Все войны похожи только тем, что гибнут люди и разрушается что-то или многое, ими созданное. В остальном у каждой свои особенности. Одна из особенностей военного времени в Украине – та, что в ней заметно больше свободы, чем можно было ожидать. Власть, мягко говоря, не рада этому, но устроить всё по-российски не может, а хочет или не хочет, гадать ни к чему. Избирателя такие тонкости её психологии не занимают, а если уж займут, то в ущерб всему остальному.
Раз есть свобода, значит, больше всего от неё достаётся начальству – на то она и свобода.
Парамедик Пташка, это её позывной, а в миру Лилия Рагуцкая, публично обратилась к высшему военному командованию с требованием устроить самую глубокую служебную проверку командира бригады, в которой служит. Она считает, что по его вине бригада несёт неоправданные потери. Сообщает, что половину своей службы провела в окопах, потом возглавила медицинское подразделение, отдаёт себе отчёт, что она не военный специалист, но то, что происходит на её глазах, не считает оправданным и не простила бы себе, если бы продолжала молчать. В своей борьбе она использует и ФБ, и СМИ. Её заявлению был дан ход, в бригаду явилась комиссия из Киева.
"Это что, война? Это что, армия?!" – кричит, бывало, откликаясь на такие новости, мой односельчанин Иван Иванович Комарь, служивший в 1968 году танкистом-наводчиком в Чехословакии. Да, в Чехословакии, но в Советской армии…
Одни вместе с ним считают, что Пташка (по-русски Птичка) злоупотребляет свободой, что нападать на своё командование, тем более во время военных действий, – это не лезет ни в какие ворота, другие её одобряют за то, что доступные ей средства общения со страной и миром она использует не во славу своих любимых котов и кошечек, кобелей и сучек, а во имя настоящего дела, каким считает победу.
Свободу слова или, по-другому, не менее известному мнению, безнаказанность украинцы используют, конечно, и по такому её высшему назначению, как рассуждение обо всём на свете и мысленное переустройство жизни.
В часы, когда приходится сидеть без электричества, к тому же подчас не на диване, а в погребе, человек, прислушиваясь к взрывам, может вспомнить чьё-то давнее изречение, что "жизнь только тогда и становится жизнью, когда ей угрожает небытие", и применить его к России – к ней, потому что достать его в его укрытии пытается именно она. "У человека, – читаю в одном из писем, – на том пространстве всегда была возможность поддерживать своё существование, не участвуя в борьбе за более достойную жизнь. Промолчи, уйди, спрячься – и сохранишься. Климат холодный, но всё-таки терпимый, голод частый, но не постоянный, и никакой тесноты".
Теснота-то, как ни странно, была, именовалась малоземельем и чересполосицей, но кому эти слова что-то скажут сегодня как в Украине, так и России?
Время военное, а политическая борьба даже на районных уровнях идёт своим чередом
Иного из мыслителей, будь то диванных во временных убежищах или тех, что в землянках и окопах, тянет не просто создавать свои теории всего – ему подавай противника. Всё понимающий человек, оказывается, не может обходиться без ничего не понимающего, причём в непосредственной близости.
"Я, Анатолий Иванович, – читаю в письме, – категорически не согласен с вашей главной, если правильно её понимаю, мыслью. Вы считаете, что Двадцатый век убедительно показал и доказал, что удельный вес непросвещённых особей в любом населении – величина постоянная и вневременная, что она не зависит ни от условий жизни, ни от усилий просветителей. Не скрою, иногда и я ловлю себя на этой мысли. Я то и дело забываю, а по правде – никогда не помню, что говорю со своим личным составом так, будто они все закончили тот же университет, что и я, и так же не для проформы. Это, к счастью, не относится к служебным разговорам, их я, скажу не хвастаясь, вести умею с полным учётом всех обстоятельств. Но во время остальных разговоров я забываю, что передо мною, в общем, тёмные люди и потому они с большой охотой со мной спорят, а это меня так изнуряет, что хочется быстрее быть вброшенным в боевую обстановку. В общем же я оптимист, и мне ничего не остаётся, как верить в просвещение – в его будущие плоды".
Мне, конечно, не пришло в голову посоветовать этому младшему лейтенанту выбирать для внеслужебного общения с подчинёнными темы, которые его не изнуряли бы, – без них он, судя по всему, обходиться не может. Как, в самом деле, смолчать, если в твоём присутствии кто-то заметит от нечего делать, что Богдан был глупее Мазепы или тем более наоборот? Я только подумал о том, как меняются времена. Офицер-помещик ни при каких условиях не забывал о разнице в кругозорах – своём и своих рядовых. И как же страдали первые разночинцы-интеллигенты от того, что, воодушевлённые любовью к народу, упускали эту разницу из виду! Тогда и случалось то, что "всей деревней сицилиста ловили". В то же время сегодня нижний чин без всякого диплома может оказаться более подкованным в сложных технических устройствах, чем любой его командир, – и как он может не считать себя экспертом в других областях, в той же истории или даже языкознании, которое не на последнем месте в нынешних разговорах?
О боевых действиях от их участников и свидетелей слова по-прежнему не вытянешь; ни одна и ни один из моих знакомых и соседей не знает и спокойно не хочет знать, где находится её/его мобилизованный сын или доброволица-дочь. За всё время только Елена из 8-й сотни, продавая мне огурцы со своего огорода, выращенные, естественно, "без химии", похвалилась, что её сын-компьютерщик сколько-то месяцев назад был, оказывается, отозван "с линии" на особые курсы, по окончании которых победил на каком-то конкурсе и теперь он в Киеве, в такой части, которая сбивает российские "Шахеды" и всё такое. Ей, как я понял, не очень понравилось, что он тут же выписал себе какую-то из своих подруг и живёт с нею на съёмной квартирке.
Политическая борьба на районных уровнях более свободна, чем на всеукраинском
Обо всём остальном, не имеющем прямого отношения к военной тайне, как люди её понимают, устно и печатно толкуют так, словно на дворе мирное лето. Спорят о том, например, сколько украинцев настроены на продолжение войны и сколько против, топчутся даже на такой скользкой материи, как то, в каких частях страны больше всего уклонистов и почему, как это зависит от истории-географии-"генетики" того или иного края.
Время военное, а политическая борьба даже на районных уровнях идёт своим чередом. И вот что ново: в известном смысле она более свободна, чем на всеукраинском. До последних президентских выборов было наоборот, во всяком случае в известных мне местностях. Кажется уже чуть ли не стариной то время, когда первые лица района на моих глазах решали, кто из них будет изображать из себя коммуняку, кто – социалюгу, кто – "ригинала", а кто – светлого демократа.
Теперь таких игр нет. Сторонники и противники власти – что-то всё же делающей, по мнению одних, ничего полезного, по крикам других, – разбрелись каждый по своим сусекам, и разводят их часто не шкурные интересы, а мировоззрения, политические вкусы и склонности. Более свободной низовая политическая борьба выглядит потому, что в ней не очень охотно участвуют местные СМИ – могут себе это позволить.
Мои молодые политизированные соплеменники не видят ничего особенного в том, например, что в Ирпене (это уже, по сути, Киев) очередная сессия городского совета вдруг лишилась кворума: вопреки договорённости обойтись "без политики", она всё-таки заиграла. Зал покинула фракция большинства "Новые лица", её поддержала "Европейская солидарность". Принятие решений по таким "острополитическим" вопросам, как финансирование детсадов, школ, водоканала, теплосетей и, конечно, армии, пришлось отложить.
В прямом эфире подрались два первых (!) лица Белгород-Днестровска – городской голова и председатель райсовета. Старики из советской номенклатуры хватаются за головы, когда до них доходят такие истории, а доходят не все, потому что общественность не придаёт им особого значения. О том, например, что подрались (то ли время от времени дерутся) глава моей Ахтырки и глава соседнего Тростянца, знает, по моим впечатлениям, очень мало кто даже в обоих городах, хотя об этом и сообщалось. Правда, вскользь.
Каким бы ни оказалось послевоенное время, по-российски скучным оно не будет.
Анатолий Стреляный – украинский писатель и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
