90 лет назад, 17 августа 1934 года, в Москве открылся первый съезд Союза писателей СССР: в принятом уставе социалистический реализм был признан основным методом советской литературы. Один из трех главных принципов соцреализма – народность (под этим подразумевались как понятность литературы для простого народа, так и использование народного языка). Соцреализм узаконил – теперь и на культурном уровне – понятие "простой человек". Этимологически оно, конечно, родом из 1917 года – в противоположность буржуазным классам и угнетателям. К 1934 году у этого определения был также известный практический смысл: в стране еще миллионы неграмотных, не умеющих толком читать и писать. Но в итоге проблема неграмотности была решена, чем советская власть, как известно, очень гордилась. Однако термин "простой человек", что называется, прижился. Советской власти он давал универсальное средство контроля, в том числе и над культурой (любое отклонение от народности сурово каралось; принципы эти зафиксированы с юмористической точностью в опере Шостаковича "Антиформалистический раек"); но также пришелся по душе и народным массам.
…В одной из своих лекций по советской литературе поэтесса и филолог Ольга Седакова задается вопросом:
"Был ли этот "простой человек" реальностью или он был конструкцией?.. Я думаю, изначально он был конструкцией, моделью "нового человека", "человека воспитуемого", но постепенно эта официальная болванка наполнилась содержанием, и мы увидели этого "простого человека" вживе; его "воспитали", ему внушили, что он имеет право требовать, чтоб угождали его невежеству и лени. О, сколько раз я видела "простого человека" в действии! На выставках он писал в книгах отзывов: "Для кого это всё выставлено? Простой человек этого понять не может". Он строчил в редакции, он сам стал воспитателем. Да, люди стали такими, какими их хотели видеть".
Социализм – и соцреализм, соответственно, – предлагали человеку неофициальный бонус – в виде того самого "права на простоту": он "соблазнял", по выражению Седаковой, советского человека "возможностью безответственности, свободы от личной вины, свободы от всего того, что превышает его понимание и его опыт".
Путинский режим творчески развил этот тип "простого человека" за 20 лет, подарив нам оксюморон – аполитичный гражданин. И имел успех, надо отметить, на этом пути. Судя по тому, с какой частотой мы сегодня пользуемся определением "простой человек". На известной пресс-конференции оппозиционеров, вернувшихся из путинского плена, хотя впрямую определение "простой человек" не звучало, но в качестве summa summarum разошлось затем по тысячам изданий: "Оппозиция предлагает снять санкции с простых россиян". Например, когда заходит речь о коллективной ответственности, в качестве отрезвляющего аргумента звучит такая конструкция: "О какой ответственности вы говорите! Представьте себе человека, который до сих пор вынужден жить в русской глубинке, без газа и водопровода, ходить зимой в туалет на улице..." – что в переводе означает: "До этики ли ему!.." Это и есть один из многочисленных примеров манипулятивного использования конструкции "простой человек". Что в данном случае означает снятие с такого человека ответственности – ввиду, так сказать, невозможности соответствовать базовым цивилизационным требованиям.
Действие (или бездействие) любого из нас приближает или отклоняет от роковой отметки Часы Судного дня
… В этом году еще один юбилей – так уж совпало: 15 лет назад, в октябре 2009-го, вышел манифест Даниила Дондурея и Кирилла Серебренникова "В поисках сложного человека" Оба автора писали, что воспитание "сложного человека" является не блажью, а практической необходимостью для современного государства и общества (они еще рассматривали Россию, встроенную в мир, а не противостоящую ему). Мир 21-го века стал "системой систем", и он требует соответствующих навыков – иначе не выдержать конкурентной борьбы. Причем формальное обучение "сложности" – в виде теперь уже повального высшего образования среди россиян – не решает проблемы: советское и постсоветское образование обучает послушанию, а не критическому мышлению и таким образом лишь закрепляет безответственность. Помимо грамотности, нужно обучать еще и гражданскому состоянию – учиться быть гражданином.
Международный популизм, конечно, тоже использует этого "простого человека" для своих целей. Но существует ли вообще этот воображаемый "Марсель Прост" в природе – сегодня? В постъядерную эпоху, как писал философ Ханс Йонас ("Принцип ответственности", 1975), мы все несем ответственность за то, "чтобы не случилось худшего". Желаем мы этого или нет, все человечество теперь в одной лодке (это наглядно продемонстрировала недавняя пандемия). И в этом смысле, развивая тезис Йонаса, в постъядерную эпоху нет "простого человека" – того, кто ни за что не отвечает или от которого ничего не зависит. Действие (или бездействие) любого из нас приближает или отклоняет от роковой отметки Часы Судного дня. Мир с 1945 года живет в заложниках у самого себя – поскольку угроза применения ядерного оружия висит всегда над нами, как дамоклов меч.
И хотя бы в этом смысле – нет больше в мире "простых людей". Стоит отказаться от этого термина как бессодержательного и манипулятивного. Вместо этого можно использовать термины "политический человек" – и, соответственно, "неполитический". Неполитический – это тот, который, обладая всем набором гражданских прав, не способен понять происходящее, оказать в случае необходимости сопротивление преступным устремлениям власти – и, соответственно, ведет нас всех в пропасть апокалипсиса. Что в любом случае не снимает с него ответственности.
Андрей Архангельский – журналист и культуролог
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
