Жизнь в оккупации, прежде знакомая только по советским фильмам о Великой Отечественной войне, – теперь реальность для многих украинцев. Герои этого интервью, молодая пара, покинули Херсон, когда он был занят российскими войсками. А затем по отдельности они сумели добраться по территории России до Грузии. В их рассказе нет каких-то кровавых деталей, но есть главное: ощущение обыденности страха в занятых российской армией регионах Украины.

– Я Игорь, это девушка моя, Ольга. Я надеюсь, мы без фамилий? – спрашивает мужчина в узких очках.

– Понимаете, у нас на оккупированных территориях остались родственники, друзья… – объясняет Ольга, нервным жестом откидывая волосы с лица. – Мы за них очень волнуемся...

Игорь по профессии моряк. В июле прошлого года он выехал из Херсона, спустя пару дней оказался в Грузии – и ушел в рейс. План был простой: с первой зарплаты как-то перевести деньги Ольге, чтобы у нее появилась возможность покинуть зону оккупации. Но воссоединиться молодые люди смогли только совсем недавно, в декабре. Всё это время Ольга жила у родителей на левом берегу Днепра, в селе, полном российских военных. Здесь же встретила новость об освобождении Херсона ВСУ, стала жертвой доноса и настойчивых попыток оккупантов познакомиться.

Война учит осторожности и молчанию, признаются Игорь и Ольга. Только здесь, на окраине Тбилиси, молодые люди постепенно возвращаются к спокойной жизни без прелестей "русского мира".

– Где вы жили в Херсоне?

Игорь: В спальном районе, на Шуменском. Буквально в паре километров от поселка Камышаны (сейчас поселок под постоянными обстрелами ВС России. – РС). Когда происходила оккупация Херсона, заходили сразу с нескольких сторон. Когда всё это началось, можно было выбраться оттуда только в первый день, во второй – а дальше там уже никто просто так не мог просочиться.

Ольга: У нас невдалеке была Чернобаевка, если вы слышали о ней. Когда начались первые взрывы в аэропорту – нам из окна было видно. Это в первый же день.

– Как вы узнали о начале войны? Как для вас началась оккупация?

Ольга: Ох, у меня прямо мурашки по коже…

Игорь: У меня, знаете, как началось? Никого не трогаю, сплю в постели. Звонит подруга в четыре утра с криками: "Игорь, подъем, война началась!" Я, естественно, в панике, в шоке: что? куда? чего? Она мне говорит: "Метнись, забери мою тетю – мы в Польшу будем уезжать!" Я съездил, привез, а они предлагают собирать вещи – и за ними. Я сижу в растерянности полной: "А что делать? А куда бежать? А кто нас там ждет?" Обзвонил всех знакомых, отца поднял в пять утра, он живет в Одесской области. "Пап, война началась!" – и, знаете, такая долгая многозначительная пауза… Что делать дальше – никто не знает. Повезло, что Одесская область далеко от Херсона – туда [российские] войска не дошли. Я хотя бы за своих родителей не так сильно переживал.

Ольга: А мне позвонила соседка, спросила, слышала ли я сирену. Но я не слышала – это тоже было в четыре утра. Я пришла к ней, включили новости. По всем каналам одно и то же: "Путин объявил специальную военную операцию". В первые минуты не верилось. Казалось, что они не пройдут далеко и всё закончится через несколько часов. Что это всё шутки – трудно кому-то поверить, что в XXI веке вдруг война!

– Когда вы увидели первого российского солдата на улицах Херсона?

Игорь: Те, кто жили на окраине, со стороны Антоновского моста – они увидели, можно сказать, в первые дни [войны]. Я увидел первые войска, наверное, дня через три. Встал около пяти утра в туалет, вышел на балкон покурить – а мимо моего дома колонна солдат с вооружением идет. И два БТРа едут по обеим сторонам улицы, прикрывают.

Стою, курю, наблюдаю – а что я сделаю? И тут кто-то бросил петарду им под ноги! Ну, естественно, мужика тут же скрутили.

Ольга: В Херсоне сразу начались митинги, протесты. Люди очень долго выходили.

– Да, я помню эти кадры: люди с украинскими флагами скандируют: "Домой! Ганьба!" А российские солдаты явно выглядят растерянными…

Ольга: Ну они же пришли нас спасать! (Улыбается.) От чего, правда, непонятно. Я помню, очень много людей выходило на улицы. Все эти ролики – это всё правда. По российским каналам говорили, что это всё неправда, что всё какое-то наигранное, что людям заплатили. Но это правда – выходили, и никто не боялся!

Игорь: Что характерно, когда снова входили ВСУ – когда это было, 11 ноября? – по всем телеграм-каналам, новостям говорили: не выходите на улицу, неизвестно, как всё будет, избегайте скопления людей…

Ольга: Но людей это не остановило!

Игорь: Вообще не остановило! Встречали с флагами!

– Херсон больше восьми месяцев был в оккупации – и, получается, почти пять месяцев из этого срока вы, Игорь, там жили. А у вас, Ольга, как всё сложилось?

Ольга: Я потом переехала на левый берег, к родителям – а Игорь ушел в рейс. То есть да, четыре месяца мы жили в [оккупированном] Херсоне.

– Как это было?

Ольга: Первое время у людей была паника: всё из магазинов разбирали. В принципе, правильно делали: потом закрылось всё, не было продуктов – вообще ничего! Семьи все сидели по домам – на улицах только ездили танки, БТРы.

Игорь: Первое время они довольно борзо себя вели. Потом как-то приутихли. Мы живем там рядом с рынком – так русские солдаты оставляли оружие в машинах и ходили по рынку без оружия, чтобы не пугать людей. Но народ всё равно косо смотрел: все понимали, что это были за войска…

– Были ли какие-то алгоритмы действий на протяжении этих месяцев оккупации? Что нужно было делать – и чего ни в коем случае не нужно?

Ольга: Не нарываться на неприятности. Мы старались делать вид, что мы их не замечаем. Хотя очень часто встречали. Я запомнила ситуацию: была Пасха, люди шли в церковь, а они (солдаты ВС России. – РС) патрулируют на своих машинах туда-сюда – и машут, улыбаются! Это было настолько неприятно… Люди проходят, смотрят на них: "Вы серьезно? Нас оккупировали – и теперь нам машете, улыбаетесь?" И смешно, и страшно…

Игорь: Цинично, я бы сказал.

Ольга: Еще было такое: из некоторых домов, квартир вырывали двери и выносили всё.

Игорь: Ну там как было: когда оккупационные войска вошли в город, в нем уже были неизвестно с каких времен "спящие агенты" – назовите их как угодно, – которые сливали всю информацию. И первым делом наведывались к кому? – [к сотрудникам] СБУ, Вооруженных сил, к тому, кто был в АТО. К охотникам много заходили – это же с оружием ребята! Проверяли и шерстили всех!

– По вашим ощущениям, насколько много коллаборационистов было?

Игорь: Очень много. Я вот переписывался с бухгалтером нашего ОСББ (объединение совладельцев многоквартирного дома – РС), она рассказывает: "Ты знаешь, люди сидят, помалкивают, друг друга боятся, потому что никто не знает, кто на кого работает и у кого какие мысли!"

Ольга: И знаете, это еще до сих пор осталось. Вот я сижу с вами разговариваю – и такая боязнь внутри! Мы привыкли за это время молчать. Нельзя было говорить! И это в городе ещё относительно безопасно – а по селам, где все друг друга знают, всё ещё хуже. Если ты что-то сказал на улице – к тебе завтра могут прийти, отлупить – и вообще…

Игорь: Так называемые "профилактические беседы".

– Что грозило, кроме бесед? Если у вас какие-то истории про знакомых, родственников?

Игорь: Ну вот смотрите… У меня есть знакомая, так вот муж ее тети еще в 90-х годах, может быть, в начале 2000-х был военным, возил военную почту. И уже где-то с апреля о нем вестей нет. Где он, что он – никто не знает.

– То есть пришли, забрали – пропал?

Игорь: Да! Это только один случай – о человеке, которого я знаю лично. А сколько таких еще, о которых мы просто не знаем…

Ольга: Ну, вообще, они забирали людей, которые были на каких-то высоких должностях, но не хотели сотрудничать. Мы не при власти – мы просто старались вести себя тихо. Ждали, когда всё это закончится. Очень хотелось однажды проснуться и услышать: война закончилась.

– Когда Игорь уехал в рейс, вы, Ольга, переехали на левый берег, в село. Но это же еще более глубокая оккупация!

Ольга: Да. Но там родители!

Игорь: Изначально план был какой: я уйду в рейс, а когда будет первая зарплата, Оля выезжает сюда, в Грузию. Но она ждала до последнего!

Ольга: Да, всё ждала, что наши придут и всё будет нормально. Я осталась в селе. Там намного сложнее, скажу по-честному! Не буду говорить название – это Херсонская область, и там ужас. Очень много людей "переобулись", начали с ними сотрудничать. В основном это сельские головы – как это по-русски? Глава…

– …администрации.

Ольга: Да, глава администрации, вот! Они начали приглашать в село солдат, и в итоге там оказалось меньше людей, чем солдат. Их заселили в замечательные дома людей, которые выехали. Солдаты не хотели жить в обычных домах, особенно более высокие по званию, начальство. Им обязательно нужно, чтобы в доме была вода, хорошее отопление, ванна, туалет. Там они и жили. С ними нужно было во всем соглашаться. Если ты много говоришь – могут избить, вывезти на воспитательные беседы. День-два там подержать…

Игорь: Морально задавить.

Ольга: Чтобы кого-то убили – не знаю. Но главное – чтобы ты вообще перестал с ними разговаривать.

– В этом и была главная сложность жизни в селе?

Ольга: Да. Вот поэтому я до сих пор боюсь говорить.

Игорь: В селе все друг друга знают и слухи распространяются очень быстро. И неизвестно, до кого эти слухи дойдут… Как только слух доходит – сразу происходит передача информации военным. А военные уже…

Ольга: …приходят в гости. Начиналось все с малого: сначала они ездили, дома смотрели, заходили, искали взрывчатку, оружие. Самыми первыми приехали, я так понимаю, какие-то буряты, которых первыми пустили "на мясо". Они удивлялись самому элементарному. Вот всё, что пишут об этом, – это правда! К нашим знакомым заходили, к моим родителям – и удивлялись: "А зачем у вас во дворе лежит плитка тротуарная?" – "Ну, чтобы грязи меньше было!" – "А что, у вас только один ребенок в семье? А почему так мало?" Ну как объяснить, что рассчитываем исходя из возможностей прокормить, воспитать?

Первые к людям нормально относились – мне кажется, они на самом деле думали, что их послали на учения. А потом пришли люди, которые уже знали, что они – на войне. Забирали машины, в нескольких случаях не вернули. Мы мало куда выходили, сильно не сталкивались, но познакомились с женщиной, и она рассказала: стояла машина ночью на стоянке, сработала сигнализация. Вышли с мужем – стоят военные: "Отдавайте машину для нужд армии!" А у них типа микроавтобуса – военным нужны были большие машины. Она заплакала, но пришлось отдать. У нее же ателье было – и ее военные пытались склонить к сотрудничеству, шить форму. Она "отмазалась", сказала, что не умеет, – и поняла, что нужно уходить. Забрала, что можно было, – а на следующий день ателье уже не стало. Военные, вывезли, что могли, остальное просто сломали.

А то, что россиянам рассказывают по поводу выборов, – это вообще глупости!

– Вы имеете в виду референдум о присоединении к России?

Ольга: Да-да.

Игорь: Очень сложно судить о результатах этого референдума по одной простой причине. Херсон до войны был городом с населением примерно в 300 тысяч. Когда я летом оттуда уезжал, все остальные квартиры на моей лестничной площадке уже были пустыми. Во всем доме осталось максимум 25 процентов. Если так же во всем городе, то из 300 тысяч осталось в лучшем случае 70.

Ольга: Из наших знакомых никому не удалось увидеть, где проходил этот референдум. И тех знакомых, что в Херсоне, и тех, что в селе. В селе они (организаторы голосования. – РС) прошли по одной улице – но люди к ним, естественно, не выходили.

– Херсон – преимущественно русскоязычный город. Как у вас с украинским?

Игорь: Я спокойно владею украинским, потому что у меня отец – с Западной Украины.

Ольга: Ми можемо розмовляти на українськой мове, якщо ви нас зрозумієте – ми можемо це зробити!

– Что происходило с украинским языком, когда пришли российские войска?

Игорь: Вообще ничего! А что они с ним могут сделать?

Ольга: Но первые, кто зашли в город, сначала спрашивали: "Вас здесь угнетают за русский? А если вы говорите на русском – значит вы за Россию?" Вот так они себе это представляли!

– Сейчас часто говорят, что никто не сделал больше для депопуляризации русского языка на территории Украины, чем Путин со своим вторжением. Согласны?

Ольга: Да, очень многие наши знакомые уже переходят на украинский.

Игорь: Просто принципиально!

Ольга: Все в основном теперь пытаются избавиться от русского языка.

Игорь: А до войны не было вообще никакой проблемы между русским и украинским языком. Когда я в мореходке учился, у нас был парень с Ивано-Франковска – он вообще по-русски не разговаривал. Но при этом все его прекрасно понимали, отвечали ему по-русски, и он понимал нас. Никто не говорил "Бандера", "хохол" и тому подобное.

Ольга: Мы вообще этого всего не знали, честно говоря!

Игорь: Я только с началом войны и появлением этих всех лозунгов наконец-то узнал, кто такой Бандера! (Смеется.)

Ольга: Но сейчас, когда люди говорят с тобой на украинском языке, ты стараешься тоже отвечать на украинском. Потому что это приятно!

Игорь: Плюс это такая система распознавания "свой – чужой".

– Ольга, давайте вернемся к жизни в селе. Вы говорите, что старались никуда не выходить. Можете вспомнить день, когда вам было особенно страшно?

Ольга: Когда приходили конкретно к нам. Пришли в 12 ночи, родители спят. Слышу: за окном дверь машины захлопнулась. Смотрю – за забором солдаты стоят. Калитка закрыта. Я разбудила родителей: "Солдаты пришли!" – "В смысле?!" А они уже перепрыгнули через забор, открыли калитку изнутри, зашли. Дом был не заперт, мы все сонные. Пять человек с автоматами: "Здравствуйте, мы с обыском!" Походили, пооткрывали шкафы, достали какие-то камеры, фотоаппараты, сразу же забрали телефоны. Папин телефон два раза глянули, а мой очень долго смотрели. Я очень переживала – не потому, что мне что-то сделают! Боялась, что заберут папу из-за меня. У меня же [в телефоне] больше всего этого (потенциально запретного. – РС).

– А что искали-то? Что нужно было?

Ольга: Им пришла информация, что мы не любим "русский мир".

Игорь: Опять же, кто-то "стуканул"!

Ольга: Да, это село! Я и до сих пор боюсь за родителей. Посмотрели мой телефон, сказали, что им прямо на листочке пришло [заявление], что мы не любим "русский мир". "Почему? Почему вы не поддерживаете, что не так? Всё же хорошо – мы же вас освобождаем!" Где-то час продолжалась эта беседа. Ничего толком не нашли в моем телефоне. "Так, – говорят, – по мелочи!" Видимо, какие-то картинки в поддержку ВСУ из телеграм-каналов. А это было уже после того, как они ушли из Херсона. И один меня спрашивает: "Ты очень рада, что ваши освободили Херсон?" Я говорю: "Да, рада!" – "Не переживай, мы скоро туда вернемся!"

То есть была "профилактическая беседа". Сказали: если вы такого не говорили, что не любите "русский мир", то хорошо! А если говорили – попросим впредь такое больше не обсуждать. В принципе, всё! Еще посмеялись, что мы им кофе не предложили, – вот в таком всё ключе.

– Понятно. "Добрые копы".

Ольга: Да.

– А почему же вы в итоге решили уехать?

Ольга: В селе всё меньше людей оставалось. Очень много солдат – очень мало молодых девушек. Начались окрики, знакомства, это уже начало напрягать. И в один прекрасный момент ко мне подъехали солдаты… не скажу, что принуждали, но активно пытались познакомиться. Я говорю: "Нет!" – "Ну пожалуйста! Ну пожалуйста! Ну пожалуйста!" Никогда ни один русский или украинский парень не пытался так настойчиво со мной познакомиться. Этот был не русский по национальности – может быть, чеченец, я не знаю. А тут, понимаете, и сказать что-то страшно, потому что в любой момент могут домой прийти. "Ну почему ты не хочешь познакомиться?" – "Потому что вот такая ситуация…" – "Какая ситуация?" – "Война". Он говорит: "Ну, война же [будет] не вечно!" – "Не вечно – но нет!" И тут он мне сказал такую фразу: "Я тебя давно заметил… И не только я… Мне нужен твой номер, чтобы звонить, узнавать, как у тебя дела. Чтобы тебя никто не обидел". И вот тогда я поняла, что мне нужно собираться и уезжать.

– Как вам обоим удалось с украинскими паспортами выбраться сначала с оккупированной территории Украины в Россию, а потом из России – сюда, в Грузию?

Игорь: Я ехал еще в июле – и мне уже показалось, что это был абзац! Как выяснилось, у Оли потом еще веселее было. В Армянске, на границе, я простоял где-то часа четыре – просто забрали паспорта и телефоны. Что искали, что проверяли – никто не знал.

– Как вы объясняли мотивы выезда?

Игорь: Я так и сказал: еду на работу, я моряк, вот паспорт моряка! Сказал, что еду в Грузию. Они спрашивали, есть ли у меня знакомые в СБУ, еще где-то. Я сказал, что нет. Потом, через какое-то время, заводят меня в кабинетик, достают мой телефон: "А вот такая-то фамилия вам о чем-то говорит?" – "Нет! А что?" – "Что ж ты нам соврал?" И показывают переписку с девочкой от 2020 года. А эта девочка работала в СБУ то ли секретарем, то ли кем-то еще. Мы с ней тогда познакомились, пообщались, у нас ничего не получилось – перестали общаться. Вот и всё! А они пробили ее по своим базам и мне предъявили!

– Каким в итоге был ваш маршрут?

Игорь: Из Херсона в Армянск, потом до Владикавказа и через Верхний Ларс – сюда.

– А как всё выглядело у Ольги?

Ольга: Точно так же, но позже – я вот только перед Новым годом приехала. Но меня больше допрашивали – может быть, потому что я въезжала по внутреннему паспорту, у меня нет заграна. Это вызывало большие проблемы. Мужчин отпускали, оставалась одна я – и я заходила в этот кабинет. Не знаю, может, я просто на таких нарвалась, потому что обычно женщин не сильно допрашивают. И я там тоже сидела часа четыре. Начинали с простых вопросов. Отвечала: "Еду к парню". Потом начали интересоваться, на какие деньги еду, почему, "а вы точно туда?".

Но самый первый вопрос: как вы относитесь к войне? Я к нему была готова: "Плохо отношусь!" Их этот ответ не устроил, им нужен был вариант, что я поддерживаю. Но я решила: пусть меня отправляют обратно, но я никогда не скажу, что поддерживаю Россию, люблю Россию, что я за Россию! Пыталась уйти от этой темы, но они вновь и вновь возвращались: "Как вы относитесь? Нельзя быть нейтральной!" И потом началось: "Где-вы-были-восемь-лет? Восемь лет "долбили Бомбас"! Началась давка: "Вы там все бандеровцы, нацисты, вы убивали своих же детей…" Он просто выводил меня на эмоции, а я молчала. Просто отвечала: "Угу… угу…" Потому что я понимала, что если вдохну воздуха, я начну ему такое говорить, что меня уже не выпустят оттуда. По десять раз одни и те же вопросы о знакомых, родственниках в ВСУ, среди бойцов АТО.

– Это всё было на границе с Россией?

Ольга: Да. Потом отпустили, я ехала по России. На каком-то очередном КПП, таможне – я не знаю! – мы зашли – и сразу какой-то военный с издевкой: "А, с Украйны? Ну расскажите, что такое, по-вашему, незалежность? Посмотрим, от кого вы будете "незалежные"! Отношение – как будто мы не люди! И точно так же в Осетии, перед границей с Грузией: всех отпускают, одну меня оставляют, я опять жду четыре часа – и все вопросы по новому кругу. Честно! – когда я уже въезжала в Грузию, я так плакала… Показала на границе свой паспорт, мне сказали: "Добро пожаловать в Грузию!" – и я настолько расплакалась, что начали подбегать работники поста, спрашивать, что случилось, кто обидел, чем помочь… А я еще сильнее плачу! Я за эти два дня ничего не ела, не спала… тешила себя мыслью, что приеду в Грузию – и уже там поем.

– Сейчас российская армия бомбит Херсон. Есть ли у вас какая-то информация о своих родных, близких – насколько они в безопасности?

Ольга: Никто не в безопасности! Есть знакомые в Чернобаевке, в Херсоне некоторые остались.

Игорь: Каждый день – по шесть, по десять, по пятнадцать раз удары.

Ольга: Через каждые пару часов в Херсоне громко, куда-то прилетело.

Игорь: Ракетами там не работают – но РСЗО, минометы, артиллерия постоянно бьют.

Ольга: Иногда читаем: 60 ракет выпущено по всей Украине. И при этом по одному Херсону – столько же ударов. Это не прекращается. Очень пострадали нижние районы, возле Днепра. Очень страшно! В Херсоне почти никого не осталось, все разрушено. Остались те, кто встречал украинскую армию. У меня есть знакомые, они говорят: "Мы оставались, пока здесь были чужие – а сейчас здесь наши, и мы чувствуем себя свободными!" Вы не представляете! – когда освободили Херсон, это было такое счастье…

– Что планируете делать дальше?

Ольга: Никаких планов на будущее нет. Просто хотим вернуться домой!