"Мама, когда мы вернемся в Украину?" Дети, бежавшие от войны

Только за первый месяц полномасштабной войны больше половины всех живущих в Украине детей были вынуждены покинуть свои дома, около двух миллионов детей стали беженцами за рубежом. За прошедший год некоторые вернулись, но сотни тысяч детей живут в новых странах, не понимая, как долго это продлится. Как и взрослым, детям приходится начинать жизнь с нуля: учить незнакомый язык, заводить друзей, привыкать к реальности, в которой неизвестно, когда закончится война, тосковать по оставшимся в Украине близким.

Телеканал "Настоящее Время" поговорил с родителями детей, которые уехали от войны и живут в европейских городах, – о травмах, разлуках, потере дома и попытках с этим справиться. А также спросили психолога, как помочь преодолеть травму и научить с ней жить.

"Меня все бросили"

Когда началась полномасштабная война, 11-летняя Кира лежала в больнице в Днепре из-за проблем с позвоночником. 26 февраля ее срочно выписали, потому что здание начали переоборудовать для госпиталя. Девочка тогда еще не могла ходить. Так, в лежачем положении, она вместе с мамой Светланой вернулась в родной город Марганец. А уже в начале марта Светлане пришлось оставить Киру с бабушками: она узнала, что ее старший сын, 24-летний Егор, который служил в Одессе, серьезно ранен и доставлен с ожогами в больницу. На фронте был и муж Светланы – служил в Донецкой области. Светлана рассказывает, как испуганная и расстроенная из-за разлуки дочка обижалась на нее: "Меня все бросили: папа на войне, ты с Егором – я никому не нужна", – говорила Кира.

Отец Киры тоже был ранен и весной 2022-го получил месяц на реабилитацию во Львове. "Для нее самое счастливое время было, когда я приехала в Марганец, папа вернулся из Львова после реабилитации, и мы все втроем поехали к Егору в Одессу", – вспоминает Светлана. Из-за сильных ожогов у Егора были серьезные проблемы с дыханием, ему ампутировали пальцы на обеих руках, у него не было половины носа, ушей. Вскоре молодому человеку предложили лечение в Испании, и уже в июне 2022 года Светлана с сыном и дочерью переехала в Барселону. В первое время на новом месте Кира опять была одна, пока не пошла в школу: мама целые дни проводила в госпитале со старшим сыном, а знакомых и друзей у девочки пока не было.

Даже в случае вынужденной разлуки с ребенком важно проговаривать с ним его переживания, проблемы, говорит один из психологов горячей линии Национальной психологической ассоциации Украины Сергий Угрюм: "Очень важно показать, что, несмотря на то, что физически мама не рядом, переживания ребенка не становятся из-за этого менее важными. Сейчас те, кто находится за границей, испытывают очень сильные депрессивные чувства. Они считают, что не имеют права ощущать боль, ведь есть люди, которые страдают физически. Ситуации действительно могут быть очень разными, но переживания людей по интенсивности бывают примерно одинакового уровня. Не существует менее или более важных проблем". Сергий родом из Киева, он окончил психологический факультет Харьковского национального университета, а сейчас живет и работает в Париже. Он часто консультирует украинских беженцев и говорит, что многие дети и подростки рассказывают о чувстве брошенности, которое они испытывают, вынужденно оказавшись за границей.

"Колоссальная внешняя нагрузка": новый язык и школа

В сентябре 2022 года Кира пошла в Барселоне в школу, где все занятия проходили на незнакомом ей каталанском языке. Как рассказывает Светлана, благодаря добрым преподавателям и дружному классу Кире быстро удалось адаптироваться. Учеба тем не менее давалась тяжело, потому что, по словам мамы, Кира обладает "высоким чувством перфекционизма" и переживает из-за мелочей вроде опоздания на урок. Психолог объясняет, что для детей с высоким уровнем притязаний, которые в своих школах учились хорошо, бывает очень трудно принять тот факт, что реальный результат поначалу может не совпадать с ожидаемым.

Непросто с изучением языка в школе пришлось и 6-летней Мие, которая после российского вторжения в Украину приехала с мамой в Бадалону, город неподалеку от Барселоны. Как говорит мать девочки Елена, Мия – "экспрессивный ребенок", ей важно ясно донести окружающим свои мысли, а в новой среде ее никто не понимал. Из-за этого в школе она могла плакать, кричать – приходилось непросто. Учителя поначалу с помощью переводчика объясняли ей, как следует себя вести. Первые два-три месяца оказались самыми тяжелыми для адаптации, а сейчас Мия отлично разговаривает на каталанском языке (по словам некоторых местных родителей, даже лучше, чем их дети, говорит Елена).

При этом многие дети беженцев учатся сразу в двух школах: местной и украинской. 11-летняя Кира из Днепропетровской области и 10-летний Иван из Киева по выходным проходят программу родных школ. Мама Ивана, Мария, говорит, что для ребенка это определенная нагрузка – вставать рано утром и заниматься в выходные дни так же, как в будни. Психолог Сергий Угрюм объясняет, что не стоит недооценивать сложность такой учебной рутины: "Нет понимания, какое образование будет квалифицироваться и будут ли дети включены сразу в две образовательные системы, поэтому многие дети занимаются сразу в двух школах. При этом не стоит забывать, что внешняя нагрузка сама по себе колоссальная, нужно изучать все до мелочей – людей, окружение, язык. В то же время психические силы расходуются на то, чтобы справляться с тревогой, депрессивными чувствами".

"Рисовал кладбища и играл в войну"

Арсений – психолог из России, он тоже работает с украинскими детьми в Барселоне. Не называя имен, он рассказывает историю мальчика, который вместе с семьей бежал из Харькова – город тогда сильно бомбили российские войска. Даже оказавшись в безопасности, ребенок долго не мог отвлечься от мыслей о войне и адаптироваться к новой жизни: "На уроках он рисовал кладбища и играл в войну". Учителя запрещали ему делать это, так как иногда мальчик срывал занятия. Арсений добавляет, что знает не один такой случай: его знакомый, преподаватель английского за рубежом, в чьей школе тоже оказались дети-беженцы, пережившие бомбежки и обстрелы, рассказывает о похожих проблемах. Школьники могут внезапно заплакать по разным поводам, могут кричать, что хотят сжечь Путина, спрашивают, как его убить.

Специалисты говорят о том, что детям с травмой нужен индивидуальный подход и возможность безопасно выразить свои эмоции. При этом психолог горячей линии для беженцев объясняет, что рисование и игры – это как раз способ сублимировать эмоции во что-то более конкретное и материальное. Если взрослые стараются рассказать о травме словами, то дети делают это с помощью рисунка. "Человек может нарисовать что-то пугающее, закрасить это, потом порвать, как-то изменить рисунок. Для ребенка это попытка справиться с переживанием и связать его с реальностью. Его беспокоит война – он рисует ее, и это нормальная реакция. Она позволяет ему каким-то образом уживаться со своими эмоциями". Задача взрослых, по мнению Сергия Угрюма, заключается в том, чтобы найти подходящее пространство для реализации этой деятельности. В противном случае у ребенка возникнет ощущение, что его попытки решить проблему запрещены и не находят одобрения взрослого. Важно найти подходящее место, где взрослый поговорит с ребенком о рисунке, попытается понять его переживания и таким образом "легитимизирует" его деятельность.

"Ребенку, конечно, нужно учиться, но потребность справиться с эмоциями базовая. Пока он не разобрался со своими переживаниями, ему сложно переключиться и сделать вид, что ничего не происходит, и продолжить учиться, как прежде", – объясняет психолог.

"А наш дом целый?"

Большая сложность для детей – принять тот факт, что вернуться домой в ближайшее время невозможно. "А наш дом целый?", "Когда мы вернемся в Украину?" – такие вопросы Кира и Мия задают своим родителям. Мария Тищенко, основательница благотворительного проекта "Поруч" ("Рядом"), который специализируется на психологической помощи детям и родителям, пострадавшим от войны, рассказывает, что ее 10-летний сын Иван, выполняя задание в своей новой школе в Швеции, написал рассказ о том, как вернется домой. Мальчик учится в благоприятной обстановке, его поддерживают одноклассники и учителя, но Иван очень скучает по дому, родственникам, и особенно по отцу, который остался в Киеве, говорит Мария.

На вопрос 6-летней Мии о том, когда семья вернется в Украину, ее мама Елена отвечает: "Мия, мы не вернемся в Украину". Она объясняет, что пока нет предпосылок к тому, чтобы возвращаться домой: "Время идет, неизвестно, когда закончится война, а жизнь нельзя поставить на паузу, и здесь нужно строить что-то новое".

Психолог отмечает: именно беженцы, и дети и взрослые, часто испытывают симптомы потери. Они оказались в положении, когда связь с прошлой жизнью разорвалась и нужно привыкать к совершенно незнакомой, чужой реальности. "Не все оказываются готовы к этому, многие цепляются эмоционально за прошлую жизнь, отвергают то, что их окружает сейчас, говоря: "Я не хочу жить здесь. Я хочу жить там – в той реальности, где мне было хорошо, комфортно, где я был счастлив", – говорит Сергий Угрюм.

Однако, оказавшись в этой новой реальности, необязательно полностью отрезать себя от прошлой жизни, считает эксперт. Помочь детям адаптироваться, при этом сохраняя связь с прошлым, может общение с другими беженцами, а также сохранение привычек и ритуалов, которые были в семьях до войны. Увлечения, которыми дети интересовались еще дома, тоже помогают справиться с чувством тревоги, страха и привыкнуть к новой жизни. 11-летняя Кира, например, занимается в художественной школе в Барселоне – как когда-то дома в Марганце. 6-летняя Мия в Бадалоне ходит на занятия по теннису. Родители замечают, что творчество и спорт определенно обладают терапевтическими свойствами.

Все герои этого материала рассказывают, что принимали участие в лагерях для украинских детей в Испании, которые летом 2022 года организовывали волонтеры. Психолог горячей линии подчеркивает, что для подростков фаза интимно-личностного общения особенно важна: "Дети очень скучают по друзьям, компании сверстников, которая, возможно, у многих была в Украине. Люди вокруг могут быть приятными и хорошими, но они пока для них непонятные: другой культурный код, другая система выстраивания отношений. Хороший пример реабилитации – участие в детских лагерях, которые часто устраивают для беженцев. Это помогает удовлетворить потребность в интимно-личностном общений: в том, чтобы чувствовать себя частью группы, быть окруженным друзьями, людьми, которые похожи на тебя и разделяют с тобой жизненный опыт", – говорит Сергий.

"Я сказала, что бабушка и дедушка – супергерои": как говорить о войне

Вопросы вроде "Почему мы не можем вернуться домой?" или "Когда мы поедем в Украину?" неизбежно ведут к разговору о войне. Детям и родителям бывает тяжело говорить друг с другом на эту тему – взрослые часто не понимают, как это делать.

Аня говорит со своей 5-летней дочерью Валерией о войне, сочиняя сказочные истории. "Когда началась война, мне было очень сложно ей объяснить, почему я каждый день созваниваюсь с родителями и мы вместе плачем, почему бабушка с дедушкой не могут приехать. Я тогда ей сказала, что бабушка с дедушкой – супергерои и они борются со злом", – говорит Аня. Она переехала в Мадрид из Киева почти шесть лет назад, и Лера родилась уже в Испании. Сейчас мама с дочкой живут в Бадалоне, а родители Ани остаются в Украине: отец – военнослужащий, мама – волонтер.

Психолог Сергий Угрюм говорит, что сказки, истории с героями, игры, в которых показано противостояние добра и зла, помогают подобрать верные слова для диалога о войне. Они формируют представление о том, что происходит, а также задают положительную установку: все изменится и добро победит. "Говорить о войне нужно, но надо подбирать определенные слова и формулировки. Дети все-таки чуть более внушаемые, и родитель может сформировать представление о войне, но с позитивными ожиданиями, рисуя образ героя и опираясь на светлые идеалы", – объясняет психолог горячей линии.

Мария Тищенко, руководительница проекта “Поруч”, вспоминает, как ее 10-летнему сыну Ивану помогали сказки и песни – когда он с семьей и другими детьми укрывался от взрывов в киевском метро. "Мы объясняли детям ситуацию с помощью сказок, историй с супергероями. Наши психологи рассказывали о стойких персонажах и говорили детям: "Посмотри, он такой же сильный, как и ты, поэтому все будет хорошо". Мы это делали прямо в метро, пока прятались там: пели песни большими группами людей – это была сильная психологическая поддержка".

"А мои подружки из России тоже плохие?"

Многие украинские дети в школах за рубежом знакомятся с детьми из России. Кира, Мия и Лера говорят по-русски, и их родители не видят проблемы в том, чтобы дочери общались со сверстниками на русском языке. Мама Леры, Аня, рассказывает, что вопрос отношений между украинцами и русскими после войны оказался волнующим и для ее ребенка: "При разговоре по телефону с мамой я могла сказать что-то вроде "эти русские". Дочка спрашивала: "А мои подружки тоже плохие?" И я тогда отвечала, что нет, дети не плохие, они все хорошие".

Светлана, мама 11-летней Киры, рассказывает, как между ее дочерью и одноклассником Сережей, который приехал из России, произошел конфликт: "В школе они пишут дату: сначала на каталанском, потом на испанском, на английском – и Кира писала на украинском. Когда перевелся Сережа, из России, он пришел и сказал ей: "Я буду писать на русском, а ты потом, ниже, напишешь на украинском". Как рассказывает Светлана, в какой-то момент ситуация стала все больше походить на буллинг со стороны Сережи, но в конечном итоге конфликт удалось разрешить благодаря учительнице. Она поговорила с мальчиком, и сейчас дети нормально общаются.

"Надо искать плюсики": как родители пытаются помочь себе и детям

Елена, мама Мии, рассказывает: она с самого начала понимала, что нужно знать, как помочь себе, чтобы не навредить ребенку. Но в первое время получалось плохо: сама Елена была в состоянии сильного стресса. Мать и дочь, бежав от войны, несколько раз по разным причинам переезжали. Сначала в принимающей семье в Испании девочка, ровесница и одноклассница Мии, была против того, чтобы они жили в доме с ее семьей. "Она дралась, била Мию – был сложный момент. Я отчасти могу ее понять: мы вторглись в ее пространство, дом, класс, в ее жизнь – навязались, и что с этим делать, она не знала. В какой-то момент эта семья сказала, что они больше не смогут с нами жить". Затем три месяца Елена с дочкой жили в одной комнате вместе с тремя детьми принимающей семьи – и личного пространства не хватало ни ей, ни ребенку. Спустя время они переехали в небольшое съемное жилье, куда Елена хотела перевезти еще и родителей из Украины. Изначально ее сосед и хозяйка квартиры были против этой идеи. "Я поговорила с соседом по квартире и показала ему фотографию, где девушка сидит на руинах дома в Днепре. Ее родители и молодой человек погибли, и она осталась одна. Я показала эту фотографию и сказала: "Если с моими родителями случится такое из-за того, что я не могу разместить их у себя дома, то я себе этого не прощу". В результате мы договорились, что они поживут у меня полгода. Что мы будем делать через полгода, я не знаю, но пока они со мной, и это большое облегчение", – рассказывает Елена.

Психолог подтверждает: помощь родителям не менее важна и часто первостепенна. Он объясняет, что для детей родители – это "экран, через который преломляется окружающая действительность". И когда взрослые обращаются к специалистам по поводу детей, задача психологов – понять, в каком состоянии находятся родители, и показать, что в их поведении может влиять на детей. "Если мама не справляется с чем-то, отрицает свой страх, агрессию или беспомощность, то она проецирует эти эмоции на своих детей, и они тоже включаются в эту систему. Помогая родителям, решая их сложности, мы укрепляем возможность помогать детям. Так они смогут слышать их, нормально контактировать с детьми, контейнировать их эмоции – то есть иметь возможность перерабатывать их сложные переживания и показывать, что с ними можно справиться", – рассказывает Сергий Угрюм.

Родители говорят, что поддержка местных жителей тоже помогает им и детям адаптироваться в новой среде. 11-летнюю Киру очень тепло приняла ее классная руководительница Роза. Как-то раз девочка сделала снежинку в технике оригами – одноклассники пришли в восторг и начали ей хлопать. Тогда преподавательница попросила Киру научить класс делать такие снежинки, и они все вместе украсили школу. 6-летняя Мия ходит в престижную школу в Бадалоне бесплатно по решению директора. Теннисный клуб, в котором занимается девочка, принадлежит паре, которая тоже не требует оплаты занятий Мии. Мария, мама 10-летнего Ивана, говорит, что люди в Швеции были очень добры и дружелюбны к сыну и "делали все возможное и невозможное, просто чтобы заставить ребенка улыбаться и радоваться". Один из волонтеров сразу по приезде семьи подарил Ивану велосипед.

Кажется, что родители очень стараются найти позитивные стороны новой реальности, в которой вынужденно оказались из-за войны. Светлана вспоминает, как они с Кирой дома в Марганце вместе ложились на кровать лицом в потолок, укрывались несколькими одеялами и ждали, пока прозвучат сирены. В подвал они не могли спуститься, потому что у Киры был больной позвоночник, и оставались в наиболее безопасной (как им объяснял сосед) комнате. Однако, говорит Светлана, "безопасных комнат нет, когда ракета попадает в дом". Отец Киры, который сейчас служит в Украине, успокаивая, так говорил жене о переезде в Испанию: "Светик, ты же всегда так любила теплую погоду, вот теперь и море, и солнце у тебя есть". Светлана соглашается, что нельзя зацикливаться на травмах и "надо искать плюсики", но очень хочет вернуться в Украину и сделает это, как только появится возможность: "Когда война закончится, мы обязательно вернемся домой. Мы бы даже сейчас поехали. Кира мне говорит: "Да, мам, тут много плюсиков, но я все равно хочу в Украину".

"Мама, когда мы вернемся в Украину?" Как дети-беженцы переживают травмы и разлуку – и что может помочь им справиться