Читаю первое письмо: «Даже детям в США непонятно, как что-то может быть ничьим. Все – чья-то собственность, а собственность священна. Но тот факт, что в России много чего ничейного, двух подростков из Штатов привел в восторг. Одному одиннадцать лет, другому четырнадцать. Оба с русскими корнями, они впервые путешествовали по России. Вернулись в полном восторге. Понравилось все! Санкт-Петербург - потрясающий, Москва - красавица, Кремль восхитительный, в метро, как в музее, но больше всего понравился им Вышний Волочёк! В Волочке люди добрые, леса дремучие, малина сладкая, сама растет на кустах, а не в коробочках в супермаркете вызревает, клубника на грядках у бабушки вкуснющая, огурцы в ее парнике самим рвать можно, в лесу грибов полно, черники! И все ничейное! Хочешь рыбу ловить – бери удочку да забрасывай. А в Европе и Америке для этого надо экзамен сдать, выучить всех рыб - каких можно ловить, каких нельзя, да еще купи лицензию! Не сдал экзамена – восемьдесят баксов потерял. А в России все просто. Где хочешь палатку ставь, где хочешь, костры жги. «Вот она, настоящая свобода! Что нам в школе втирают? Врут все про свободу! В России деньги совсем не нужны, все бесплатно, все ничье»,- восторгались ребята. И стали готовиться к эмиграции из своей Америки, для начала - учить русский язык», - пишет их тетя. Если бы им было одному года четыре, другому – шесть, меня бы посетила некоторая тревога, а то, что одному уже одиннадцать, другому – аж четырнадцать, повергает меня в уверенное спокойствие. Они уже так пропитаны духом свободы и законности, хотя на словах ни во что не ставят эти штуки, что дух Америки не покинет их ни в России, ни на Луне.

«Я строитель на Северном Кавказе, - следующее письмо. - Здесь создаетсягорнолыжный курорт и все, что к нему. К двадцать пятому году мы должны его сдать. Если бы вы видели масштабы! Около двух тысяч рабочих и инженеров. Специалисты из Австрии, Германии, Италии, Швейцарии. Фантастическая дорожная техника, например, финская. Она шагает по сорокаградусному уклону. Хочешь - молот навесь, хочеш - ковш. Альпинист, а не машина, зарывается гусеницами в скальный грунт и гидромолотом крошит склон! Деньги вкладываются колоссальные. Но деньги наши, а все остальное европейское! Из нашего только КамАЗы и старенькие бульдозеры. Где же наши бульдозеры - вертолеты, гидромолоты для скальных грунтов? Высокоточные погрузчики? Нас подгоняют: быстрей, быстрей! Куда мы так торопимся? Показать, что Россия ого- го! А качество? У меня вызывает жгучую зависть культура иностранцев рядом с нами, их быт. Небо от земли! Наши живут в кое-как сбитых вагончиках, как при стороительстве коммунизма, и в бараках, где комнатушки на четверых и один душ на этаж… Красная поляна, мост в Крым, большущие стадионы - это все для отдыха, для престижа! Конечно, хорошо, когда люди отдыхают, но вот на какие деньги им отдыхать? Где зарабатывать? На каких заводах?Нам объясняют: этот курорт будет для народа. Но я знаю точно: президент нашей компании, может, один раз и приедет сюда, скатится с горы для телевизора, а потом опять в Куршавель. Моей же семье это не по карману. А я разве не народ? У меня к вам из позапрошлого века вопрос: кому на Руси жить хорошо? И кто в России народ?», - пишет этот строитель.

Интересный, между прочим, вопрос. Народа в привычном смысле в России уже нет. Этим она похожа на богатые страны. Население разделено на множество таких групп, будто они из разных стран, если не планет. Были времена, когда Россия состояла из крестьян – это и был народ - и бар. Они говорили на разных языках: народ – по-русски, баре – по-французски. Но и тогда, когда баре перешли на русский, они не понимали крестьянского языка, а крестьяне не понимали их языка, барского. Такого отчуждения между высшими и низшими Европа не знала. Горький разговор об этом был главным в среде просвещенных и совестливых русских людей. Но даже из них не все отдавали (и теперь отдают) себе отчет, в чем тут дело. Не было и нет законности. Не было и нет господства права. Все решает не закон, а произвол. Ты – начальник, я – дурак. Я – начальник, ты – дурак. Что делает законность? Она сокращает пропасть между людьми, уравнивает их, насколько возможно. Об этом и говорится: перед законом все равны. А если не равны, то те, кто сильнее, поднимаются над теми, кто слабее, на недосягаемую высоту. Так они становятся чужими друг другу, перестают понимать даже языки друг друга. «В своей стране я точно иностранец», - сказано почти сто лет назад.

Следующее письмо: «Хотите кое-что из моей биографии? Сейчас я в Псковской области строю себе бревенчатую избу в деревне. Занимался много лет альпинизмом, марафонским бегом. Как-то потянуло на кольчуги, связал за четыре года семь штук. Под руками был отличный материал: нержавейка и титан. Меня с ними пригласили на киностудию. Через год я забрал свои доспехи. Были у меня квартирные сложности, вынужденно ушел в монастырь. В женский – работником. Работы, как и ожидал, было много. Монашки, в высшей степени глазастые, не хотели видеть в не старом еще мужчине євнуха. Им нужны были тайные страдания плоти и гордое сознание своей власти над нею. Пришлось уйти в мужской - послушником. Работал за питание. Когда обнаружилась опухоль, обратился к настоятелю: дай, отец, денег на операцию. Он: «Богородице не пробовал молиться?». Обнаружилась и паховая грыжа. Дело в том, что я там очень много работал, больше всех. Следовал правилу: послушание, то есть, труд, превыше молитв! А вокруг меня было нерадение, лень. Узнал, что такое монах с большим стажем. Строптив, высокоумен, нерадив. Стала меня одолевать безысходность, но когда уходил, в глазах были слезы. Свойства слез известны. Через полчаса бывший послушник бодро шагал к автобусной остановке. Но монастырь так и остался в сердце», - пишет автор этой не совсем обычной биографии. Напоследок прочитаю из нее нечто, под чем подпишутся многие наши слушатели. «А не дать ли возможность простому люду, ущемленому, обиженному и голодному, право на реванш? Пустьразвращенные властью и деньгами богачи поживут после этого какое-то время жизнью простолюдинов. Сделать все тихо, без баррикад и пожаров. Земля будет так же вращаться. Народ душевно успокоится, выпустив пар. Изоляция его слуг от семей, общества и перловка сделают свое дело. Не пройдет и пятидесяти лет…». Здесь у автора три точки. Простой люд у него, как мы слышали, ущемленный, обиженный и голодный. К этому перечню я бы добавил три слова: завидующий, завидующий, завидующий.

«Я уже пятый день в депрессии от последнего общения Путина с народом, то есть, и со мной, - пишет Лариса Мишина 12 июня сего года. – Ничего не могу делать, на кухне беспорядок, в спальню лучше не заходить. Такого потока самоуверенной и бессмысленной лжи и демагогии я не припомню. И все страшно скучно, скучно, скучно. Мой врач говорит, что я не одна такая, что-то прописал. Считаю, что лекарства по случаю выступлений президента и других первых лиц России должны выдаваться бесплатно и без рецептов».

Хорошо, Лариса, что вы, несмотря на ваше состояние, не утратили чувства юмора. Депрессия не ходит одна. Это родное дитя или, по крайней мере, неизменная спутница повышенной впечатлительности, чувствительности ко всяким уродствам жизни. Не удивлюсь, если врач поставил вам диагноз: гиперстезия. Именно так называется это болезненное состояние. Тонкая кожа, у иных тончайшая, не выносит малейшего прикосновения суровой и неприглядной действительности. Как дерево с ободранной корой. А беспорядок на кухне и в других местах, во всей жизни человека, он происходит и от сравнительно простой, не политизированной, депрессии. Это от упадка или природного недостатка душевных и телесных сил, воли. Так бывает не только с отдельным человеком, но и с целыми народами. По соображениям политкорректности не буду приводить примеры.

«Здравствуйте, Анатолий Иванович! Я туплю или, как говорится, работаю в ночном клубе рекламщиком-пиарщиком, поэтому не назову ни себя, ни города. Ко мне приходят представители всяких организаций, чтобы снять или весь клуб или какой-то зал под свои вечеринки, разные проекты. Отказываю редко. Например, отказал, когда условием было, чтобы всю ночь на сцене были подвешены люди за кожу на кольцах и крючках. То есть, муляжи такие. Я этим ребятам сразу сказал: мне такой экстрим в клубе не нужен. Они хотели создать максимально мрачную атмосферу. Я вообще-то в жизни много кем был и много чего видел, так что теперь понимаю, что к чему. В пятнадцать лет был скинхедом. Узбеков, таджиков бил. А потом мама нашла у меня флаг со свастикой и поговорила так, что я тут же перестал. Она показала мне фотографию из семейного альбома. Там был человек без рук и ног. «Вот это твой прадед, таким он вернулся из Освенцима». И все! Мозги мои перевернулись. У меня вообще очень хорошая семья, со мной в детстве тешкались. Вы спросите, откуда взялась у меня такая злоба, такая агрессия. Я в детстве очень толстый был, учился в частной школе. Там дети богатых были, а меня семья на последние деньги учила. В этой школе меня гнобили всячески, обзывали и даже били. А перед тем, как мои мозги встали на место, я еще и вандалом побывал – вандалом стен, потом перешёл в графити. Наркоту, правда, никогда не принимал, но что это такое, знаю подробно, не хуже врача, потому что мне это нужно по работе, чтобы угадывать, чего ждать от подозрительного посетителя. Например, под ЛСД один посетитель выдернул с корнем унитаз и выбил ногой дверь. Под амфитамином у людей расширенные зрачки. Марихуанщики самые безобидные, сидят вялые и улыбаются. Наркоконтроль является крайне редко. Об этом заботится руководство заведения, потому что внимание этой структуры негативно влияет на репутацию клуба. К директору иногда приходит полиция - водки выпить», - пишет бывший скинхед, думаю, правду пишет, иначе написал бы, что полиция пьянствует в этом клубе не иногда, а постоянно. Большое дело сделал бы человек, который создал бы что-то вроде общества – всероссийского! - по работе со скинхедами. Это должен быть умный, хорошо образованный, умелый воспитатель от природы. Ненавязчиво, почти незаметно для самих своих подопечных помогал бы им становиться людьми. Я знавал таких наставников. Один из них провел несколько лет за колючей проволокой, а когда вышел на волю, то создал клуб для подростков - клуб спортивный, но с подспудной целью отвлекать их от подворотни.

Пишет Иван Смирнов: «Прошло более ста лет, а запись в дневнике Антона Павловича Чехова не теряет своей актуальности до сих пор: «На одного умного полагается тысяча глупых, и на одно умное слово приходится тысяча глупых, и эта тысяча заглушает, и потому так туго подвигаются города и деревни. Большинство, масса всегда останется глупой, всегда она будет заглушать; умный пусть бросит надежду воспитать и возвысить её до себя; пусть лучше призовет на помощь материальную силу, пусть строит железные дороги, телеграфы, телефоны - и с этим он победит и подвинет вперёд жизнь».

Я вот почему взял это в передачу. Чуть позже Чехова мысль о том, что умному творческому человеку лучше строить дороги, чем пытаться просветить темных соотечественников, особенно художественными произведениями, - эту мысль высказал немец Шпенглер, за что, правда, и подвергся.., хотя не только за это. Онвыводил свой совет не совсем прямо из глупости толпы, а из судьбы человечества, как он ее толковал, из пути, будто бы уготованного двуногим. Это, мол, путь от бога к безбожию, от общения с богами, от оглядки на них, от служения им - к простым, грубым житейским заботам, к вещизму, к обзаводу. Путь, следолвательно, от художественного творчества к научно-техническому.

«Политика России не изменится, - следующее письмо, - не изменится ни на миллиметр. Не надейтесь. Пустые надежды. Россию много раз обманывали те же США. С ГДР Горбачева обманули. С Прибалтикой дурачили Ельцина. Да что там Горбачева и Ельцина! Всех россиян обманывали. Мол, вот как уступит нам Россия, тогда и настанет ее дружба с Западом. Теперь опять байки напополам с угрозами. Россия не верит ни на копейку этим речам. И будет противодействовать. Конкретно говоря, отвечать ударом на удар. Оружие американское на Украину - российское оружие в Донбасс. Ничего другого не будет. На этот раз Россия уперлась И все. Все. Понимаете? Всё. Другого не будет», - уверен этот слушатель.

Вы знаете, друзья, я не стал бы с ним спорить. Вполне возможно, что так и будет, как он говорит. Другое дело – к чему страна придет в итоге (в промежуточном итоге, разумеется, ведь все итоги в жизни, они промежуточные). Большего или меньшего, временного или вечного отчуждения России от западного мира никогда не исключала западная мысль, никогда. С настроением этого слушателя «Свободы» живут многие. Мы хорошие, мы, положа руку на сердце, лучше всех, наши умы, наши науки, наши изобретения, наши песни и пляски – всем умам умы, всем наукам науки, всем изобретениям изобретения, всем песням и пляскам песни и пласки… И тут же вы слышите: нас дурачили, нас обманывали эти американцы, да и все, кому не лень. Вы не верите своим ушам. Таких, кого легко обмануть, русский язык именует простофилями. Что же ты, мил-человек, хочешь сказать: что вы простофили великие? Вряд ли он хочет это сказать. Он вообще не совсем знает, что хочет сказать. Его донимает обида на судьбу – на судьбу, которая отняла у него то, что он считал величием. А для удобства он придает ей облик дяди Сэма, как когда-то – облик англичанки, которая всюду гадит. Это и называется ресентиментом. С этим состоянием души связаны известные умственные игры образованных людей.

Вот читаю: «Запад из эпохи модернизма, а затем постмодернизма вынес только одно: отказ от собственной же наработанной и развернутой культурной традиции. Он ампутировал ее. Это все равно, что ампутировать голову. Теперь на глазах у всех разлагаются все его культурные составляющие. Нам в этой разлагашке нечего искать для себя и нечего взять. Они больше нам не нужны. Увы. И даже лучше держаться от них подальше, особенно молодежи», - пишет госпожа… не буду ее называть, чтобы не обидеть. Каждый очередной культурно-исторический период, в данном случае - на Западе, не просто приходит на смену предыдущему, а противопоставляет себя ему. Этому учат в школе. Сентиментализм против классицизма, романтизм – против сентиментализма, реализм – против романтизма, модернизм – против реализма, постмодернизм, ни дна ему, ни покрышки, - против модернизма. Последние два, как мы слышали, не нравятся этой требовательной женщине, и вот она говорит: зачем они нам, русским, особенно молодым! «Какая невежда, Господи!», - скажет любящая свой предмет школьная словесница, но права будет только отчасти. Здесь не столько невежество в обычном смысле слова, сколько именно игра – умственная игра, угодная Кремлю, если там, конечно, всерьез решено отвратить молодежь от Запада. В скиты подавайтесь, отроковицы и отроки! Эти разговоры кому-то интересны и доступны, кому-то – не очень, дело, однако, в том, что в России они могут оказаться судьбоносными. Это не значит, что и впрямь всех оденут в зипуны и сарафаны, а детей усадят в церковно-приходские школы. Кремль тоже играет. Он, собственно, главный среди играющих, устроитель скрепного развлечения. Судьбоносность же, как уже видно, в том, что Россию обрекают на отсталость. Страна получается по многим внешним признакам западная, но в том-то и беда, что по внешним.

«С моей подругой Катей, - следующее письмо, - мы при встречах говорим про близких, деньги и образование. Ее прабабушка до революции закончила гимназию. У нее было девятеро детей. Старшие, в том числе бабушка Кати, ещё успели закончить университет. У Кати два высших. У нее была мечта: дать образование сыну в одном из лучших университетов Америки. Выбрали Стэнфорд. Скопили деньги. Сын способный - английский знал отлично, потом и немецкий стал учить, ведь специалист с одним языком уже не «товар». Хорошо закончил школу, но с выбором вуза стал маяться, поступил, наконец, в экономический. На четвёртом курсе заявил: «Учиться не хочу. Ощущение, что все четыре года учил одно и то же. И в Стэнфорд не хочу. Не хочу и не буду». И это одно из главных поражений Екатерины. Говорим с нею о том, что школы в России озабочены одним: показухой. Цифры и еще раз цифры. За них и бьются директора. В Москве перед всероссийской олимпиадой устраиваются семинары для натаскивания школьников на результат. За городом снимается санаторий, туда сгоняют детей и преподавателей и натаскивают, натаскивают. Москва хочет, чтобы побеждала она и не жалеет на это денег. Школьники участвуют в олимпиадах не из интереса, а чтобы поступить в вуз без экзаменов. Так хотят родители. Я знала мальчика, который из Уссурийского края приехал на всероссийскую олимпиаду, так он биологию за седьмой-десятый классы учил самостоятельно. Учителя биологии в школе не было! «В нашем поселке есть школа, библиотека и пивнушка, - рассказывал он. - У меня выбор был между тем, чтобы банку от пивагонять или сесть за учебники». Зачастую даже в подмосковных школах нет учителей -предметников. А випускники за высшим образованием едут в Новосибирск, Томск, Пермь, там еще сохранились традиции обучать, а не гнаться за рейтингом».

Читая такие письма, все больше убеждаюсь, что моя партия кругом права. Да и как может быть иначе, если в ней состою я? Правда, пока что никого, кроме меня… В программе этой партии тоже один пункт: образование не должно быть обязательным. Посылать ли ребенка в первый класс или сразу в пятый, или ни в какой, пусть решают родители, пока их отпрыск это им позволяет. Государство, то есть, чиновничество, в дела образования не должно вмешиваться ни в какой мере и ни под каким видом. Почему я так смело за это выступаю? Потому что знаю: по-моему не будет. Но движение в мою сторону потихоньку идет. Что делает человек, который хочет учиться сам и учить своих детей – по-настоящему учиться и учить? Обращается с этой заботой к родному государству? Как бы не так. Мальчик из уссурийской глубинки – человек редкий, редчайший, но мне достаточно и одной этой судьбы, чтобы повторять и повторять: учеба должна быть добровольной – раз, и кто действительно хочет учиться, тот в наше время будет это делать, где бы ни находился, - два. Тем временем школы в городах России не хиреют – и не думают хиреть. Наоборот, они стремятся процветать, причем, на общий лад: на коммерческий. Чем больше славы, именуемой рейтингом, чем больше успешных выпускников, чем больше победителей всяких олимпиад, тем больше будет первоклассников. Больше первоклассников – больше денег.

Следующее письмо: «Когда я думаю об окружающих меня русских людях, то вспоминаю, как много немцев продолжали ценить Гитлера до последнего и много лет потом. В американских наставлениях войскам в оккупированной Германии писалось: не верьте немцам, они притворны, и если бы воскрес фюрер, они бы опять стали, как один, с ним. Множество его поклонников было даже в семидесятые годы. Только в последние десятилетия положение изменилось. 3аговорщики двадцатого июля сорок четвёртого года действовали рационально, они много знали, все рассчитали. Но рациональность иногда бессильна. Они хотели спасти массу тех же сторонников Гитлера, понимая неизбежность разгрома. А их сочли предателями, проявившими малодушие. Немцы, попавшие в советский плен, погибали тучами в страшных обстоятельствах, но, за редким исключением, не шли на сотрудничество. Полный разгром, руины, унижение, гибель миллионов, а они всё верили фюреру. Это страшная загадка. Легко сказать, что они жертвы пропаганды. Но не кроется ли за этим что-то другое?». Загадка, о которой говорит этот слушатель, называется национальным, племенным чувством. Обычно употребляют слово «патриотизм», что значит «любовь к отечеству». Национальное, племенное чувство способно и вознести племя, и унизить, и спасти его, и погубить. То же и с личностью. Национальное чувство может её и поднять, и уронить. Правда, с течением времени это чувство все заметнее делает убогим и племя, и личность. Русская спесь московского вельможи, на котором нет ни одной отечественной пуговицы, а все самое для него дорогое расположено на французском побережье,- это просто смешно. Но при этом он обычно искренен. Ему хочется уважать себя не только за то, что он богат и славен среди таких же, а и за что-то более в его заплывших глазах возвышенное, и тут у него на подхвате – племенное чувство.

Пишет москвич, побывавший в Киеве, где когда-то учился. «Киев мне понравился. Бросилась в глаза громадность города и его богатство. Хочешь-не хочешь, а носишь где-то на задворках сознания то, что ввинчено в голову россиянина - что «там все сгнило, везде анархистский майдан, везде беда, глупость, беспомощность и маломерность». А там, оказалось, ничего! Жить можно. Мегамоллы таких гигантских масштабов, какие я видел только в Америке. В Москве такие мне не попадались. И крупные стройки повсюду. Ассортимент продуктов кажется бесконечным. Сыров собственных и привозных море. Конечно, во многих местах по-прежнему царит провинцианализм и безвкусица, но во многих других - красота. Лавра отреставрирована, вычищена, можно сказать, идеально, вызывает восторг даже у неверующих. С удивлением услышал от киевлян, что Кличко хороший мэр. У нас он числится по другому разряду», - пишет этот москвич. Мегамолл – кто еще не знает – это большой торговый и развлекательный центр, город в городе – место торговли и досуга. От американцев пошло. Все от них. А что поделаешь? Свобода…

На волнах радио «Свобода» закончилась передача «Ваши письма». У микрофона был автор - Анатолий Стреляный. Наши адреса. Московский. Улица Малая Дмитровка, дом 20, 127006. Пражский адрес. Радио Свобода, улица Виноградска 159-А, Прага 10, 100 00. Записи и тексты выпусков этой программы можно найти в разделе "Радио" на сайте svoboda.org