Благодаря декоммунизации и архивной революции в Украине историки получили доступ к следственным делам коллаборационистов и пришли к выводу о том, что костяком вспомогательных формирований на немецкой службе стал вчерашний партсовактив, успешно приспособившийся к новой власти.

Судьбы этих людей свидетельствуют о близости двух диктаторских режимов. Те, кто вчера расстреливал "врагов народа", был готов заниматься подобной работой в пользу гитлеровской власти. Мы рассказываем две истории о перекрасившихся сотрудниках НКВД.

Партизан-оборотень

Иван Хитриченко родился 25 октября 1903 года в с. Веприн Радомышльского района Житомирской области. В годы Гражданской войны и НЭПа мирно трудился простым рабочим на лесозаводах, а также кочегаром на железной дороге. С 1925 по 1928 год прошёл срочную службу в Красной армии, где вступил в партию, после чего решил пойти в милицию. Будто предвидя разгром села, годы коллективизации и Голодомора Хитриченко провел в крупных городах – Киеве и Николаеве. Причём используя партийный статус, без профессионального образования он смог стать помощником начальника по политчасти киевского городского управления НКВД.

Впоследствии капитан Драгенко, один из бывших руководителей Хитриченко, дал ему положительную характеристику:

…Политически развит, над повышением своего политического уровня работает, в партийно-массовой работе принимает активное участие.

Дисциплинирован, выдержан, имеет способности руководить подчинённым составом, пользуется авторитетом среди личного состава и у населения. За период работы в 10-м отделении милиции добился уменьшений уголовных проявлений на территории отделения, проводит активную борьбу с нарушителями паспортного режима, со спекуляцией и хищением социалистической собственности, лично занимается вербовкой агентуры и работает с ней.

Однако дальнейшую карьеру Хитриченко продолжил "на гражданке". В 1934–1936 годах он был сначала заместителем начальника политотдела машинно-тракторной станции по партийно-массовой работе в местечке Городок Каменец-Подольской области, а потом – заместителем директора по политчасти того же самого учреждения. В 1936–1938 годах Хитриченко дослужился уже до номенклатурной должности, став секретарём райкома компартии Украины в городке Дунаевцы той же самой Каменец-Подольской (сейчас Хмельницкой) области. Поучаствовав в "Великой чистке" 1937–1938 годов, в основном с помощью выявления, ареста и высылки бывших уголовников, ушлый карьерист сам угодил под следствие. Но даже в ежовщину ему удалось выкрутиться. Более того, "управленец широкого профиля" вернулся в столицу Украины, где с 1938 по 1940 год работал сначала начальником электромеханического цеха на керамическо-художественном заводе, а потом техническим инспектором ЦК союзов фарфорово-фаянсовой промышленности Украины.

Очевидно, Хитриченко тянуло к униформе. С апреля 1940 года он вернулся в органы и советско-германскую войну встретил в должности начальника Кагановического районного управления НКВД г. Киева.

Жена с дочерью успели эвакуироваться, а сам Хитриченко оказался в плену. Напомним, что из взятых немцами в плен летом – осенью 1941 года большинство не пережило зиму. Однако непотопляемый фигурант взял себе говорящую фамилию "Зайченко". Далее, по его же словам, он был выпущен по подложной справке из лагеря и вернулся на малую родину – в Житомирщину. В период, когда вермахт одерживал оглушительные победы, даже оставленные для работы в тылу противника коммунистические функционеры сидели тише мышей. А Хитриченко проявил инициативу и, активизировав деятельность местного подполья, фактически его расконспирировал. Более того, он создал партизанский отряд под своим руководством, и… формирование было уничтожено оккупантами во время первого же сбора. Сам "Зайченко" удивительным образом не пострадал, а вернулся в столицу Украины, где возглавил подразделение охранной полиции, сторожившей лагерь военнопленных.

Находясь на службе у нацистов, Хитриченко, не скрывая самого факта коллаборации, вступил в киевское подполье, после чего в нём последовала серия провалов. Столичные коммунисты обвинили полицая в работе на германскую службу безопасности – СД и приговорили к смерти. И это были не пустые угрозы – в 1941–1943 годах представители советской стороны неоднократно осуществляли убийства реальных или мнимых "предателей" в городах, находившихся под немецкой оккупацией.

То ли из-за желания унести ноги от руки Москвы, то ли в предчувствии "коренного перелома в войне" изворотливый Хитриченко в период наступления Красной армии под Сталинградом бежал на территорию украинско-белорусского Полесья. Спустя несколько месяцев блужданий он встретился с пришедшим с Левобережья Украины командиром Сумского партизанского соединения Сидором Ковпаком, которому наплёл о собственных заслугах по организации партизанской борьбы. Вдохновлённый Ковпак самовольно назначил Хитриченко командующим партизанским движением в Киевской области. После этого бывший полицай, назвавшись уполномоченным ЦК КП(б)У, сумел подчинить себе несколько небольших отрядов Киевщины. Вскоре находившийся в тот момент в Москве Украинский штаб партизанского движения утвердил Хитриченко командиром Киевского партизанского соединения им. Хрущёва.

На новом посту он отличался особой жестокостью по отношению к бывшим коллаборационистам, в том числе оказавшимся в партизанах. В частности, организатор Розважевской районной полиции Марк Савченко, позже создавший партизанский отряд и не скрывавший своего прошлого, был расстрелян Хитриченко только за то, что запрещал партизанам убивать пленных немцев и не справлялся с дисциплиной во вверенных подразделениях. И это был не единственный подобный случай. Не исключено, что таким образом командир устранял реальных или потенциальных свидетелей его деятельности в германских спецслужбах, или же, так сказать, мстил другим за свой бывший коллаборационизм.

Доходило до зверств. По свидетельству самого Хитриченко, под самый конец оккупации он устроил показательную казнь в духе "нового средневековья":

25 сентября [1943 г.]… мы подошли вплотную к райцентру [Ново-Шепеличи (сейчас – в зоне отчуждения после Чернобыльской аварии. – А. Г.)]… и в двухчасовом бою… заняли его… …Мы расстреляли человек 40 полицейских… Наши ребята взяли живьём начальника жандармерии и двух жандармов. Интересно, как один мальчик принял участие в уничтожении жандарма, который расстрелял его отца. Мы подвесили [жандармов] веревками, а мальчик берёт солому из сарая, носит эту солому и поджигает, чтобы жандармы горели.

И говорит: "Это за то, что он расстрелял моего отца".

И мы живьём их сожгли…

Одним из наших отрядов, Бородянский, применял такую тактику: у нас мало беззвучек (то есть ножей. – А. Г.), отряд имел дело с палачами, агентами, шпионами. Они берут камень, цепляют к шее и вместо расстрела бросают с камнем в речку…

Для расстрела существовал комендантский взвод. Но некоторые товарищи рвались [сами] расстреливать… Капитан армейский Лишевский (заместитель Хитриченко – А. Г.) столько расстреливал, что я запретил ему уже это делать, так как это отражается на нервной системе. Он лично расстрелял 12 человек из пистолета. За весь период нашей работы сколько гестаповцы ни засылали разных осведомителей, мы вовремя их расстреливали…

Согласно оперативному отчёту соединения, за время борьбы было убито в боях и казнено 320 казаков, старост, полицейских и агентов.

Нетерпимость к дисциплинарным нарушениям отдельных командиров сочеталась у Хитриченко с гедонизмом – от девушки, находившейся при штабе, он прижил дочь. В собственноручно утверждённом Лаврентием Берией документе значится, что командир соединения "…расстреливал ни в чём не повинных партизан, вместо подготовки и проведения боевых операций он занимался пьянством".

Да и к проступкам других подчинённых Хитриченко относился с удивительной толерантностью.

Например, в приказе по соединению за личной подписью бывшего милиционера значилось, что:

В ночь с 14 на 15.6.43 г. сводной группой от партизанских подразделений была произведена продуктовая операция в сёлах Мирча, Меделеевка, Вышевичи…

Операция прошла неорганизованно и походила на налёт, а не на законные действия партизан. В ходе операции личный состав сводной группы занялся изъятием у населения сметаны, молока, хлеба и водки, а боец взвода разведчиков мародёрством забрал часы.

Провинившиеся партизаны отделались нагоняем.

Наиболее вопиющий случай попустительства разнузданности подчинённых можно найти в приказе Хитриченко по соединению от 5 сентября 1943 г., т. е. под конец оккупации:

20 августа при проведении хозяйственной операции в селе Гутомаретин Грищенко Е. изнасиловал девушку по имени Оля, арестованную по подозрению в шпионаже.

С целью сокрытия преступления Грищенко настаивал на расстреле этой девушки, хотя было установлено, что она не является шпионом. Грищенко Е., находясь в отряде, систематически избивал бойцов и граждан.

Приказываю:

Грищенко Е. Л. от занимаемой должности [начальника отделения] отстранить и перевести рядовым.

За допущенные преступления тов. Грищенко объявить строгий выговор с предупреждением.

После возвращения Красной армии всплыли "проделки" Хитриченко в 1941–1942 гг., но у следователей МГБ не нашлось прямого документального подтверждения тому, что Хитриченко являлся агентом германских спецслужб. И расстреливать командира целого соединения, к тому же имени первого секретаря ЦК Компартии Украины, возможно, было "не совсем удобно". Однако, поскольку его служба в полиции в 1942 году сомнению не подлежала, он получил-таки 10 лет.

На этом история не закончилась.

После смерти Сталина с восшествием на престол Хрущёва усилилось политическое влияние партизанских вожаков Украины. Ковпак со товарищи ещё раз вступились за коллегу, партийное начальство дало соответствующие директивы, и прокуратура волевым решением объявила результаты расследования НКГБ недействительными.

Будто заговорённый, Хитриченко вышел на свободу и ещё при жизни был зачислен в когорту официально почитаемых героев войны. Топонимика Украины пополнилась именем выдающегося авантюриста. В частности, в Киеве школа №13 получила его имя. Её директором долгое время работала родившаяся 9 мая 1944 г. дочь этого командира Людмила, которая создала там музей партизанской славы. В последующем этот педагог возглавляла также школу для детей советских военнослужащих в Чехословакии.

Несмотря на то, что в независимой Украине в массмедиа всплыло немало неприятных фактов об этом авантюристе, уже после "революции достоинства" (Евромайдана) в Веприке – родном селе Хитриченко – была установлена мемориальная доска в его честь. Его слава пережила и декоммунизацию – до сих пор столичная школа №13 носит имя этого предателя без кавычек. Воистину, наградил Бог имечком – nomen est omen.

Служака пяти воинств

Его биографии с лихвой хватило бы на десятерых. До недавнего времени абсолютно неизвестный ни у себя на родине – в Украине, ни в местах "боевой славы" – в Польше и Белоруссии. Десятилетиями его "приключения" замалчивались советской государственной машиной. Этот полиглот сделал для "отчизны мирового пролетариата" не меньше многих знаменитых Героев Советского Союза. Правда, и против неё было сделано немало… В конечном итоге за ним остались гекатомбы трупов.

Материалы архива Службы безопасности Украины сообщают, что родился Семён Блюменштейн в Станиславе (сейчас – Ивано-Франковск) в 1894 году в тогдашней Австро-Венгерской империи в семье сапожника Захара Блюменштейна.

Частную школу барона Гирша ему из-за крайней нужды окончить не удалось. Пришлось зарабатывать на жизнь в слесарной мастерской Зибермана.

С началом Первой мировой войны Семён попал по мобилизации в войско монархии Габсбургов, которая в 1918 году приказала долго жить. Солдата по дороге домой задержал патруль новосозданной венгерской армии и настоятельно попросил продолжить борьбу. Однако часть была вскоре разбита румынами, некоторых её солдат из плена отпустили восвояси.

В родных местах тоже сменилась власть: появилась Западноукраинская Народная Республика. Надев третью форму в своей жизни, Семён поступил в батальон ЗУНР, несший охрану Станислава, де-факто ставшего столицей. Отступив вместе с новыми соратниками в Каменец-Подольский, Блюменштейн постепенно решил отойти от защиты независимой Украины: союзные ЗУНР петлюровские войска подвергли его аресту и временному заключению за еврейское происхождение. Вскоре Семён познакомился с неким Михаилом Чёрным, представителем партии большевиков, который предложил принять участие в экспроприации казначейства армии Деникина, расположенного в близлежащей Жмеринке. Поздней ночью осенью 1919 года группа из 6 человек разжилась "керенками", "деникинками" и мешком золотой валюты царской чеканки. Награбленное было отдано руководителям одесского коммунистического подполья, а практика "эксов" продолжилась до прихода Красной армии.

С воцарением коммунистов бывший налётчик надел 4-ю форму и пошёл в ВЧК, где, ловко сдав новым властям группу бывших сослуживцев по армии ЗУНР, быстро сделал карьеру. При этом он получил новую фамилию – Барановский. Далее он служил на руководящих постах в Подольском ГУБ ЧК (Винница) и Могилёв-Подольском поветовом (районном) отделе ЧК. В автобиографии он писал о службе в органах госбезопасности: "По натуре жесток был и остаюсь к врагам народа. Собственноручно расстреливал сотни к[онтр]-р[еволюционеров]".

Впрочем, из-за конфликта с начальством Барановского перевели в милицию, уголовный розыск. И по этой линии он сделал карьеру, служил в Харькове, потом на юге СССР, где занимал должности заместителя начальника Главного управления НКВД Грузинской ССР, а потом Таджикской ССР. Однако в первых числах 1933 года Барановского вызвали в Москву, где уволили из органов по причине сокрытия им факта службы в Украинской Галицкой армии. Дополнительным основанием послужила "замазанность" оперативника в самообеспечении (т.е. воровстве с использованием служебного положения), а также организация разнузданной "отвальной" в Тбилиси.

Но столичная командировка не прошла даром. Находясь в Ново-Московском отеле, Барановский познакомился с начальником полярной экспедиции И. Ландиным. Он предложил опытному управленцу принять участие в путешествии, которое должно было состояться в ближайшие дни. В апреле Барановского уже назначили заместителем начальника Западно-Таймырской экспедиции, и через пару месяцев мероприятие началось. Главная цель плавания парохода "Белуха" состояла в поиске мест возможного строительства аэродромов для полётов полярных лётчиков на западном побережье Таймыра. Выйдя из Архангельска, полярники обследовали ряд островов, в частности, Уединеня, Крузенштерна, дошли до пролива Фарма, архипелага островов Ведомостей ЦИК. Сделав необходимую работу, корабль на обратном пути 24 сентября 1933 года потерпел аварию, но находившийся рядом пароход "Аркос" спас команду и наиболее ценное имущество. Кроме выполненного непосредственного задания экспедиция выявила ряд островов в Карском море, один из которых назвали фамилией Барановского. Годом позже киностудия "Восток-Фильм" сняла про эту эпопею кинокартину.

Пару лет проработав на других хозяйственных руководящих должностях, в марте 1935 года Барановский получил весть об исключении из партии. В поисках трудоустройства Барановский уехал в Харьков, где на его голову сваливается ещё одна неудача: осуждение по статье "Мошенничество". Припомнили ему и старые харьковские грехи – пьянки, "связь с проститутками, оргии, использование для этого конспиративных квартир", а также избиения заключённых. Барановский оказался отправлен на 4 года в ИТЛ: сначала в Подмосковье, потом в Карелию.

После отсидки много чего и кого переживший чекист переехал в Сумскую область Украины. Война застала его на должности заведующего автопарком Мезеновского сахарного завода.

С началом немецкого вторжения бывший оперативник продолжил поиск приключений и просил оставить его на агентурную работу в тылу немецких войск. Неясно, то ли он искренне хотел бороться в тылу врага, то ли, просчитывая все варианты, хотел обеспечить себе "пространство манёвра" на случай ухода и возвращения Красной армии.

Толком не "оформившись" агентом, Барановский вследствие быстрого наступления немцев всё же остался в тылу, где… скрыл своё происхождение (довоенные сослуживцы не знали о его еврейских корнях) и, благодаря владению венгерским языком, выдал себя за уроженца Братиславы, осыпанного наградами удалого мадьярского гусара Вильгельма Эстергази, а позже – советского генерала, пострадавшего от репрессий. После чего решил вернуться на знакомую работу. Костяк полицейских формирований на оккупированной территории составляли представители бывшего партсовактива, многие из которых и не скрывали своё прошлое, некоторые – как "Эстергази" – утаили его. Блюменштейн прошёл медицинский осмотр, во время которого пережил не лучшие минуты своей жизни… Тем не менее, врач каким-то чудом не увидел (или сделал вид, что не увидел) следов обрезания и признал его "арийцем".

Красноречие и знание немецкого позволило сделать авантюристу карьеру и при новой власти – военной администрации. Вначале он стал работать переводчиком при комендатуре обер-лейтенанта Грасси, потом начали задействовать на допросах советских активистов, которыми Сумщина традиционно богата, а также людей, заподозренных в антигерманской деятельности. При новой "стационарной" военной комендатуре бывшего оперативника подняли в должности, а потом оккупанты, не ведая того, из опытного милиционера сделали начальника Краснопольской районной полиции. Таким образом, Блюменштейн примерил новую форму в пятый раз. Под началом Барановского служило 180 человек, из них в самом Краснополье – 35, а остальные распределялись по 9 участкам. В функциях полицаев было обеспечение порядка, контроль исполнения распоряжений новой власти, "наказание" непокорных, а также составление донесений политического характера – для спецслужбы СД.

Позднее свою активную коллаборацию Барановский пояснял тем, что хотел лучше замаскироваться, внедриться в аппарат для ведения агентурной работы в пользу советской власти. Не исключено, что подобные мотивы присутствовали. В июне 1942 года, когда вермахт громил Красную армию на трёх участках фронта и казалось, что победа Рейха близка, Барановский связался с ранее высаженной для организации партизанской борьбы группой Миронова, которая до того момента сидела "тише мышей".

После переговоров с командиром начальник полиции Краснопольского района стал по совместительству командиром партизанского отряда. Новосозданное формирование получило название "имени ВЧК", но активной борьбы не вело. В январе 1943 года на территорию Сумщины прибыла группа, подготовленная разведывательным управлением Брянского фронта, в составе трёх человек. Барановский забрал их к себе в полицию на постой, поселив в отдельной комнате, где было два выхода. Один из них вёл в личный кабинет начальника полиции, другой – наружу, но был замаскирован портретом Гитлера. По рации группа передавала "на большую землю" собранные полицаями сведения.

Перед самым приходом Красной армии партизаны-полицаи Барановского провели рейд по сёлам Сумщины, где расстреляли многих представителей населения, а также ряд лиц, сотрудничавших с оккупантами. Таким образом начальник райполиции "заметал следы" своих "проделок" на службе у немцев.

Вернувшиеся "органы" арестовали Барановского со товарищи, но после короткого разбирательства отпустили. Более того, решив использовать его опыт нахождения в тылу врага, знания польского и других языков, Барановского назначили начальником сформированной НКГБ УССР спецгруппы "Заднестровцы" (13 человек). Тем более охочий до войны "Корецкий" (такой новый оперативный псевдоним получил командир) сам рвался "искупать вину" кровью. Понятно, не только и не столько своей.

Приоритетом "Заднестровцев" были "задачи по Т". На ведомственном языке так обозначался терроризм – убийства высокопоставленных лиц оккупационной администрации с целью запугивания остальных. Поскольку группу в перспективе планировалось вывести за границы СССР, да и для "работы" в Украине могли быть полезны иностранцы, под началом галичанина собрался настоящий интернационал – русские, украинцы, венгры, словаки и сербы. Из-за плохого знания русского они почти не освоили спецподготовку. Барановского же, по его показаниям, в этом смысле вообще ничему не учили. Тем не менее, отряд перешёл линию фронта в начале декабре 1943 года.

Мишенью №1 для команды стал рейхскомиссар Украины Эрих Кох, резиденция которого находилась в Ровно. Однако, как известно, охотились за этим садистом, которого соратники по партии называли "Второй Сталин", и агенты ГРУ, и боевики Украинского штаба партизанского движения, и "ликвидаторы" НКГБ СССР, самым известным из которых являлся Николай Кузнецов. Поскольку по основному месту работы Кох бывал слишком редко, значительную часть времени "отсиживаясь" в другой своей резиденции – Кёнигсберге, то задачу не решил никто.

Изначально тергруппа "Корецкого" была направлена в Карпаты, но в цитадель бандеровцев решила не соваться. Пешком пройдя сквозь Полесье, в феврале 1944 г. она остановилась около Радеской колонии Брестской области БССР, по дороге совершив несколько диверсий. В Киев полетели радиограммы об убийстве немецкого генерала, нескольких полковников, десятков солдат. Однако достоверность этих сведений породила сомнения уже у тогдашнего начальства "Заднестровцев".

Через некоторое время отряд перешёл реку Буг и оказался на территории нынешней Польши. Задача изменилась – следовало отправить на тот свет царствовавшего в Кракове коричневого сатрапа Польши Ганса Франка, а заодно и нескольких других нацистских "управленцев". "Корецкий" вербовал агентуру, но предпринял и действия, мешающие выполнению секретного поручения, – увеличил свою группу до 400 человек за счёт беглых военнопленных, бойцов Гвардии Людовой, полицаев-перебежчиков и просто охочего люда. Отряд не пошёл на Краков, а базировался в районе села Воля Верещинская в Люблинском воеводстве. Предприимчивость ограждалась Центром, который отверг инициативу о создании целой дивизии НКГБ в тылу врага.

Вскоре Восточную Польшу заняла Красная армия, а Барановский… в четвёртый раз в своей жизни оказался в местах лишения свободы. Перечень обвинений был длинным: невыполнение спецзаданий, их раскрытие перед другими тергруппами, очковтирательство. Неуставные отношения в спецгруппе, в том числе мордобой и шомпола как метод руководства, а также пьянка и мародёрство, которыми "заднестровцы" отметились в Украине, Белоруссии и за Бугом, послужили лишь "довеском". Но главное – позже "всплыли" свидетельства о делах Барановского в ипостаси Вильгельма Эстергази, на Сумщине, в том числе причастность к казням заложников – т.е. невиновных. Более того, припёртый к стенке свидетельскими показаниями, 13 февраля 1945 года подследственный заявил: "Я сам лично расстрелял [жителя села Мезеновка] Годованника". Последний был советским активистом.

Обвинительное заключение сообщало: "…Принимал активное участие в карательных экспедициях и облавах против партизан и советских парашютистов, партизан и коммунистов, допрашивал и избивал арестованных, лично расстреливал советских активистов и партизан, являлся организатором ограбления советских граждан в пользу немецких оккупантов…" И это только часть его "заслуг".

По совокупности "проделок" его приговорили к высшей мере наказания. За три недели до окончания Второй мировой войны приговор был приведён в исполнение. Да и в свободной Украине, после проверки следственного дела, Семёна Барановского-Блюменштейна прокуратура признала не подлежащим реабилитации. При этом сотни "врагов народа", убитые чекистом на службе советской родине, никак не повлияли на его нынешний правовой статус.