Сегодня наш специальный гость – антрополог Александра Архипова. Мы не можем пройти мимо такой темы, как происходящее сейчас в России с похоронами и с меморизацией Алексея Навального, с теми цветочными мемориалами, которые возникают по всей России и, конечно, на Борисовском кладбище в Москве, где стена цветов уже выше самого креста.
Сергей Медведев: Я хотел бы обсудить это с точки зрения антропологии протеста. Это примерно то же самое, что было после убийства Немцова на Немцовом же мосту?
Александра Архипова: Мемориальная традиция устраивать цветочные поминки возникает где-то в 80-е годы ХХ века, а в Россию приходит довольно поздно. Мемориал памяти Бориса Немцова действительно один из первых, когда это начало делаться довольно массово, но все-таки не в таких количествах. Самый массовый мемориал был в 2018 году, когда люди горевали о 60 погибших в пожаре в торговом центре "Зимняя вишня". Тогда, притом что сначала власти разрушали мемориалы, потом смирились и даже начали делать свои, были созданы 332 мемориала в 246 городах.
Нынешняя цифра с этим сравнима. По данным сегодняшнего утра, я посчитала все известные мне цветочные мемориалы, которые возникли с 16 февраля, со дня гибели Алексея Навального, по 1 марта, его похороны, включительно. Мы совершенно точно знаем о 232 городах и 502 мемориалах – это очень много. Людей гоняют, пугают, арестовывают, мемориалы разграбляют, перекладывают, что трогательно, цветы на могилы погибших в войне.
Сергей Медведев: Работники кладбищ перекладывают цветы на другие могилы?
Мы точно знаем о 502 мемориалах Алексею Навальному
Александра Архипова: Об этом рассказывают из нескольких городов: активисты призывают перекладывать цветы с мемориалов Алексея Навального на мемориалы, например, Пригожину или еще как-нибудь. В одном случае правоохранители точно начали это делать.
Сергей Медведев: В любом случае это беспрецедентный уровень выражения горя?
Александра Архипова: Несомненно. Кроме реальных мемориалов есть еще виртуальные. Можно прямо сейчас зайти на официальную страницу Синатры: My way, которая пелась на похоронах, – там просто гигантский виртуальный мемориал в комментариях. Люди пишут, обращаясь к Алексею Навальному, пишут, что он значил в их жизни, – это гигантское количество комментариев! Прямо сейчас в "Яндекс. Картах" есть описание Борисовского кладбища, можно оставить отзыв, там начали появляться комментарии, обращенные к Алексею Навальному, а также реплики из серии: "Хорошее кладбище. Буду ходить сюда регулярно, носить цветы".
Сергей Медведев: Интересно, почему власти достаточно спокойно на это смотрят? Потому что мемориалы, похороны и смерть – это некоторая сакральная зона, куда даже репрессивный аппарат не вмешивается?
Александра Архипова: Я думаю, ничего такого сакрального здесь для представителей власти нет.
Сергей Медведев: Да, мы же видели, как обходились с телом и с мамой Навального.
Александра Архипова: А также знаем, как разгоняли людей, которые пытались класть цветы, создавать мемориалы прямо в тот день, когда стало известно о его гибели. Когда людей единицы и десятки, их очень легко гоняют, переписывают их данные, арестовывают на месте, потом по переписанным данным приходят к активистам домой. Когда же на улицу выходят десятки тысяч, вот здесь это уже невозможно контролировать таким образом.
Кроме реальных мемориалов есть еще виртуальные
Напомним, что "Белый счетчик" (это организация волонтеров, физиков и математиков) считал, сколько прошло людей на мосту от храма к кладбищу. За полтора часа мимо них только по мосту прошло 16,5 тысяч человек. Можно себе представить, сколько вообще было людей! Арестовать очередь в 30 тысяч технически невозможно. Когда люди собираются вместе, чувствуют, что они единомышленники, протест одиночек, протест слабых, о котором мы с вами так много и так грустно говорили, немедленно конвертируется в большие политические действия. Там же пытались контролировать, ставили камеры, ограждения, пытались не пустить людей, но это все равно не получилось. А дальше просто количество перешло в качество.
Сергей Медведев: Это может перерасти во что-то большее или останется некоей закрытой территорией горя, со сжатыми зубами, но с согласия властей? Я вспоминаю 2010 год, Тунис, где похороны переросли в революцию. Там торговец овощами покончил жизнь самосожжением, и протесты в результате вылились в то, что скинули президента Бен Али.
Александра Архипова: У нас все-таки политически не та ситуация, которая может быть сравнима с "арабской весной". Я не думаю, что похороны перерастут в политический протест. Но действительно очень многие почувствовали, что кругом есть единомышленники.
Помните знаменитый американский эксперимент над китайскими пользователями интернета в 2022 году? 800 человек подвергли воздействию пропаганды: до воздействия и после их спрашивали, готовы ли они и готовы ли другие люди, по их мнению, участвовать в протестах. После обработки пропагандой люди чувствовали, что, может быть, они не готовы и другие готовы очень мало, они зомбированы телеящиком, всего боятся, у них задница приросла к дивану и прочее. Поэтому они не выйдут, соответственно, я тоже не выйду, зачем я выйду один? То есть обработка пропаганды усиливает чувство одиночества и беспомощности.
Лекарством от этого является как раз стояние в подобной траурной очереди, как ни цинично это звучит. Когда человек видит, что очень много людей вокруг думают, как он, это ощущение немедленно конвертируется в коллективные эмоции, а дальше – в действия. Именно поэтому люди, стоявшие в очереди, бесконечно создавали стихийные мемориалы, кричали речевки, выкладывали из цветов разные фигуры.
Сергей Медведев: Каковы главные места по России, где создаются мемориалы?
Когда люди собираются вместе, протест одиночек конвертируется в большие политические действия
Александра Архипова: 45% всех мемориалов – это памятники жертвам политических репрессий, как общие, так и индивидуальные. Среди индивидуальных лидирует Осип Мандельштам. Возле пяти памятных мест ему созданы мемориалы Навальному. Он, погибший в лагере поэт, в каком-то смысле певец моральной борьбы с режимом, и он, так же как и Алексей Навальный, погиб в 47 лет.
Сергей Медведев: Еще, вы писали, знаковые места городов, куда ездят молодожены.
Александра Архипова: Да, 20% – это знаковые места: "Я люблю Челябинск", "Это мой город", всякие смешные фигуры льва, мышки, памятник невидимке. То есть места, которые создаются, чтобы заполнить пространство города чем-то милым, и там возникают мемориалы Алексею Навальному. Тут тоже двойная логика. С одной стороны, здесь явно логика: все памятники не закроешь, не оцепишь, невозможно выставить полицейские наряды у каждого памятника. А с другой стороны, это еще попытка вписать Алексея Навального в пространство своего любимого города, чтобы он был с нами, на фоне знака "Я люблю Челябинск" и других подобных мест.
Практически 12% – это места без места, как я их называю, когда люди, которые боятся подойти к памятнику жертвам репрессий, который уже оцеплен, втыкают фотографии Алексея Навального, свечки и цветы в снег у своего подъезда, у лавочки, в парке, дают мемориалы в пустом лесу, у водопада, то есть везде, где пустое пространство, но при этом взгляд человека, который там находится, это видит. И получается, что мемориалы памяти Алексея Навального везде.
Сергей Медведев: Существует топография террора, а здесь топография памяти. Люди размечают пространство этими самодельными мемориалами и знаками Навального. Новая география России!
Александра Архипова: Ровно так. "Мемориал" много лет вел программу "Топография террора", а теперь мы имеем топографию современного террора, и люди ее видят.
Сергей Медведев: Люди присваивают памятники жертвам политических репрессий, проецируя их на сегодняшнюю ситуацию, на противостояние режиму, Путину, войне. Меморизация Навального превращается в широкое политическое действие.
Получается, что мемориалы памяти Алексея Навального везде
Александра Архипова: Когда происходят очередные бомбежки Россией Украины и снова и снова гибнут мирные жители, люди тоже несут цветы либо к памятникам жертвам политических репрессий, либо к памятникам, связанным с Украиной. Цветы у памятников жертвам политических репрессий – новый тренд. Я не удивлюсь, если автозаки будут дежурить у таких памятников постоянно.
Сергей Медведев: Какие еще ритуалы может использовать общество для политических целей?
Александра Архипова: Два основных инструмента, которые сейчас используются, – это мимикрия и контрпослание, когда люди имитируют официальное послание. Например, сейчас появляются стикеры, выборные плакаты, сделанные абсолютно в стилистике ЦИК. Официальный плакат призывает "Голосуй за Путина", а неофициальный содержит контрпослание с элементами мимикрии: там появляется надпись "Россия без Путина".
И таких штучек очень много. Например, люди, шокированные смертью Навального, на предвыборных плакатах дописывают галочку и ставят: "Голосуй за Алексея Навального". Понятно, что речь идет о такой гонке вооружений: мы пытаемся изобретать какие-то способы высказать свое мнение, а власти стараются нас догнать и перегнать, быстро нас побороть. Соответственно, в этой гонке вооружений мы лишь чуть-чуть опережаем, но иногда опережаем.
Сергей Медведев: Давно пишут политические послания на рублях – этой традиции уже лет 15.
Александра Архипова: Послание на купюрах – вещь не новая, но сейчас это появляется заново. На этой неделе задержали и обвинили в "дискредитации российской армии" женщину, которая сдавала в банкомат деньги, и среди этих купюр оказалась такая бумага с призывом не голосовать за Путина или против войны. Таких способов гигантское количество.
Сергей Медведев: А культура граффити, наклеек сейчас расширяется?
Александра Архипова: Пик антивоенных стикеров и граффити был весной 2022 года. Постепенно количество заметных больших стикеров и граффити сильно уменьшилось, но сейчас по-прежнему появляется довольно много разных очень небольших нанопротестных стикеров, граффити. Нельзя сказать, чтобы традиция умерла. Мне каждую неделю присылают десятки новых примеров. Сейчас в разных городах России люди расставляют желтых уточек или рисуют их, и это тоже знак поддержки Алексея Навального.
Навальный умел создавать знаки-индексы. Когда кто-то показывает маленькую желтую уточку, большое количество людей вспомнят фильм "Он вам не Димон", где рассказывалось про безумный дворец Медведева, в котором даже есть домик для уточки. Дальше все вышли на протест, изображали уточек. У Алексея Навального на столе был набор этих детских уточек, и дальше уточка стала знаком-индексом, который объединяет людей.
Навальный умел создавать знаки-индексы
Второй такой знак-эмблема сейчас для россиян, которые не являются сторонниками путинского режима, – это изображение "Лебединого озера" или любая отсылка к нему. Рисунки четырех или пяти безголовых балерин, украшения из балерин, заставка клипа Нойза "Лебединое озеро" – это вместе знак-эмблема, это то, в чем мы нуждаемся. Люди хотят быть объединенными и ищут для этого какие-то знаки.
Сергей Медведев: В последний год войны вы фиксируете какой-то новый фольклор, юмор, связанный с противостоянием в войне?
Александра Архипова: Фольклор у нас мрачный: какой режим, такой и фольклор. Одна из последних горестных шуток: в Уголовный кодекс собираются ввести новую статью под названием "Цветоложество". Это к вопросу о репрессивной политике в адрес тех, кто выходит к памятникам с цветами.
Сергей Медведев: Война и периоды диктатуры в целом стимулируют или гасят такого рода низовую народную инициативу? Россия за много веков своей истории создала очень большие символические формы компенсации, то есть политическое недействие транслируется в язык: русский фольклор, запретная сказка, политический анекдот. В России не было парламента, в СССР не было широких публичных протестов, но был широко развит политический анекдот. Это правило сейчас действует?
Александра Архипова: Недействие может быть мотивировано двумя внутренними смыслами. Первый: я не действую, потому что не хочу. Второй: я не действую, потому что мне не дают, я боюсь, у меня семья и дети. Соответственно, если ты не действуешь по второй причине, то ты будешь хотеть это свое недействие как-то оправдывать, объяснять, тебе нужны союзники по твоему желаемому действию или реальному бездействию. И поэтому люди, которых вынуждают ничего не делать, будут сидеть и искать себе союзников, рассказывать им шутки, страшные истории, слухи, писать какие-нибудь мемы, рассказывать про двойников президента. Это оружие слабых, мы не можем с ним выйти протестовать в открытую, но можем создавать очень хорошо впечатанные в асфальт сети недовольных.
Сергей Медведев: Вы сейчас были на Кубе, вы там своим антропологическим взглядом смотрели на то, что происходит с фольклорной, народной культурой? Там возможны подобного рода протесты?
Александра Архипова: На Кубе очень долго не было никакого интернета, но примерно четыре года назад интернет пришел в мобильные телефоны. А дальше Куба в промежутке между двумя локдаунами открывает доступ российским туристам, они привозят очень много ковида, на Кубе чудовищно подскакивает заболеваемость, медицина не справляется, и люди начинают умирать просто из-за нехватки парацетамола и марли. В результате на улицы выходит миллион человек, информация об этом передается через мобильные телефоны.
Потенциал протеста на самом деле есть в любых обществах
На следующем этапе на Кубу привозят гуманитарную помощь, ее воруют, с этим приезжает разбираться президент, в него кидают тухлыми яйцами, и он позорно бежит от толпы в сто человек. Это снимают на мобильные телефоны, и это видео начинает стремительно распространяться. Сейчас на Кубе режим ухудшился, люди сидят, некоторые до сих пор не вышли, а те, которые вышли, уезжают в политическую эмиграцию.
Сергей Медведев: Вы проецировали ситуацию в России на кубинскую? Путин правит 50 лет – вот Куба.
Александра Архипова: Очень много про это думала. В день смерти Алексея Навального я вышла с пикетом к посольству России в Гаване, после чего через полутора суток к нам постучались кубинские кагэбэшники и очень хотели нам что-нибудь пришить. Дальше мы были приглашены на беседу, очень мило беседовали час, обменивались опытом, впечатлениями. Слава богу, эта история окончилась хорошо. Но она показывает, что режим на Кубе не такой уж мягкий. Он очень бедный, гораздо более бедный, чем в России, и эта бедность заставляет правоохранителей особенно не напрягаться. Если бы они напряглись, то, наверное, я бы оттуда так легко не улетела.
Сергей Медведев: Там более молодое население, есть потенциал протеста и революции.
Александра Архипова: Потенциал протеста на самом деле есть в любых обществах. Прямой протест – это последняя цена, которую ты готов заплатить, перед этим люди все-таки стараются сделать максимально возможное количество других вещей, изменить общество гражданским путем или уехать, сделать что-нибудь еще, донатить, собирать деньги. Этот процесс мы наблюдаем сейчас. Людей жестоко наказывают за то, что они донатят деньги, тем не менее они продолжают это делать. Жестоко наказывают за то, что люди помогают беженцам из Украины, которые через территорию России перемещаются в страны Западной Европы, тем не менее люди продолжают им помогать.
Сергей Медведев: Нужно прислушаться к словам о том, что потенциал протеста существует всегда и везде. Он действительно есть и в России, он задавлен, но то, что происходит в последние дни с мемориалами Алексею Навальному, показывает, что он есть. И в этом политический гений и величие Алексея Навального, который даже с того света умеет создать ситуацию, при которой люди чувствуют солидарность и предъявляют свое существование власти.
