможности делать зло".
Получив сигнал о выдвижении Семеновского и Преображенского полков, Пален приказывает идти во дворец и делит собравшихся на две колонны. Он включил в колонну Зубовых, Беннигсена и лично обиженных царем Яшвиля, Скарятина, Татаринова, Горданова… Беннигсен пишет: "Нас собралось человек 60; мы разделились на две колонны: Пален с одной из них пришел по главной лестнице... А я с другой колонной направился по лестнице, ведущей к церкви". Отряд Палена блокирует парадный вход во дворец извне. Колонна Зубовых проходит за плац-майором Александром Аргамаковым через Садовую в Рождественские ворота Михайловского замка. У дворца замечена карета, приготовленная для будущего арестанта. Царь находился в двойном кольце заговорщиков.
Отряд, где впереди идут Зубовы и Беннигсен, проходит внутрь и без сопротивления часовых, но не без шума, движется к спальне Павла I. Число идущих уменьшается. Для царя еще не все потеряно. Караульные преображенцы внутри, на нижнем этаже, порываются пойти к нему. Поручик Марин трижды их останавливает – и командами, и угрожая шпагой. А уже бросившуюся было к лестнице группу семеновских солдат разворачивает назад сам Пален.
Жребий брошен, надо действовать. Вперед!
У опочивальни возникает замешательство в рядах заговорщиков: крики лакеев и камердинеров пугают Платона Зубова. Он уже готов повернуть назад, но сталкивается с упорством Беннигсена: "Как! Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые нас ведут к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперед!" Другой мемуарист запомнил фразу генерала: "Полумеры ничего не стоят". В общем, Пален не зря призвал в сообщники хладнокровного Беннигсена.
У дверей царских комнат стоял на часах рядовой Агапеев. Когда заговорщики вошли, граф Николай Зубов ударил солдата саблей по затылку так сильно, что тот упал, обливаясь кровью. "Затем они постучались в спальню. Комнатный гусар Кириллов, приотворив дверь, чтобы узнать, кто стучит, подвергся участи Агапеева".
В ином изложении, для того чтобы войти в запертый тамбур перед царской дверью, подошедшие требуют открыть, то ли под предлогом пожара, то ли важнейшего доклада. Обманутый Аргамаковым камердинер отворил двери, и заговорщики вошли толпой в покои императора. Они выбивают последние запертые двери в спальню.
Павел I, услышав шум и крики, попытался бежать, но дверь в покои императрицы оказалась закрыта по его же приказу. О другой лестнице, по которой можно было спуститься в комнаты фаворитки Гагариной, видимо, он забыл. Впрочем, его бы и там искали. Тогда испуганный Павел спрятался то ли за занавеской, то ли за каминным экраном.
Дюжина заговорщиков врывается в спальню, но не находит в постели Павла. Николай Зубов объявил: "Птичка улетела". Но Беннигсен решил обыскать комнату и преуспел. Павла обнаружили и потребовали немедленно подписать отречение от престола в пользу великого князя Александра. Павел сначала не отвечал ничего, ужас был на его лице. Потом он все же сказал: "Нет, нет, я не подпишу. Что же я вам сделал?" Одного из вошедших он принял за своего сына Константина: "И вы, ваше высочество, здесь!" Беннигсен, в шляпе и с обнаженной шпагой в руке, говорит императору: "Государь, вы мой пленник, и вашему царствованию наступил конец; откажитесь от престола и подпишите немедленно акт отречения в пользу великого князя Александра". Генерал Беннигсен утверждает, будто он дважды повторял царю: "Оставайтесь спокойным, ваше величество, – дело идет о вашей жизни". Потом он вышел из комнаты. Там остаются офицеры гвардии – Яшвиль, Скарятин, Горданов, Бологовской, Аргамаков, Татаринов...
Михаил Фонвизин дает такую сжатую версию событий: "Павел смял бумагу… резко ответил. Он отталкивает Платона Зубова. "Ты больше не император, – отвечает князь, – Александр наш государь". Оскорбленный этой дерзостью, Павел ударил его. Эта отважность останавливает их и на минуту уменьшает смелость злодеев. Беннигсен заметил это, говорит, и голос его их одушевляет: "Дело идет о нас, ежели он спасется, мы пропали". Князь Яшвиль предупреждает Зубова: "Князь! Полно разговаривать! Теперь он подпишет все, что вы захотите, – а завтра головы наши полетят на эшафоте". Николаю Зубову приписывают слова: "Чего вы хотите? Междоусобной войны? Гатчинские ему привержены. Здесь все окончить должно". Николай Зубов… держал в руке золотую табакерку и с размаху ударил ею Павла в висок, это было сигналом, по которому князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин яростно бросились на него, вырвали из его рук шпагу: началась с ним отчаянная борьба. Павел был крепок и силен; его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили ему голову и, наконец, задавили шарфом Скарятина. В начале этой гнусной, отвратительной сцены Беннигсен вышел в предспальную комнату, на стенах которой развешаны были картины, и со свечкою в руке преспокойно рассматривал их…"
Впрочем, есть и другая версия, Никиты Муравьева, в которой Павел все же подписывает акт об отречении, хотя большинство мемуаристов утверждает, что он отказался: "Павел I отречение подписал, что его не спасло. Услышав об отречении Павла, Беннигсен снял с себя шарф и отдал сообщнику, сказав: "Мы не дети, чтоб не понимать бедственных последствий, какие будет иметь наше ночное посещение Павла, бедственных для России и для нас. Разве мы можем быть уверены, что Павел не последует примеру Анны Иоанновны?" (Имеется в виду отказ императрицы Анны в 1730 году от ранее подписанных ею "кондиций", ограничивавших самодержавную власть. – РС.) Этим смертный приговор был решен".
Между тем в большинстве вариантов рассказа о цареубийстве Беннигсен оказывается вне места, где происходит трагедия. В разных мемуарах он дает с различные объяснения. "Я вышел на минуту в другую комнату за свечой", "Я ушел прежде, чтобы не быть свидетелем этого ужасного зрелища". Как и Платон и Николай Зубовы, которые еще до убийства побежали к Александру. Генералы умывают руки.
Беннигсен утверждает: "Вернувшись, я вижу императора, распростертого на полу. Кто-то из офицеров сказал мне: "С ним покончено!" Мне трудно было этому поверить, так как я не видел никаких следов крови. Но скоро я в том убедился собственными глазами. Итак, несчастный государь был лишен жизни непредвиденным образом и, несомненно, вопреки намерениям тех, кто составлял план этой революции. Напротив, прежде было условлено увезти его в крепость, где ему хотели предложить подписать акт отречения от престола".
Так погиб самодержавный император, чье душевное нездоровье, рыцарские мечты и нетерпеливые действия породили такую политику, которая вызвала мятеж его не очень верных подданных.
"По законам августейшей бабки нашей"
К часу ночи в своих покоях все узнаёт Александр. К нему вошли Пален и Беннигсен. "Первый очень тихо сказал несколько слов императору, который воскликнул с горестным волнением: "Как вы посмели! Я этого никогда не желал и не приказывал», и повалился на пол. Его уговорили подняться, и Пален, встав на колени, сказал: "Ваше величество, теперь не время... 42 миллиона человек зависят от Вашей твердости". В рассказе Беннигсена всё выглядит проще: "Пален, встревоженный образом действия гвардии, приходит за ним, грубо хватает его за руку и говорит: "Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии".
Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии
Полторацкий вспоминает выход нового императора к офицерам со словами: "Батюшка скончался апоплексическим ударом, все при мне будет, как при бабушке". Крики "ура" раздались со всех сторон... Семеновцы дружно приветствуют Александра, преображенцы поначалу отмалчиваются, потом тоже поддерживают. Усомнившихся конногвардейцев приходится допустить в замок и показать им умершего императора, тогда они присягают новому царю.
Александр I сознает, что ему опасно находиться в Михайловском замке, где бродят подвыпившие офицеры, и не на всех солдат сейчас можно положиться. Вместе с братом Константином он принимает совет графа Палена и решает ехать в Зимний дворец, а уже оттуда организовать присягу. Отъезд в той самой карете, ждавшей у дворца возможного арестанта Павла, напоминает бегство. Семеновский батальон спешит за каретой. В Зимний дворец привозят сенатора Трощинского, который пишет первый александровский манифест, о следовании заветам бабушки-императрицы. Царь обещает "управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великий". В Казанском соборе члены Сената и Синода присягают новому правителю. Из Зимнего Александр и Константин утром выезжают к гвардейским полкам. Там уже поверили в новую власть, и наконец все отвечают на приветствие громким "ура!".
Оставалось еще привести в чувство императрицу Марию Федоровну, которая в горе предъявляет свои права на престол. Свидетели видят в ночь с 11 на 12 марта желание Марии самой возглавить государство. Супруга Александра, великая княгиня Елизавета, пытается успокоить свекровь. Графу Палену вдова Павла задает вопрос: "Кто же правит?" И получает ответ: "Об этом уже позаботились!" К телу мужа караул ее не допускает, императрица пытается выйти на балкон и обратиться к войскам. Пален приказал семеновскому караульному офицеру: "Никого не впускать". После второй попытки и нового конфликта Марии Федоровны с охраной генерал Беннигсен пропустил вдову к телу Павла… Генерал якобы сказал ей: "Мадам, не играйте комедию!"
В своих мемуарах генерал Беннигсен написал: "Тщетно я склонял ее к умеренности, говоря ей об ее обязанностях по отношению к народу, обязанностях, которые должны побуждать ее успокоиться, тем более что после подобного события следует всячески избегать всякого шума… Я боялся, что если императрица выйдет, то ее крики могут подействовать на дух солдат, как я уже говорил, весьма привязанных к покойному императору. На все эти представления она погрозила мне пальцем со следующими словами, произнесенными довольно тихо: "О, я вас заставлю раскаяться!".
К счастью для заговорщиков императрица Мария, в отличие от Екатерины II, не пользовалась популярностью у гвардии. Только в шестом часу утра, убедившись в бесполезности сопротивления, она отправилась наконец в Зимний дворец, признав себя побежденной, а своего сына – императором.
Негативное мнение о перевороте 11 марта высказал с исторической дистанции декабрист Никита Муравьев, имея в виду сохранение неограниченного самодержавия: "В 1801 году заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни без пользы для России". Но так ли это? В первые же дни после смерти Павла I, выпуская указ за указом, освобождая осужденных отцом, новый царь Александр восстанавливает дворянские права, свободы, подтверждает "Жалованную грамоту".
В 1801 году заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни без пользы для России
К престолу и в Непременный совет призывают часть реформаторов, увеличивается роль Сената, восстановлены выборы в губернские дворянские собрания, открываются новые университеты и лицеи. Купцы, мещане, государственные крестьяне получают право покупать землю, появляется закон о вольных хлебопашцах. Царь прекращает раздачу поместий, воспрещает продажу крестьян без земли.
Планы "правительственного конституционализма" сочетались с аракчеевской практикой. Александр I в разные периоды своего царствования рассматривал умеренные конституционные проекты Платона Зубова, Сперанского, Новосильцева, но ни одного так и не одобрил. Император уверяет, народ не готов ни в 1801 году, ни в 1818-м. Консерваторы не потеряли влияния в начале царствования и торжествовали в его финале. Царству Польскому конституция была дарована в 1815 году. Опала и удаление из столиц Палена, Панина, Яшвиля объясняются не столько их либеральными взглядами, сколько страхом перед их возможными эффективными радикальными действиями, боязнью царя оказаться в ситуации, когда решения ему придется принимать под давлением, как в ночь переворота.
Каковы же могла быть альтернатива жуткой ночи с 11 на 12 марта 1801 года? Продолжение прежнего "рыцарства" на троне с новыми опалами, наказаниями и милостями. Вариант, при котором Пален отказывается от переворота, привел бы к скорой войне России с Британией в союзе с Францией. Польза от этой затеи была бы сомнительна: 30 тысячам казаков, отправленным в поход на Индию через горы и пустыни, не позавидуешь.
Удачное бегство Павла от заговорщиков и победа контрпереворота, вполне вероятно, могли завершиться серьезной волной репрессий. Кровь бы пролилась немалая. Казни и страх победителя вряд ли привели бы его к разумной политике. Пример Николая I, "заморозившего" Россию, хорошо известен.
Бегство Павла и небольшая гражданская война в столице, когда многочисленные заговорщики побеждают "гатчинцев", привлекая на свою сторону большие силы гвардии, опять же сопровождались бы немалыми жертвами. Возможно, победители потребовали бы от нового императора большей платы – реализации конституционного проекта Панина, а не были бы отправлены в ссылку по деревням, как получилось с Паленом и Яшвилем, а позже и с Зубовыми.
После четырех с лишним лет непредсказуемого царствования Павла I подданные российского императора получили до начала новой серии войн с Наполеоном примерно такой же четырехлетний срок, суливший надежды на мирную жизнь, – "дней Александровых прекрасное начало". В 1801 году расчеты заговорщиков на "апоплексический удар" отчасти сбылись, но с тех пор удачных попыток избавить страну от тирании, не меняя суть системы, в России не было.
