Вдова — почетный статус, бывалая, опытная женщина, осталась одна после смерти супруга, завершив до времени полный круг замужества. Срок вдовства не определен в нашей культуре. Иные замуж выходят на следующий день. Но приличия требовали до недавнего времени год-два носить черный платок в особые дни, погоревать, поплакать, отдав дань уважения важному человеку в своей жизни. В некоторых культурах вдовам предписывалось самоубийство, насколько ущербными они считались. "Отработанный материал". В отдельных кастах Индии практикуют и до сих пор добровольное самосожжение вдов. И, кажется, установка на сегрегацию, устранение из публичного поля "неполноценных" женщин (сродни инвалидам) подспудно продолжает работать и сейчас. У нас одинокое неприкаянное вдовство.
Если бы государство поддерживало военных вдов, давало достойные пенсии по потере кормильца, то, может, они оставались бы уважаемыми одинокими женщинами. Но государству выгодней со всех сторон, чтобы женщины снова замуж пошли и детей нарожали.
Некоторые вдовы носят горе как терновый венец, гордясь собственной скромностью, почти святостью
В особом аду живут жены без вести пропавших. До того как пройдет срок розыска (год), ни они, ни их малые дети не могут получать пособий. На руки выдается только справка. И еще неясно, попал он в плен, сам сдался или погиб. Женщина обычно отказывается от траурных мероприятий, обычаев, ищет поддержки среди чужих людей, если свои не понимают. За время ожидания психологическое состояние может усугубиться. Близко к таким полувдовам и те женщины, кому не отдают тела мужей месяцами. Признание обществом вдов – залог психологического восстановления потом. В Украине они вдовы героев. В России они жены участников подлой войны и могут рассчитывать на ограниченное сочувствие.
Некоторые вдовы носят горе как терновый венец, гордясь собственной скромностью, почти святостью. Ожидается, что на них распространяется иммунитет, правило "О мертвых или хорошо, или ничего". Уж лучше вдовою, спокойней, чем в новом банальном браке, где все нужно начинать сначала. Горе может культивироваться женщиной, быть поводом для более мягких, но настойчивых психологических манипуляций, как в пьесе Н. Птушкиной "Пока она умирала", известной здесь широкой публике по новогодней экранизации "Приходи на меня посмотреть" (М. Агранович, О. Янковский, 2000).
Чтобы оживить психологическую близость и теплоту с мужем, вдова время от времени утопает лицом в теплой мужниной одежде, свитере, шарфе, вдыхая остатки запахов. А мебель не переставляет годами, чтобы остановить время, как будто муж только что вышел. Большой вопрос, хранит она верность себе или супругу, бережет себя или семейную память. После разводов иногда ведут себя сходно: носят мужнину одежду, перешив костюмы, брюки, рубашки на женский лад, заузив талию, подогнав рукава. Внезапный уход супруга в другую семью по травматичности приравнивается к его смерти, восемь баллов из десяти. Выход из ситуации может быть именно таким – горевание, имитация поведения и стиля жизни бывшего мужа. Но у всего должен быть срок и мера.
Явление на публике вдовы философа А. Зиновьева – еще один реваншистский сюжет последних лет, когда как будто из преисподней от имени давно ушедшего философа поднимаются старые темы очищения общества, науки, Института философии, где он служил десятки лет тому назад.
Вдовы больших авторитетов справляются с потерей опоры иногда через полную идентификацию с покойным
"Надо бы ее к вдовам помоложе отправить для адаптации к современности", – грустно реагировала публика, не понимая, отчего это вдова вдруг взбудоражилась почти через двадцать лет после похорон? Посттравматический стресс. Тема "Мужчина и Женщина, двадцать лет спустя" может звучать и так, не по-киношному. Будем терпимы, добры – и осторожны!
Вдовы больших авторитетов справляются с потерей опоры иногда через полную идентификацию с покойным. Такой психологический защитный механизм. Вдова авторитета "русского шансона" Михаила Круга стала гастролировать с его же репертуаром. Как живые памятники статусные вдовы иногда опасны, требуют поклонения и жертвоприношений. Но это далеко не единственный выход из горя.
Чаще приступы агрессивного морализаторства и самоидеализации у зрелых женщин происходят через идентификацию с авторитарным отцом. Но если разница в возрасте большая, то таким грозным "отцом" может стать и покойный муж. Так воспроизводится знакомая с детства ситуация критики со стороны сурового родителя в адрес беспомощной дочки. Как правило, вдов и раздражают женщины послабей, помоложе. "Беспомощной дочкой" в этой ретроспективной игре может оказаться коллега по работе, собственная дочь, соседка. Припадки агрессии выглядят немотивированными для окружающих, "как с цепи сорвалась". Но женщина так скучает по родному человеку, если, увы, "отцовское" наказание-покровительство ("слушай меня, и все будет хорошо!") осталось самым сильным впечатлением детства. Юнг считал, что в личности любого человека есть женская и мужская части (Анима и Анимус), внутренний кризис, а то и конфликт с реальностью может разрешаться в пользу одной из ипостасей, вне зависимости от биологического пола. В норме женщине лучше бы осознавать и управлять эмоциями, лавируя между грубым мужеством и нежной женственностью. Но если рядом нет мужчины, балансировать трудно, психика женщины в поисках полноты осваивает и мужские регистры чувств и желаний.
Идентификация с умершим – не единственный защитный механизм. Горе может канализироваться и через религиозные ритуалы, поминки, посещение церкви с заупокойными свечами, раздачу милостыни, установку монументов, издание книг воспоминаний, текстов самого покойного. Разделенное, розданное горе. Важно не застревать.
Если в семье не всегда отмечают дни рождения, но всегда – дни памяти, если стены украшены портретами покойных, а под ними стакан с водкой, накрытый краюхой, дети растут среди беды, а семейный миф может стать проклятьем. Так поколения сыновей фронтовиков той пока самой страшной войны выросли под гнетом страха подлой смерти на фронте. Кто знает, может, оттепель шестидесятых прошлого века наступила по контрасту, как эйфория на фоне тревожного ожидания неизбежной войны.
В первые дни острого горя психика тратит огромные усилия, чтобы фантастическим способом восстановить привычную картину мира
Вдовы могут упрекать своих детей в непонимании, непослушании, "не слушают маму, а ведь ей трудно". "Я вот тоже умру, что ты будешь делать?" Тревожность и так высокая, а если и матери обещают уйти вслед за отцами, дети становятся невротиками. Да и сами вдовы ведут себя иногда как малые дети. Ищут психологов не для поддержки и проработки травмы, а чтобы оживить мужа. "Скоро сорок дней, как он погиб, нужно спешить его воскресить! Неужели вас не учат этому в университете?!" Нет, в университете не учат сатанинским практикам, достаточно опытов Грабового, который брался воскрешать жертв Бесланской трагедии.
В первые дни острого горя психика тратит огромные усилия, чтобы фантастическим способом восстановить привычную картину мира. В это время покойники приходят во сне, что-то пытаются сказать, иногда заверяют, что смерть была шуткой, подлогом, надо подождать, или просят, чтобы их освободили из плена, из-под завала…
А вот Гоголь из вдовы сделал прекрасную Солоху, наделенную особой притягательностью, отбоя от ухажеров не было. Ее манкость объяснима: справилась со смертью, не боится самого черта, сохраняя оптимизм и витальность. Она воспринимается как надежная опора, поддержка в беде, гарантия безопасности, источник тайной энергии. Булгаковская Маргарита – ее наследница. Языческая богиня Берегиня – ее праматерь, вобрала в себя все краски жизни. В язычестве вдовы имели более высокий статус, чем в православии, где им предписывалось до конца дней маяться и горевать. С гоголевским персонажем перекликается и героиня всемирно известной оперетты "Веселая вдова" (1905), женщина может очень неплохо проводить время в веселой компании мужчин, а не предаваться скорби, похоронив себя заживо. Вдовство показано как история не с закрытым, а с более оптимистичным открытым финалом, этап в жизни женщины. Беда только, что вдов после войны становится больше. В конце концов они могут стать подавляющим большинством, а женская депрессия – коллективной и беспросветной.
Молчание вдов – одна из военных тем, которая осталась в тени риторики великой победы. Титульный миф о войне и победе ("мы за ценой не постоим") несли мужчины-фронтовики, которые чудом или как-то по-другому выжили, а теперь и откровенно ряженые ветераны. Но носителями памяти о цене войны были и долго еще жившие вдовы, которых на парады не звали. Они промолчали всю войну, зная, что мужьям трудней. А после молчали – иссякли силы горевать. "Нету мочи стенать", – жаловались наемные плакальщицы, обычно из вдов.
Тему военного вдовства только отчасти восполнят вышедшие спустя сорок лет после войны повесть И. Грековой "Вдовий пароход" (1981), ставшая классикой феминистской литературы, и книга лауреата Нобелевской премии С. Алексиевич "У войны не женское лицо" (1985).
Только небольшая часть овдовевших женщин переживает возрождение, посттравматический рост, а не депрессию
А еще через сорок лет мы оказались в эпицентре войны, которую можно уверенно рассматривать как адский спазм вековой работы коллективного посттравматического стресса, эха многочисленных войн с российским участием. Продуктивный выход из горя и траура – наращивать психологический ресурс, чтобы через пару лет попыток дышать, работать, жить заново, нашлись силы поверить в будущее своих детей. Вдовство как личностный кризис, долгие-долгие роды самой себя.
Только небольшая часть овдовевших женщин переживает возрождение, посттравматический рост, а не депрессию. Юлия Навальная – вдова, которая не молчит, похоже, пережила все этапы горевания, пока мужа мучили в застенках, и явилась к нам возмужавшей и готовой к борьбе.
Только кажется, что они по разные стороны фронта, жертвы одного режима.
Очень важно, чтобы нынешние жены и вдовы обрели голос и не молчали, чтобы рядом с несовершеннолетними детьми были уверенные, активные матери с государством на "ты". Не только чтобы отдать дань памяти мужу, но и для сохранения собственной психики.
У военных вдов есть одно печальное преимущество: их много, они могут объединяться, создавая сети взаимопомощи. Вдовы подлодки "Курск" вели себя активно и согласованно, но их было мало, вычеркнутых из жизни вместе с мужьями.
А душевные раны, шрамы? Шрамы остаются. Они – подсказки, куда и с кем жить дальше, а с кем нельзя. Шрамами "работают", они определяют ценность выборов, важность событий, надежность людей и президентов.
Кира Меркун – психолог
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
