Эта женщина – в числе моих недавних друзей на Фейсбуке. Читаю: «В моей жизни было много браков: по любви, по обстоятельствам и нелюбви. Гражданский. Гостевой. Туристический. Теперь вот деловой. Не спрашивайте, зачем - так надо. И чем, собственно, брак по расчету хуже всех остальных? От регистраций трех последних отбивалась, как могла. «Никому отчета не давать» - мое правило.Чтобы никто мне не сказал: «Я не хочу, чтобы ты делала то-то». Отчего-то именно у нас такие отношения, в том числе -родителей с выросшими детьми – норма. Контроль маскируется под заботу. Если так пытаются вести себя со мной - всё, конец отношениям. Но я хочу кое-что сказать про ощущения. Когда идешь в ЗАГС на трезвую голову, с холодным сердцем, а выходишь с сознанием, что ты замужем! Забегали мурашки несвободы, и я стала тут же невольно тяготиться: что-то надо обсуждать, согласовывать, считаться с тем, с этим. Но уговор дороже денег! Обещала. Это состояние «замужем» стало для меня новой компетенцией. Мы уверены, что себя знаем! Только ради того, чтобы узнать про себя нечто новое,стоило сходить за обручальным колечком. Пожить с этим. И... может быть. Может быть... В жизни и не такое может быть. А вы зачем выходили замуж/женились? Ведь ничто, кроме желания быть с другим человеком рядом, крепче не держит».

​Читая это, я вдруг подумал, кто из русских людей всех времен – разумеется, нам хорошо известных русских людей – кто первым приветствует из глубины времен эту женщину? Ну, ясно же кто! Николай Гаврилович Чернышевский. Автор книги «Что делать?» - книги не бессмертной, но жившей долго и с толком, что бы о ней ни говорили и еще, может быть, скажут. Никто так безоглядно, но и здраво, я бы сказал, не проповедовал равенство полов, никто так высоко не ставил свободу женщины – едва ли не выше всех остальных свобод человека. Причем, не только в своих сочинениях, но и в собственной жизни. Икак же, о, Господи, страдал отверности своим убеждениям. Ольга-то Сократовна, супруга его, Бог ей судья, злоупотребляла-таки его высокой снисходительностью. «Не будет же она вертопрашничать», - записал он в дневнике перед женитьбой на ней. А она… да, было. О том, что с ним из-за этого творилось, можно догадаться по нескольким словам Николаю Некрасову. Похвалил его стихи гражданского содержания, а потом признается, что больше всего был тронут его лирикой, про все личное, сокровенное. Мол, не от мировых вопросов, не от мыслей о судьбах отечества люди вешаются, сходят с ума, уж я-то, дескать, знаю. Гражданские и прочие убеждения, они сами по себе, а сердце человека живет своей жизнью. Вот и с той женщиной, чье письмо я читал, где-то так. Хоть и чистая формальность, а все-таки что-то налагает на совесть, которая не подвластна разуму.

Следующее: «Что за чушь, дорогая редакция, объявил нам заместитель министра здравоохранения России Ткачев, - что будто бы из-за того, что мужчины в России выходят на пенсию в шестьдесят лет, а женщины в пятьдесят пять, они начинают болеть и ускоренно стареть? Не скажу вам про другие города и села, но весь Курск по адресу этого деятеля не говорит что-то, а выражается,и других слов не находит. Я тоже не нахожу, но может быть у вас найдутся? Это же надо было додуматься! Самое настоящее вредительство, подрыв всех авторитетов государства», - пишет курянин Лиходеев.

Хуже всего, что это не совсем чушь, если повторить слово этого слушателя «Свободы». Чушь, конечно, но не совсем. Были и есть люди, которые поразительно быстро, трагически быстро сдают после выхода на пенсию. Когда-то я видел это на мужчинах и женщинах, у которых была очень напряженная организаторская, руководящая работа. Председатели колхозов, директора заводов. До пенсии вертелся, как заведенный, не знал устали, а расслабился – и все, сник. Смотришь на такого и думаешь: ну, зачем его выпихнули на пенсию? Было такое слово как раз об этом: выпихнули. Он же еще лет пять, если не десять, мог пахать без особых признаков изношенности. В мире тоже давно замечено: при прочих равных условиях, чем позже человек оставляет серьезную работу, тем дольше он пребывает в форме. Но в том-то и дело, что - при прочих равных условиях. В условиях России эта закономерность выглядит далеко не такой очевидной. Бедность, дурные привычки, не самая здоровая наследственность. Кому, как не чиновнику министерства здравоохранения, это знать? Он должен был бы трижды подумать, прежде чем делать свое заявление. Тут подходит одно из сильнейших русских выражений: «Кому нужна твоя правда?». Тем более, что она не совсем правда. Она - ущербная правда, с изъяном, на который сразу же с гневом указали слушатели «Свободы».

«Анатолий Иванович, - пишет Игорь Рачков, -я ещё с прошлого века слушаю "Ваши письма". Вы, как всегда, актуальны. Вы мне напомнили один эпизод из моего детства, за который мне до сих пор стыдно. Может, вам понравится. Дело было или в 75-м или в 74-м. Мне, старшекласнику, предстоял экзамен по русской литературе. По совету своей матери, в качестве любимого стихотворения я выучил приветствие пионеров двадцать четвертому съезду КПСС: "Любимой нашей партии, съезду коммунистов, наш пионерский пламеный салют" и т.д. И мне попался такой билет. Тогда никто даже не считал это предосудительным. Учительница похвалила и поставила пятерку. Надеюсь, вы не осуждаете меня,ведь я раскаиваюсь в содеянном».

Мать хотела вам добра, Игорь. Мне моя говорила: «Ты их не тритикуй. Они этого не любят». Это и есть то, что называется технологией выживания. Приспособление к любым условиям и обстоятельствам, лишь бы не пропасть, а повезет, так и насытиться. Большевики, когда это раскусили про свой народ, да и про себя, любимых, а раскусили довольно быстро, почти сразу после взятия ими власти и первых шагов в строительстве коммунизма – ввели в свой политический оборот слова «приспособленчество», «приспособленец». Это о людях, которые на дух не принимали новых порядков, но, чтобы не погибнуть, соглашались с ними, а многие и восхищались ими. В известном смысле каждый такой человек есть предприниматель. Ведь никто так не приспосабливается – спокойно, деловито, находчиво - к внешней среде, как предприниматель. Его влечет и учит жажда наживы, успеха. Он может чего-то достичь, только если предложит окружающим что-то, что им нужно или кажется, что нужно, - что-то, за что они согласятся заплатить ему. Без такого обмена, без развития такого обмена человечество было бы обречено на вечное натуральное хозяйство – такое хозяйство, в котором производится только то, что потребляется тем, кто производит. Натуральное – значит для себя, не на продажу, не на рынок, не для других. Не знаю, к чему это я… Да, к тому, что приспособленчество приспособленчеству рознь.

«А все же в удивительное время мы жили, - следующее письмо. - В нем усердно плодили приблатненных жлобов и вели их в светлое будуще, а те в него никак не пролезали. А затеявшим эту грандиозную стройку людям очень хотелось… Как-то шёл я по улице в подмосковном местечке, смотрю - улица Старых большевиков. Там были дачи заслуженных членов ленинской партии с дореволюционным стажем. Их не всех товарищ Сталин замучал. Дачки там вообще-то скромные, но приличные, не бараки. Мне стало жалко этих людей. Они были мечтатели и энтузиасты, но угодили не туда, куда хотели. Между прочим, ваша радиостанция, Анатолий Иванович, тоже грезит о царстве разума и науки. Не хочу верить, что вам хотелось бы дотянуть до расколдованного рая! Народец получилсяубогий, невзрачный. Да, Анатолий Иванович, но советские начальники этого народца не брали взяток. Не потому, что они были честные. Деньги значили гораздо меньше привилегий», - говорится в письме.

Не брали, говорите, дорогой критик современности?Можно так сказать, но это только по сравнению с нынешними, а на самом деле взятка, мзда, поборы, хапки – это все было вторым, а зачастую и главным источником благополучия целых отрядов советской бюрократии и управленческого состава. Мне ли этого не знать! Когда мне, бывает, кто-то рассказывает о прошлой жизни – какая она была хорошая, правильная, я отвечаю: ты это, милый, кому-нибудь другому… Но он это плетет от чистого сердца, и у меня такое ощущение, что мы с ним жили на разных планетах. Ну, вот. секретари сельских райкомов партии, то есть, районное руководство, паслись в колхозах-совхозах круглый год. Многие врачи, особенно – начальствующие, менты, прокуроры и судьи, директора школ и чего угодно – все паслись. Когда иной глава района уходил в отпуск, ему заносили пакет с деньгами от подведомственной ему номенклатуры. Номенклатура - значит перечень должностей. Больше других отличались этим Кавказ, Средняя Азия, Кубань и Ставрополье. Был анекдот. Некто предлагает приятелю: «Купи у меня завод». – «Зачем ты его продаешь?». – «Да понимаешь, немного денег не хватает.Райком хочу купить». Райком – это по-нынешнему районная администрация. Это, подчеркну, анекдот советского времени. Тогда он звучал смешнее, чем сейчас, потому что заводов в частной собственности формально не было, а на деле иные из них, особенно на том же Кавказе и в Закавказье, принадлежали директорам, а от директоров кормилось местное руководство. Где этого было больше всего, я сказал, а меньше всего - тоже знаю, где, в Прибалтике, а еще меньше в Эстонии, где сегодня дела идут лучше, чем где-либо на просторах бывшего СССР. Там, кстати, лучшие в мире налоговые порядки, по оценкам специалистов.

Госпожа Мерзлякова откликается на одну из предыдущих передач, где мы говорили о деторождении и об отношении к детям. Читаю: «Наши психологи проводили исследование: сотню взрослых людей просили нарисовать человека. И что вы думаете? Ни один не нарисовал ребенка! А Россия детоцентрированная страна! Считается, что все лучшее детям, все для детей! Это вшито в подкорку. Но считать ребенка человеком, личностью, имеющим право на свое личное пространство, на свои желания: хотеть - не хотеть, на плохое настроение и лень, наконец, на то, что сейчас ребёнку лучше почитать, а не зубрить Пушкина, про ямщика на облучке - что такое облучок и кто такой ямщик, современному ребёнку непонятно. Но родитель обязан причинять ребенку добро, а ребёнок обязан добро принимать! Нет? Шлепок под зад - и спать. Ребенок обязан быть послушным! А кто не послушен, тот не с нами! Не считаться с мнением, желанием ребёнка - это в России норма. Мало ли чего он хочет! Главное, чего я хочу! А я ему добра хочу! И это добро буду ему навязывать и причинять».

Выражение «детоцентрированная страна» мне до сих пор не попадалось. И очень хорошо сказано: причинять добро. Очень хорошо. Русский язык – великий язык. Великий и бывает просто беспощадно точен. Какие порядки в стране – такие во многом и в семье. Приказные порядки вне дома – приказные порядки и в доме. В известном смысле началось-то с дома, со старинного семейства. В России глава семьи именовался большаком. Большак. Перед ним все домочадцы - по струнке. В этом был свой смысл. Когда тяготы жизни почти невыносимы, когда главное – как-то выжить, тогда без единоначалия нельзя. Это перетекло и в государственные порядки. Но шло время, и они стали давать сбой. Оказалось, что от свободы больше толку. В этом все дело. От свободы больше толку. Особенно наглядно это в хозяйственной жизни. Частная собственность и свободное предпринимательство творят чудеса. Только они и способны творить чудеса. Но старосветские привычки не исчезают в одночасье. Где-то они едва заметны, а где-то ничего, кроме этих дурных, бесплодных привычек, не видно.

Письмо из Бельгии: «Анатолий Иванович, вы постоянно обращаете свое и наше внимание на новые русские слова, которые попадаются вам в письмах на «Свободу». Я давно живу на Западе и тоже занимаюсь этим. Кроме того, чтобы не забыть звучащий русский язык, смотрю российское телевидение. Язык меняется, не только слова, но и синтаксис. Вместо «открой дверь» в сериалах стали говорить: «Дверь, - запятая или крошечная пауза, - открой!», «Рот, - тоже запятая или крошечная пауза, - закрой!», «Место, освободи!». Командуют. Бьет по ушам такое слово-приказание, как «тихо». Заплакал ребенок – и первое, что слышит сверху, от мамы, папы и кого угодно: «Тихо!». Возмущается кто-то чем-то – тоже первое, что ему говорят грубо или мягко: «Тихо!». Все боятся любой огласки, вообще – любого заметного проявления личности. Я выросла и почти всю жизнь прожила среди этого, но вот только сейчас, кажется, мне от этого по-настоящему мучительно», - пишет госпожа Харитонова. Да, командуют, Ольга Владимировна, всё урезонивают друг друга, все одергивают, и еще как – все не накомандуются, не наурезониваются, не наодергиваются. Конечно, жизнь, как говорится, заставляет, а с другой стороны, та же жизнь, тот же мир заставляет вести себя и по-другому. Слушайте письмо из сферы, так сказать, обслуживания.

«Машину перед ремонтом моют, коврики, колеса тоже обязательно, салон вытирают от пыли. Зашел в зону ремонта: чисто, как в хирургии! Машинки чуть ли не в бахилах на колесах. Когда мастер выдает вам машину, то: внимание! На кресле водителя - чехол из полиэтилена, ручка коробки передач, руль - в пленке, чтоб не испачкались. Зимой на резиновых ковриках одноразовые постелены, бумажные! И обязательно подарок от салона: например, мойка под капотом. И машина после такого ухода вам служит верой и правдой. Одеты сотрудники с иголочки, причёсаны и выбриты. У них соцпакет: обед за счет фирмы, своя кухня и повара. Все чисто и прозрачно - зарплата, налоги, бонусом - корпоративы и отдых. Только работай хорошо! Но это на иностранной фирме. Она у нас в России, но иностранная. В российской компании, даже крупной, все не совсем так или совсем не так. Утаивается все, экономят на всем, основная зарплата - в конверте, соцпакета нет, работник бесправен. Вот ребята и ищут по знакомым людей из полиции или ФСБ, чтобы частным образом пригрозили хозяину, который на полгода задержал зарплату. Беззаконие на всех уровнях. Вот и стремятся наши патриоты своих детей пристроить в иностранную компанию. Отличить сотрудника такой компании легко: он вежлив, открыт, всегда пожелает на прощание хорошего вечера или дня», - пишет господин Безуглов.

Ему по-своему вторит психолог Карпова: «Это гейроповцы и проклятущие американцы привезли в Россию культуру работы: находить себя в команде, строить добрые отношения, думать о командном успехе и достатке. Однажды ко мне на психологический тренинг пришли тринадцать акционеров крупной российской компании. Один другого круче. Жаловались, что им очень трудно договариваться между собой. Я быстро поняла, что они не сотрудничают, а конкурируют друг с другом, меряются своими причандалами, а дело буксует. Я предложила им такое. Пусть каждый из вас встанет и громко скажет: «Я тут самый умный!». Товарищи были очень смущены, но занятие со мной им помогло. Они заплатили мне за два дня работы сто пятьдесят тысяч рублей. Вот во что они оценили пользу от общения со мной. Понятно, что все это болезнь роста, ясно, что расти - работа не из легких. Но и завезенная к нам с Запада психология, а не только техника,постепенно усваивается россиянами. Усваивается, Анатолий Иванович! Правда, это пока все в Москве. В Казани таксист запросто вам скажет: «Не знаю, как туда проехать. Ой, а что это за знак? Поворачивать налево можно?», - пишет психолог Карпова. Спасибо за письмо, госпожа Карпова. Запомню ваши слова, ваше профессиональное – и тем особенно ценное – заключение, что в России постепенно усваивается не только западная техника, но и то, без чего она бывает мертва.

Следующее письмо - от любителя искусств и литературы, каковым никто быть не обязан, так что не сердитесь – это я говорю тем, кто не все тут поймет. От любителя - для любителей, но какой-то общественный интерес угадывается. Читаю: «В связи со смертью режиссера Говорухина показали его последний фильм. Он называется «Конец прекрасной эпохи» и сделан по мотивам ироничных рассказов Довлатова. Это о том, как молодой, с антисоветскими взглядами, человек из города Ленинграда работал в шестидесятые годы прошлого века в газете «Советская Эстония». Там, в Эстонии, среди улиц, похожих на западные, с уютными кафе, с латинским алфавитом на вывесках, советский абсурд выглядел для молодого ироничного человека из Ленинграда еще нелепее, чем на просторах родины чудесной. Но понимаете, в чем дело. Вы смотрите фильм и невольно наслаждаетесь этим прибалтийским вариантом зазеркалья! Именно наслаждаешься, Анатолий Иванович, - как сказкой, дикой, но сказкой и потому как бы и не страшной. Вот огромная грудастая доярка-ударница коммунистического труда. Она говорит только по-эстонски, но от ее лица журналист, не знающий эстонского, тоскуя, сочиняет проникновенное письмо по-русски дорогому Леониду Ильичу Брежневу – письмо о растущих под его мудрым и чутким руководством надоях молока… Вот интимная райкомовская баня для приезжей номенклатуры с голыми комсомольскими активистками… Вот начальник отделения милиции. Он просит им же конфискованный у героя картины эмигрантский журнал «на три дня почитать, а потом верну». Вот коллеги героя на собрании осуждают его антисоветскую повесть, а на лестнице восхваляют. Все это снято так, что унылая, анекдотически кошмарная эпоха стала затягивать меня в себя. Вот туда, к речкам с кувшинками и деревянными мостками, к посиделкам в прокуренных квартирах. У меня была знакомая машинистка, которая оценивала книги и фильмы по тому, хочется ли ей попасть в ту жизнь, которая там показывается. Даже в солженицынский ГУЛАГ, к Ивану Денисовичу ей хотелось. Это, наверное, главный секрет искусства – во всем видеть не только ужас, но и нечто небесное, таинственное, а потому и увлекательное. Не политизировать, не дразнить и не обличать все и вся, а, смеясь и плача, сострадать. Но тут у меня вопрос. Почему такой хороший, умный, иронично возвышенный, трогательный фильм снимает доверенное лицо Путина? Конечно, у меня есть свой ответ, но мне интересен ваш. С уважением Е.Х».

У меня нет какого-то особого, в полном смысле слова своего, ответа, дорогой Е.Х. Я знаю общий ответ – тот, который мы выносим из школы, университета, из чтения разных книг, в том числе – трудных. Это – во исполнение известного пожелания: «Надо думать, а не улыбаться, надо книги трудные читать». Интерес к жизни, к чему-то светлому в ней. Когда это есть у автора, тогда нас подспудно и тянет в мир, который он изображает, даже если это болото или ад. Есть это – есть и искусство. Нет этого - нет и искусства, а есть обличительная речь или статья. Художник озабочен не тем, как рассердить начальство, а как заставить плакать или смеяться читателя или зрителя. Эта забота идет не так от сознания, как от подсознания. Художник занят людьми, судьбами и картинами, а не порядками, не политикой. Умом и, так сказать, по жизни он может быть за Ирода, а талантом – за Христа. Все равно за Христа… Вот мы и говорим: глупый, а талантливый, или: умный, а бездарный, скулы от него сводит, от его нападок на власть. Сильный ум и сильный талант не всегда сочетаются, зато когда сочетаются, тогда получается Чехов. Художники, они такие – они сложнее борцунов. Не случайно возникло это слово: борцуны. Вот. Художественное творчество бессознательно по своей природе. Способность выдумывать, перевоплощаться – это само по себе, это от Бога, а мыслить, разбираться в политике – само по себе, это тоже от бога, но от какого-то другого.

«Моя подруга, - следующее письмо, - преподает обществоведение. «Я, - говорит, - сто раз прочитала нашу конституцию и тысячу раз ее растолковала учащимся.Классно написано! Четко и ясно. Очень хорошо!».– «А ничего, что это только слова?», - спрашиваю ее. «Ой, ну, конечно, слова, дела за ними никакого, но об этом я даже не хочу говорить! Я не хочу этим занимать свой мозг. Зачем нужно грузить себя ненужной информацией?».Ее свекровь звонит: «Ой, я же за Путина голосовала, чтобы не было войны! А он войну старикам объявил: цены растут и растут, а теперь ещё и пенсионный возраст повышают. Что же делать теперь?».

Сергей Васильев, словно услышав ее вопрос и наслушавшись разных речей по этому поводу, а речи-то известные: кто виноват? и особенно - что делать?, пишет: «Изучайте историю! Чтобы начали думать про отмену крепостного права, число мятежей превысило две сотни в год. До тех пор верхушка недовольства крепостных не замечала». Замечала, Сергей, еще как замечала, да все тянула, не знала, чего больше бояться.

«В Москве и Питере, - сообщают мне в следующем письме, -появились машины в аренду от минуты. Вы передвигаетесь по городу на метро - это удобно, а потом - вам нужно пройти пешком, минут десять-пятнадцать, а вам некогда, да и дождь пошёл. Берёте машину - и через три-пять минут вы у цели. Вышли, машину бросили. Молодёжь очень любит эту услугу, а я ещё не пробовала. Сейчас вот поеду на почту, получу посылочку из Китая – посылочку со специальными карандашами - резинками для планшета, а то пальцем долбить в экран неудобно и больно. В Москве один такой карандаш полторы тысячи рублей стоит! А из Китая получу таких четыре за двести пятьдесят рублей!».

Люблю такие письма – письма о предприимчивости людей, которые хотят зарабатывать. Мир стоит не на тех, кто просто работает, особенно - из-под палки или из нужды, что, в общем одно, и то же, не случайно сказано было: труд как проклятие, а на тех стоит мир, кто хочет зарабатывать, получать навар, прибыль себе, любимому, вестимо, а не дяде – прибыль от продажи своего товара всем желающим купить его.