Не все советские выходцы в Америке довольны тамошней действительностью, и не только тамошней. "В мире, – пишет одна из них, – идет экспансия богатых и вытеснение бедных и старых в мир иной. В западной Европе как бы получше, пока там есть нынешние правители".

Живя в Советском Союзе, она мечтала о демократии, но не совсем такой. Экспансия – значит наступление, распространение, захват, обычно – чужой территории. Богатые американцы, получается (американцы – прежде всего), наступают на бедных и старых у себя в стране, теснят их, как сказано, сживают со света. Это – русский язык трехсотлетней давности, даже больше: трехсотдвадцатилетней давности. Я говорю о Радищеве, о его знаменитом восклицании о помещиках: "Звери алчные, пиявицы ненасытные". Это язык и Некрасова: "Укажи мне такую обитель, я такого угла не видал, где бы сеятель твой и хранитель, где бы русский мужик не стонал". Это язык и Ленина – язык классовой борьбы. Сто лет назад советская власть объявила – и повторяла семьдесят лет – что она за демократию, но настоящую, за ту, которая не для богатых, а для бедных, для трудящихся. Отсюда вытекала и цель-задача: богатых ликвидировать как класс – пусть будут одни бедные, одни трудящиеся, то есть, одни хорошие люди и ни одного плохого, и они-то, хорошие бедные люди, избавившись от пиявиц ненасытных, устроят себе рай на земле. Была и тогда, есть и сейчас более мягкая программа: богатых принуждать делиться с бедными, не жадничать. Такого мнения были лучшие люди всех времен и народов. Даже самые лучшие, но не самые умные. Вот так… Самые лучшие, самые добрые, самые чувствительные, но не самые умные… Не хотели думать, что получится из попыток принудить богатых делиться с бедными. Именно принудить, заставить. Даешь равенство, даешь справедливость! От таких попыток больше всех страдали и страдают бедные. Иначе и быть не может. Здравый смысл и наука подсказывают, да не все слышат, что из всех мыслимых равенств только одно самое, так сказать, дельное, продуктивное, честное, такое, от которого выигрывают все: равенство перед законом. Русская американка, написавшая, что богатые во всем мире, в том числе в США, сживают со света бедных и старых, делает примечание, даже два. Вот первое: "Есть вариант оказаться совсем бедным (как делают наши эмигранты), и тогда ты получишь бесплатную медстраховку и очень дешёвое жилье, но будешь под пристальным надзором властей, никуда не поедешь, лишнего не купишь – нищий и все! К этому прибегают и китайцы, остальные мучатся и вкалывают после пенсии почти до смерти". А вот второе примечание этой женщины к ее утверждению, что в США богатые сживают со света бедных. Читаю: "Людям после шестидесяти – шестидесяти двух дают (если они стоят в очереди и подходят под категорию) государственное жилье за очень маленький рент, при этом можно просить и две, и три комнаты – если тебе нравится жить просторно, но и в этом случае ты каждый год отчитываешься о доходах и за тобой пристально следят", – пишет эта госпожа. То есть, если ты Америка, то содержи без звука всех, кто желает быть у тебя на иждивении, и не считай своих денег в чужом кармане. Да, своих денег в чужом кармане. Такое человеколюбивое требование. Не считай! Душа у этой женщины добрейшая, и все было бы, повторю, хорошо, если бы от такой доброты могло произойти хоть какое-то добро. И последнее. Кому желательно окончательно убедиться, что богатые американцы таки да, сживают со света бедных и старых, поинтересуйтесь, какая средняя продолжительность жизни в Штатах. Ну, и сколько человек ежегодно покидают эту страну в поисках лучшей доли, каков наплыв североамериканских беженцев в ту же Германию и в другие страны Западной Европы, где, как пишет она, получше, чем в Америке, пока там, в Западной Европе, нынешние правители. Или, чтобы далеко не ходить, сколько беглецов из Нью-Йорка устремляются в Мексику или на Кубу…

Елена Коновалова пишет: "Я с девяностых не верила правительству. После Крыма и четырнадцатого сделала попытку верить, старалась видеть хорошее, зашевелилась надежда – а может... Нет, не может. Мне теперь стыдно, что я поверила. Мне уже в который раз нагадили в душу. Втихушку, прикрываясь футболом, тьфу".

Ольга Ларионова: "Да, обидно до слез, что действительно такими темпами они, – это она о правительстве, – из патриотов вроде меня выжимают последнюю надежду на разум, совесть, и просто уже и меня злят".

Ян Романов сыплет соль на раны этим добрым женщинам: "Кто за Путина – им повысить пенсионный возраст. Кто был против, тем поднять пенсию!" Вам, господин Романов, легко шутить, а вот поставить себя сегодня, именно сегодня, на место того же Путина, когда ничего сделанного не воротишь, ленту не открутить ни на десять лет назад, ни на пять. Ни даже на минуту. Денег-то нет и не предвидится – столько, чтобы все были довольны, не прикидывали, выходить ли на улицы и если выходить, то когда и с какими требованиями, кроме главных – денежных.

Вспомнили высказывание недавно умершего поэта Наума Коржавина, что он за то, чтобы в России была свобода, но для этого-де должна быть сама Россия. Стали тревожно интересоваться, был ли и он имперцем, как тот же Бродский. Легче сказать, кто из заметных людей русской культуры им не был, не остается и не пребудет до упора. Высказывание же Коржавина можно истолковать как речь защитника на суде над путинизмом – защитника, который не против суда над этим злом, но хочет что-то сказать о нем такое, что может помочь лучшему пониманию сути дела. Эти люди, скажет он, боялись, что свобода разнесет Россию на части, которых потом не собрать. А пока что об этом почти не говорят даже между собою ни друзья путинизма, ни его недруги. Не пришло время? Ни те, ни другие не знают, что сказать, или знают, да не решаются? Что должны были бы говорить друзья путинизма, по возможности, открыто или хотя бы друг другу не таясь? "Да, в России не свобода, а видимость свободы, но так надо. Может быть, это все равно не позволит нам сохранить Россию в ее нынешних границах, но мы должны до последнего держаться за нынешний порядок, а там что Бог даст". Что должны были бы, в свою очередь, говорить недруги путинизма тоже, по возможности, открыто или хотя бы друг другу? "Да, свобода – это риск. Может быть, даже очень большой риск. Но она нам дороже России в ее нынешнем положении. Да, дороже хотя бы потому, что несвобода в конечном счете и, может быть, скоро приведет к тому же: к распаду страны. Так что лучше идти к этому с открытыми глазами". Вот если бы эти два взгляда выражались более отчетливо, это, может быть, ничего не изменило бы в русской судьбе, но ясности прибавилось бы. А так… Пока что и открытая, и подспудная политическая борьба – это борьба людей с опущенными глазами, людей с не совсем чистой совестью, борьба лицемерий, если начистоту и грубо.

Погиб человек, одиноко доживавший в селе. Пишет его дочь-горожанка. "Когда произошел несчастный случай с нашим папой, но мы его пока не нашли, кто-то уже во дворе подворовывал. Между похоронами и сорока днями – еще больше. Приехала после сорока дней – снова что-то украдено. У нас маленькое село, где все всех знают испокон веков. Почти все посещают церковь… В такие моменты мне трудно находить в себе потенциал исполнять заповедь Божью: любить ближнего своего. Я не могу любить такого ближнего. У меня опускаются руки". Одна из подруг этой женщины ей советует: "Не смотри на людей. Смотри на Бога". В известном смысле более содержательным представляется следующее замечание: "Воруют, потому как: пропадет же!". В нем, в этом замечании, не только знание, но и понимание явления. Самые точные объяснения воровских и мародерских побуждений мы слышим из первых уст. Те же следователи и судьи лучше других знают, что их подопечные при этом совершенно искренни. Тем просто не приходит в голову придумывать что-то не то, что двигало ими на самом деле. Они, как правило, не стыдятся, говорят скорее наступательно. "А мне надо было", – пожимает плечами мужик, стянувший у соседа болгарку, пилу или мешок кукурузы. "Выпить захотелось". – "А мне долг надо было отдать". – "Лежало на виду – я и взяла". Подразумевается: "А ты, что ли, прошел бы мимо?"

Тут тянет на что-то вроде обобщения. Это и есть мы – люди, какими мы были, есть и будем. Особенно грубо, зримо наша суть проступает в мародерстве. Но по-настоящему удивляться надо другому. Как мы, такие, за столько тысячелетий не съели друг друга в буквальном смысле слова? Едим, едим, но что-то и оставляем: на развод, на расплод. Видно невооруженным глазом: все дело в наличии устройств, приспособлений для взаимного сдерживания – таких механизмов, которым, казалось бы, не должно было быть места в нашем нутре, а они есть, и место им находится. Творится чудо самоорганизации, самоокорачивания скопа двуногих. Три взаимосвязанных задачи. Цель-задача первая: сохранение особи. Цель-задача вторая: сохранение племени. Цель-задача третья: сохранение собственности.

Воровство, мародерство – это инстинкты. Они сродни инстинкту хозяйствования. Это промысел в извращенном виде. Крайность. Но точно так же инстинктом является и вот это: отрубать руки, рвать ноздри, клеймить "морду лица". Наконец, расстреливать. Это – за мародерство во время боевых действий. Оно разлагает личный состав, а без дисциплины в войске – неизбежно поражение, которое может означать смерть. Выживает то племя, в котором самоокорачивание доведено до такой степени, какая необходима для выживания. Процветает же… не просто выживает, а процветает, идет впереди планеты всей тот народ, который показывает высший класс самоокорачивания. Думаю, слушатели сами назовут первый десяток таких народов, хотя их пути тоже не усыпаны розами.

Читаю следующее: "У нас на Западе среди русских стало хорошим тоном поддерживать Россию. Нравится, что она ведет себя наступательно, обустраивается. По телевизору и в ютубе – парки, мосты, небоскребы, торговые центры, космодромы, самолеты. А когда в российских ток-шоу сообщают, что Европа закатывается, дряхлеет не по дням, а по часам, это нашим здесь нравится, хотя и понятно, что преувеличивают – служба такая. Однако, если задуматься, так и не очень преувеличивают. Чего стоит хотя бы поистине советская навязчивость политкорректности, которую продвигают западные чиновники и занятые здесь в социальном обеспечении бесполые лахудры, молодые и хваткие. Они, видите ли, не дают ходу реакционерам и расистам, но сами, мало чего созидая, наплодили вокруг себя бездельников, не говоря о понаехавших, которые им помогают. У моих знакомых несколько лет назад умер дорогой член семьи. Его похоронили на кладбище городка, в котором он вырос, рядом с увитой плющом, старинной каменной оградой. И вот пришло время ее ремонтировать. Магистрат нанял фирму, она прислала рабочих: двух сербов, турка и местного шалопая, и они так поработали, что пришлось три часа убирать с могилы строительный мусор, а каменная ветка откололась от памятника. Жалобу в магистрате, конечно, приняли, обещали компенсацию. Но разводили руками: где найти других рабочих? Это становится проблемой", – говорится в письме этой баварской гражданки. За такими проблемами интересно наблюдать везде, хотя не везде они проявляются одинаково. В селах бывшего Советского Союза бросается в глаза, например, вот что: все возрасты, не только молодые, как сговорившись, с известных пор почувствовали отвращение к ручному труду. Очень интересно! За ручную работу – убрать мусор, прополоть грядку, посадить дерево, подкосить травы берутся крайне неохотно, после уговоров или когда позарез требуется опохмелиться – и плату заламывают умопомрачительную. В разговорах об этом я вспоминаю, что уже существуют роботы, выполняющие всю или чуть ли не всю домашнюю работу. А тот муниципалитет… Что ж, муниципалитет. В нем сидят такие же лахудры, если воспользоваться словом нашей слушательницы. Это ведь они должны были принять или не принять работу нанятых ими шалопаев, но они, эти лахудры, распивали кофе. Я знаю, насмотрелся на них.

В следующем письме увидим одну известную слушателям "Свободы" проблему. Проблему проблем, можно сказать. В корень ее смотрит, по-моему, Ирина Скалыга. Она рассказывает об одной своей подруге, которая заработала себе на всю оставшуюся жизнь, не платя налогов, – не ахти как много заработала, но по миру не пойдет. Читаю: "И постоянно была очень довольна политикой партии и правительства. Сейчас ей сорок восемь лет, на работу никуда не берут, даже по профилю – опыта нет! Вот так: стажа нет, налоги не платила, благосостояние увеличила, но к этому ещё и пенсию ей просто обязаны обеспечить. Она мне прям обиду высказала, что ей ещё пахать и пахать... На вопрос мой, где она пашет и куда платит налоги, обиделась.... Ещё больше обиделась, когда я сказала, что я налоги платила всю свою жизнь и стаж трудовой превышает положенное. Конечно, как поступает государство, это беспредел! Но обывателю же не нужны были права, им всем дали возможность обнести самих себя к старости, воровать у своих же детей. Они не понимают причины и следствия, связи в голове совсем нет! Кремль ворует и им дал возможность воровать! Потом еще кредитами закидал. Все щипали и восхваляли. Напоследок я ей сказала: "Родное сердце! За любовь к вождю и чрезмерный патриотизм, как правило, приходиться расплачиваться!" – пишет госпожа Скалыга.

"Доходы падают, маржа растет, – пишет Николай Кликунов. – Следствием санкций и антисанкций становится рост монополизма. Пожалуй, только розница еще как-то держится, да и то сговариваются продавцы. Результат традиционен – низкое качество, высокие цены, незначительные обороты. И обещания, обещания, обещания скорого светлого будущего. Боюсь, что скоро качество жизни в Москве станет таким, как было в Курске, а в Курске – как в Рыльске, а в Рыльске – как в деревне. Впрочем, пожили десять лет хорошо, может нечего было и начинать".

И словно в ответ на это пришло только что: "Хватит хаять. И не только футбол". Человек обращается не к нам, не к Радио Свобода – он обращается к своим соотечественникам, ко всем. Он не может этого сказать телевидению – оно не хает ничего, ни футбола, ни проект пенсионной реформы, ровным счетом ничего из того, что хают те, кому все не так. А знаете, когда впервые в послесоветское время прозвучали эти слова: "Хватит хаять! Хватит чернить!"? И кто их произнес, имея в виду советское прошлое? Летом одна тысяча девятьсот девяносто второго года! Еще года не прошло после распада Советского Союза и советской компартии, а к Егору Яковлеву, который тогда только что стал главным на телевидении, пришла целая делегация советских народных артистов с разговором о том, что хватит портить народу настроение. В те же дни мне рассказал об этой встрече сам Яковлев. "Значит, не надо правды?" – слегка улыбнулся он, пожав на прощание руку последнему из знаменитостей, как бы не Табакову. И кто-то ему почти прокричал: "Кому нужна ваша правда?!" Не произошло ничего нового. Всегда, во все русские времена, и не только русские, были люди, которые знали, какая правда нужна народу, а какая не нужна: что ему следует знать, а что не следует, и гневались на всяких очернителей и крикунов. "Легко на сердце от песни веселой!" – вот что должен слышать и вот чему должен подпевать с утра до вечера родной народ, и особенно тогда, когда ему трудно, когда есть от чего раздражаться и унывать. Это идет и шло не только от начальства и мастеров культуры из его обслуги. Можно встретить и бродягу, который видит себя высоко над стадом двуногих и считает своим долгом пасти его в умном разговоре у пивной. Более того, из самой гущи можно слышать требовательный голос: "Ты меня, понимаешь, развлеки, порадуй! Чернухи мне хватает и без тебя, я в ней по уши всю жизнь – дай отдохнуть моей душе!"

И опять. Это пришло 29 июня: "Можете передать российским пенсионерам через вашу программу мое пожелание. Несколько лет назад по телеящику шла реклама "Дыши футболом, живи футболом". Можно немного дописать: ешьте, пейте футбол! Такова футбольная жизнь".

Не буду я продолжать в духе этого письма. Позади, да и впереди столько юмора и сатиры, что можно и уклониться от участия в этом развлечении. Тут можно сказать другое. В западных странах, в той же Англии, то есть, на родине спорта, он никогда не имел какого-либо отношения к политике или почти никакого. Так, в общем и целом, и до сих пор. Политическим делом спорт впервые стал в гитлеровской Германии. С тех пор и пошло то, что можно назвать правилом: чем меньше свободы в какой-либо заметной стране, тем больше там политики, правительственной пропаганды, казенной шумихи в спорте. Правители поняли, как это удобно и легко: внушить народу, что успех каждого спортсмена – это общенациональный успех, его, народа, достижение и заслуга. Говорится "народа", а подразумевается – вождя, правительства, политического устройства.

"Информация для вашей передачи, – следующее письмо. – В австрийских гимназиях на выпускных экзаменах по математике в два раза больше "неудов", чем в прошлом году. Каждый пятый не сдал экзамен. В Вене самые плохие результаты. Математику не сдали двадцать восемь процентов. Для них сделали повторный экзамен полегче, и тогда его все равно провалили почти девять процентов. В провинции, между прочим, результаты гораздо лучше. Но хуже всего обстоят дела в профтехучилищах. Там на выпускных почти половина не сдала математику, в прошлом году было тридцать процентов", – говорится в письме.

Как педагог, правда, не состоявшийся, скажу вот что. То, что сытая западная молодежь, как, впрочем, и голодная не западная, не хочет учиться или не получается у нее учиться, свидетельствует о двух вещах. Одну вещь мои слушатели уже знают: я считаю, что любая учеба, даже с первого класса, не должна быть обязательной. Не хочешь учиться – и не надо. И вторая вещь. Нежелание учиться, неуспеваемость – это вызов педагогике, большой упрек ей. То, что отроковицы и отроки не любят учиться – их беда, если кому угодно считать это бедой. А всей науке и практике обучения – да, упрек. Привычные, стародавние способы и приемы устарели, они уже не годятся в двадцать первом веке. Я-то думаю, что они во все века не очень годились… Они испокон веков хромали. Обучать человека, особенно ребенка, надо уметь. Лодыря тоже можно обучить, если уж решено, что надо, но – умеючи. Это научная задача, и она не проще тех задач, над которыми бьются математика и физика.

"Социология войны", – так назвал свое сообщение Николай Козырев. Читаю: "Друг из Луганской оккупированной части сообщает о своем наблюдении. В ожидании автобуса рассматривал объявления – листки с текстом и нарезанными внизу хвостиками с номерами телефонов. Первое: "Принимаются заявки на поездку в Анапу" – все хвостики целы, никто не оторвал. Второе: "Решаем вопросы получения пенсии, социальных пособий без выезда" – половина оторвана. Третье: "Гадаю по картам Таро. Помогаю сохранить любовь, вернуть ушедшего мужа, удачу в денежных делах" – остался один хвостик".

Русская гражданка Германии из бывших советских… Порядки в России ей в общем и целом не нравятся, даже очень не нравятся – убежденная демократка. Но… Восьмого июля пишет: "Случайно стала свидетельницей игры Россия – Хорватия: присела пуговицу пришить и включила ТВ… Сначала я вообще не понимала, где русские, а где кроаты. Но потом с горем пополам разобралась, и стала болеть "за маленьких", то есть за кроатов. И в самом деле, раз-раз – и кроаты в дамках! А потом пошли комментарии, и немецкие журналисты с большим почтением отзывались и об игре российской сборной, и об организации чемпионата. Тут во мне проснулась моя генетическая гордость. Вот можем же мы, когда постараемся! А когда советский тренер стал давать интервью на хорошем немецком, я вообще была в шоке – когда это спортсмены, тем более российские, были такими "умными", чтобы на разных языках интервью давать? В общем, хорошо себя Россия в этом случае показала. Вот умеют же, когда постараются!" – повторяет эта случайная свидетельница игры Россия – Хорватия. В будни человек всей душой за русскую свободу, а случился праздник – футбольный праздник – и тут как-то вылетело из головы, что большое мастерство было проявлено не только при устройстве чемпионата, но и при аннексии Крыма, например. А разве плохо организовано круглосуточное казенное вранье, цензура, преследование неугодных? Но правда может быть такой беспросветной, что кому-то невольно хочется найти в ней хоть какую-нибудь светлую щелочку.

Пара строчек из последнего на сегодня письма. Оно не совсем короткое, но эти строчки дают полное представление о том, что хотела сказать наша слушательница. "Тяжелый день! Соседка кричит в окно: "Валя, выходи!" У нее есть мой телефон… И это ее постоянное "не пОняла"! Одна австралийка мне когда-то сказала, когда я ее спросила, что такое для тебя счастье: "Счастье – иметь комнату, в которую никто не может войти без стука". Ну что, дорогие слушатели? Поймем обеих, и Валю, и ее несчастную соседку – да и как их не понять! – а посочувствуем Вале. Один мой приятель не открывал дверь даже ближайшим друзьям, если они приходили без предупреждения. Даже жене – они жили на разных этажах. Жене – особенно, в полном соответствии с правилом героев бессмертного романа "Что делать?". К ней, само собою разумеется, тоже не заходил без предупреждения, и предупреждения – заблаговременного.

На волнах Радио Свобода закончилась передача "Ваши письма". У микрофона был автор – Анатолий Стреляный. Наши адреса. Московский: улица Малая Дмитровка, дом 20, 127006. Пражский адрес Радио Свобода: улица Виноградска, 159-а, Прага 10, 100 00. Записи и тексты выпусков этой программы можно найти в разделе "Радио" на сайте svoboda.org