«Знаешь, бывший товарищ, ныне господин Стреляный, я ненавижу либералов, я не люблю тебя, еще больше не люблю твое радио, но вот послушаешь вас, гадов, и бывает трудно с вами не согласиться, не поинтересоваться у наших: вы какими местами ваших организмов или органами собрались меряться и с кем,если у нас полтора процента от мирового ВВП?! Я люблю СССР, но это ж как умудриться надо, чтобы взять из него самое худшее! Слово сказал - аплодисменты, еще слово - аплодисменты! Как испорченная пластинка. «Мы должны повышать экономику!» - щёлк. «Мы должны повышать эффективность!» - щёлк. «Мы охо-хо!» - щёлк. А я спрашиваю: если мы охо-хо, то где же наши айфоны, где же наши айпады? Что же у нас спутники падают? А где наши нобелевские лауреаты? Ну, если у нас есть такие ракеты, что весь мир уничтожить могут, ну, позови военных атташе и покажи им. А кто мешает нам под вашим чутким руководством выполнять майские указы двенадцатого года, раз мы охо-хо? Кто не даёт?». Таких людей, как этот наш слушатель, в советских газетах называли злопыхателями. Звучал призыв: «Дадим отпор злопыхателям!». Имелись в виду не только отечественные, но и зарубежные злопыхатели. Вот они и вернулись, и, разумеется, встречают должный отпор. Мы можем воочию убедиться в существовании одной любопытной закономерности. Злопыхателей всегда намного меньше, чем охотников давать им отпор. Отпор без всякой команды, от всей души. Недовольных не только начальство не любит. Их не любят и многие простые граждане. Это о них, о простых гражданах, сказано: «Люди холопского звания сущие псы иногда. Чем тяжелей наказание, тем им милей господа».
В прошлой передаче вы услышали письмо москвича о судьбе киосков. «В подземном переходе, - писал он, - было несколько десятков аккуратных палаточек, уютная атмосфера. Сейчас там холодная, гулкая пустота. Давно закрыты овощные, цветочные палатки, а они были очень удобны. Даже книжных киосков нет». Этого человека отчитывает другой наш слушатель, не москвич. Читаю: «Не знаю, о чем можно жалеть, вспоминая “шанхаи”, базарную сутолоку киосков с фальсифицированной водкой вокруг остановок общественного транспорта или магазинные хибары, самозахватом впёршиеся на площади и тротуары, ну, или еще подземные переходы с теми же киосками-хибарами. Рано или поздно этакая хрень должна была кончиться, вот она и кончилась. Это не свободный рынок, а что-то вроде тараканов. Живут сами по себе, ничего в казну не платят, только откупаются взятками. Ну, а вас, Стреляный, не иначе как прельщает такая “свобода”, - в кавычках. - Вот, дескать, свободные люди. Но не думаю, что вас прельщают дома тараканы. А? Кстати, обратили ли вы внимание, что где-то на рубеже двухтысячных свершилось событие исторического масштаба, которое не заметили и в которое трудно поверить, но это так. В России исчезли тараканы. Тараканов в России больше нет», - говорится в письме, и слава Богу, дорогой, и хорошо, что их нет, тем более, думаю, простительно тому, кто жалеет о таких тараканах, как будочки со всякой всячиной в двух шагах от дома или у дороги, ведущей к дому. Свобода да, она всегда и везде в известном смысле беспорядок. Часто это, однако, не праздный, не бесплодный, часто это творческий беспорядок, да и сам по себе он может радовать, особенно людей, которые пожили при порядке, при том, например, порядке, который при всей своей строгости не мог покончить с тараканами. В порядке, которым заменяют свободу, на деле столько беспорядка, и такого беспорядка, какого при свободе и вообразить невозможно.
«Году этак в девяносто пятом, - следующее письмо, - моя парикмахерша, пока стригла меня, высказала мысль, которую я со времён Крымнаша все чаще вспоминаю. «Вот все пугают друг друга, - говорила она, щелкая ножницами, - скоро начнётся гражданская война, скоро начнётся гражданская война! Да она давно уже идёт! В семьях, меж друзьями, меж соседями. Как с ума посходили. Все переругались, перегрызлись меж собой. Одни за красных, другие за белых! Друг друга поубивать готовы! А на Украину если посмотреть? Там у них все только-только начинается!». Вспоминаю эти ее слова и прикладываю их к себе, к России. Вроде пронесло, а на самом-то деле только начинается», - пишет эта слушательница. Одни за красных, другие за белых, одни против киосков, другие за киоски везде, где они появляются по собственной – по киосочной - воле и прихоти, и эти за и против, как я наблюдаю, не мельче тех, где красные и белые, ой, не мельче, и будущее страны их соотношение, их противостояние будет определять, уже начинает определять не меньше, чем другие разногласия. А ведь есть еще серо-буро-малиновые – и сколько их!
В России все-таки есть капитализм, имеется, проклятый, или встречается, скажу из осторожности
Пишет госпожа Несмеянова из Москвы: «Была сегодня по личному делу в приемной Министерства иностранных дел России, где меня вполне компетентно проконсультировали. У девушки-полицейской спросила разрешения на посещение туалета. Первый ее ответ: у нас нет туалета. Я увидела, как из туалета вышел, видимо, их сотрудник. Опять - к ней: можно? Ответ: у нас там только раковина. Когда из туалета вышел ещё один сотрудник, который явно не только руки мыл, я уже его спрашиваю: можно воспользоваться туалетом? «Да, конечно. Почему нет?». Тут вмешивается полицайка: «Нельзя. Нам не разрешают!». Я ее спрашиваю: «Кто?» - «Руководство!» - «Этот разрешил»,- говорю я ей. Тут сотрудник смущается, разводит руками: «У них там своё начальство. Нельзя – значит нельзя!». Вот, Анатолий Иванович. Через вас и американскую радиостанцию «Свобода» я, гражданка и налогоплательщица России, передаю горячий привет министру иностранных дел моей страны, по совместительству поэту Лаврову и руководительнице его пресс-службы Захаровой – не удивлюсь, если по своместительству она тоже поэт. Счастливые люди. Им наверняка разрешается ходить в министерский сортир. Несмеянова».
Вот, друзья, я, может быть, не огласил бы это письмо, но через некоторое время госпожа Несмеянова прислала следующее. Сейчас вы убедитесь, какой она объективный человек. Читаю: «Забыла вам сообщить, дорогой Анатолий Иванович, что наш бизнес, в отличие от таких государственных служащих, как министр, он же поэт Лавров, не отказывается идти навстречу потребителю, и это все более заметно. Сейчас, например, по Москве открывается сеть магазинов экологически чистых продуктов: Вкус Вилл. Он же «Избёнка». У них и правда вкусные продукты, но дорогие, конечно, со сроком хранения пять дней. И можно вернуть купленный товар, даже если он вам не понравился просто по вкусу. Без чека! Откусил - плюнул - сдал. Откусил - плюнул – сдал. А сеть Карусель, Пятёрочка, Перекрёсток - по всей стране, но в регионах просроченные продукты просто принимают обратно и меняют на нормальные. Но за деньги», - пишет госпожа Несмеянова.
На двух ее письмах я разведу, дорогие слушатели, глубокую философию. Глубочайшую! В России все-таки есть капитализм, имеется, проклятый, или встречается, скажу из осторожности. А современный капитализм – это человечность, о чем и написала, не употребив этого слова, госпожа Несмеянова. Ну, а казенность русская, государевы люди, состоящие при сортирах разного рода и назначения, они же зачастую поэты – ну, вы слышали, что они такое. И вот это противоречие все больше бросается в глаза. Человечность очагов русского капитализма и бесчеловечность русской казенщины. Как оно разрешится, это противоречие? Кто кого? Посмотрим. Опять же, по примеру госпожи Несмеяновой, проявлю объективность и я. Вы заметили, что она сказала о том, как ее проконсультировали в Министерстве иностранных дел России? Вполне компетентно – она сказала. Проконсультировали вполне компетентно, а в нужник не пустили.
«Пассажиры бывают разные, - пишет молодая, но опытная стюардесса. - То просят сделать потише шум двигателей - спать мешают, то требуют выключить противотуманные фонари - в глаза светят! То, что можно закрыть шторку, почему-то не догадываются. Недавно парень подбегает ко мне, весь дрожит от негодования: «Скажите моей девушке, что мы летим на высоте десять тысяч метров, а не километров!». Или здоровенный детина ляжет в проходе и говорит, что он тут поспит пару часов. Некоторые не любят пристегиваться, им трудно объяснить, зачем это нужно. Самолет может попасть в воздушную яму и падать несколько секунд. У меня были такие случаи. Пассажиры из последнего ряда летят из кресел и пробивают головами панели в первых рядах. Бутылка, если в руках, в это время тоже разбивается, - всё вокруг в стекле и кровище!», - пишет стюардесса. Тут, друзья, я тоже, с вашего позволения, разведу уже отчасти знакомую вам философию. О чем говорит странное, вздорное, порой безобразное поведение ее пассажиров? Это не граждане, не члены общества, а потребители. Так они себя понимают или ощущают. За свои деньги имею право на все, рассуждает такой. Вынь да положь. Не боятся никакого порядка – ни казенного, ни общественного, ни частного. Наслаждаются своей отвязанностью. Они еще не привыкли, их пока не научили, что отвязанность и поведение свободного человека - не одно и то же.
Люди в погонах на Радио Свобода не пишут, а тут один написал
Следующее письмо: «Вот почему все-таки в большинстве цивилизованных стран, включая ту же Чехию, массового самогоноварения на продажу нет? Гонят домашние сливовицы, в Испании, Португалии, Греции чачу, но каждый для собственного потребления. А причина проста: желающий выпить человек, даже бомж, купит себе дешевое бухло в магазине. Самое дешевое плодово-ягодное вино (десять процентов спирта) стоит в магазине примерно столько, сколько в пересчете на чистый алкоголь сельский самогон в Украине. Вино акцизом не облагается. Таким образом, по моему скромному мнению единственным разумным способом борьбы с самогонаварением в бывшем СССР является если не полная отмена акцизов, то, по крайней мере, такое снижение их, чтобы самогоноварение стало экономически невыгодным. В чешской деревне, где я живу, моя соседка-алкоголичка не идет утром к самогонщице, а посещает открывающийся в шесть или семь утра наш магазинчик. Вот и все! А товарный самогон, помимо России и Украины, распространен в большинстве стран Латинской Америки и Африки. В Кении, кстати, в десятом году приняли интересный закон: легализовали продажу самогона, полагая, что так легче будет заставить самогонщиков не лить в него всякую ядовитую дрянь. Гнать и продавать можно, но за ядовитую примесь – тюрьма», - пишет живущая в Чехии украинка. У нее, по ее словам, русский муж – русский, но не пьяница, подчеркивает она.
Евреи, неевреи... А просто так вот жить нельзя, что ли? Кровь, что ли, разного цвета?
Люди в погонах на Радио Свобода не пишут, а тут один написал. Человек из полиции, офицер. Читаю: «Добрый день. Долго думал, написать ли вам, так как это не сулит ничего хорошего. Нам даже за границу нельзя выезжать: враг-то не дремлет, «загнивающий» Запад «щупальца свои тянет». А меж тем, надоело делиться только в среде коллег и семьи. Россией давно управляют замполиты и гэбешники. Именно они на руководящих постах в армии, в полиции, а что такое советский замполит-комиссар-политрук, мы знаем. Это человек, который ни за что толком не отвечает, но привык во все влезать. Вот так и живем, выполняя какие-то планы, какие-то «входящие» с совершенно безумными требованиями, а на деле выходит ноль. Это что касается комиссаров, а гэбешная категория, так повелось, ужасно не терпит МВД. Отсутствует правовая защищенность нашего брата. Сколько я знаю случаев, когда бандиты пытались разоружить полицейского, он кого-то из них ранил или убил, или сделал это, защищая граждан, и был посажен или уволен. Людей не хватает, на улицы посылают то стажеров, то кабинетных работников, и когда те попадают в ЧП, их делают крайними. Полиция страдает от нехватки грамотных управленцев, она погрязла в блате. Прокуратора и Следственный комитет – рассадники кумовства и семейственности, с их сынками мне приходилось жить в общежитии юридического факультета, эти беспредельщики теперь наши начальники и судьи. Смешно и страшно».
Это написал офицер полиции. Просил дать знать ему, когда его письмо выйдет в эфир на волнах «Свободы», чтобы сообщить товарищам по службе – тем из них, кому доверяет. В полиции есть внутрення полиция, следит за своими, называется службой собственной безопасности. Он, значит, не боится этой службы с ее агентами. Служил на Кавказе, между прочим. Привычная строка в послужных списках русского офицерства с давних времен. То, что мы услышали, не новость, важен, как говорится в таких случаях, сам факт. Да, желающих служить в полиции мало. В охранники – наплыв со всей страны и сопредельных стран, а в полицию – нет. И обычный перебор кабинетного люда, создающего бумажные завалы. Так и в медицине, и в школьном деле, вузовском – в любом.
Следующее письмо: «Евреи, неевреи... А просто так вот жить нельзя, что ли? Кровь, что ли, разного цвета? Физиология другая? Вот просто жить, не доказывая никому и ничего? Можно жить или нет? При чем здесь лозунги типа «мы евреи» или «мы русские», «мы мусульмане», «мормоны»? Не отсюда ли все беды всех народов?», - восклицает Олег Алешин. Не отсюда, Олег. Как раз наоборот: от бед, от бедствий, от несчастий это и пошло у всех племен, этот поиск виноватых, поиск, который никак не остановится. Ведь что имеют в виду, когда бьют себя в грудь с гордыми словами: «Мы – руритане!». Имеют в виду, что мы, руритане, особые, мы лучше других, мы самые лучшие – стало быть, другие – худшие, они-то и причиняют нам всякие неприятности, во всяком случае, рады нашим невзгодам, а это почти то же, что виноватые. В основе там извечный страх, неизбывное опасение, гнетущее ожидание подлянки от всего на свете – от природы, от другого человека, от соседнего племени. Примерно к такому объяснению склоняется и наука, и лучшие умы. Отсюда следует, что когда и если люди избавятся от первобытных страхов – потерять жизнь, остаться без куска хлеба, без крова над головой – они перестанут бить себя в грудь и кричать: «Мы – русские, какой восторг!». Или «Мы - китайцы, какой восторг!». Надо сказать, что такое будущее нравится не всем. Одних оно просто пугает, другие даже хуже того: не могут о нем думать без отвращения.
Читаю: «Сегодня можно путешествовать и эмигрировать за границу или читать почти всё, кроме ну, разве что откровенных нападок на власть. Ну, нет свободы обливать первых лиц грязью на экранах, нет свободы устраивать склоки на выборах разных лжецов. Ну, и что? Все равно можно при минимальных стараниях узнать, что такой-то – педофил и вор, такой-то плагиатор. Мне даже непросто сказать, какие свободы добавятся в желанном для вас будущем. Вероятно, свобода регистрировать однополые браки и проводить гей-парады. Визгливые демагоги от разных банд и клик, конечно, с удовольствием полезут на выборы и экраны,только всё это будут частные интересы. Называть их неудовлетворение отсутствием свободы? Мир погряз в благополучии. Нет голода, мало нищеты, забыты большие войны. Но что дает этот Божий эксперимент? Стремительное падение нравов, вкусов, общее вырождение. Вам бы хотелось стать главарём стаи гамадрилов? Оно почётно, лестно, даёт определённые привилегии, да уж слишком мелко», - повторяет этот автор то, что человечество слышит от своих наставников (как избранных, так и назначенных и особенно – от самозваных) столько веков, сколько существует. Они дали ему разные вероучения, научили возвышенным и красивым молитвам, обрядам, и я бы не сказал, что все их усилия были напрасны. Кое-что кое-где прижилось.
Следующее письмо. Печальное. «Родственница увидела рекламу, что экстрасенс чистит ауру. Позвонила. Ее спросили, какие проблемы. - Да вот с сыном.
- Пьёт, - уверенно сказали ей.
- Да! А откуда вы знаете?
- Мы вам поможем. А деньги у вас есть?
- Да. Я квартиру продала, только что.
- Давайте адрес, сейчас приедет машина, привезём амулеты и почистим ауру, а то ваш сын через месяц умрет.
Она им отдала полтора миллиона! Они стали ещё требовать:
- Останавливать лечение нельзя. У вас будет семикупольная защита.
Тетка сняла деньги со всех своих счетов и карт!
В банке заведующая вышла к ней:
- Женщина, что вы делаете? Остановитесь!.
Но ее продолжали пугать:
- Сын умрет! Три вздоха осталось! И будешь ты у гроба сидеть за свою жадность наказана!
В общем, стала несчастная уже по соседям в долг просить. Боится, что иначе порчу теперь напустят и на неё, и на сына. Или звонят и говорят:
- Это из поликлиники. У вас обнаружен рак. Счёт идёт на минуты. У нас есть возможность положить вас в кремлевскую больницу, привозите деньги.
Или звонят в дверь:
- Бабушка, коленки болят?
- Болят, ох, болят.
- А у нас лекарство есть. Как девочка будете бегать.
- А сколько у вас есть?
- Семнадцать бутылочек...
- Давайте все!
И купила бабушка семнадцать бутылочек машинного масла. Страх и ожидание чуда. А вы, Анатолий Иванович, как я замечаю, стали оптимизма подпускать в свои передачи. Что бы это значило?», - спрашивает эта слушательница «Свободы». Значит это, дорогая, то, что пошли такие письма, - только это, и ничего, кроме этого. Жизнь, как известно, полосатая. Но есть закономерность. В чудеса особенно верят, когда в воздухе стоит тревога. Тогда два миллиона выстраивается к поясу Богородицы – к одному из бесчисленных поясов, чудом – как же без чуда! – сохранившихся с рождения Христа.
Попробуйте назвать посёлок «Шанхай» или «Мумбаи». Будут ли там покупать дома?
«Я почти с детства, - следующее письмо, - если мне понравится какая -то фраза или мысль, ее в блокнот записывала. Книг-то мало прочитала, а так: где слово мудреное выучила, где два, где-то высказывание запомнила, произнесу вслух и неискушенным людям покажется, что я много-много всего прочитала... Вот у меня выписано из «Братьях Карамазовых», из главы «Великий инквизитор». Там к Христу обращены такие слова одного из сильных мира сего: «Ты нам теперь не нужен. Мы твоё дело будем продолжать по-другому. Властвовать над толпой можно при помощи чуда, авторитета и тайны». Вот и подумалось мне, что сегодняшняя Россия управляется Великим инквизитором с помощью авторитета и чуда, на котором все мозгами уехали куда-то в неведомую даль. В России сейчас ктоуправляет чудом, тот управится и с толпой», - пишет Наталья Невзорова.
Пожалуй, Наталья. Это так. Почти так. Управится – пока не надоест толпе. Пока толпе не захочется кого-то или чего-то другого, свежего или наоборот, энной свежести, чего-нибудь из старины. Или пока не произойдет что-то, из-за чего толпе перехочется чуда, тайны и авторитета – ставшего привычным чуда, ставшей привычной тайны и особенно – ставшего привычным авторитета. Это уже можно, по крайней мере, представить себе. «Великий инквизитор», которого Достоевский выдумал для своего персонажа Ивана Карамазова, произвел сильное впечатление на мыслящих читателей. Его слова о власти чуда, тайны и авторитета повторены миллион раз, но без заметных последствий. Это, кстати, были не совсем его слова – они, как почти все высказывания о человеке, обществе, государстве, видах и способах правления, они из древности, из просвещенной древности, из тех обрывков просвещенной древности, что дошли до нас, до людей Нового времени.
В русском языке среди множества новых иностранных слов есть и «девелопер», на мой вкус, не самое необходимое и приятное, хотя на своем законном месте, в английском, оно точное и даже красивое. «Девелопер» - тот, кто развивает города, пригороды, поселки, чьими стараниями вокруг нас возникают всякие сооружения, недвижимость. Душа новостроек – вот кто такой девелопер. Слушайте, что пишет на Радио Свобода один из них. Нашел время, спасибо ему. Читаю: «Коттеджи в посёлках с европейскими названиями, которые напоминают о Европе, несмотря на неприязнь к «Гейропе», россияне покупали и покупают с удовольствием. Вот смотрите: «Европейская долина», «Бенилюкс», «Баварский квартал», »Английский квартал», «Парижская мечта», «Гринхилл» - это же посёлки с европейским уровнем благоустройства и обслуживания территории, но попробуйте назвать посёлок «Шанхай» или «Мумбаи». Будут ли там покупать дома? Вот вам и ответ: какие у нас ценности, европейские или восточные. Многие соотечественники все талдычат про особой путь России, а в чем он, никто объяснить ведь не может. Или что мы духовные. А европейцы уж совсем таки бездуховные, что ль? Совсем -совсем? Или ещё одна дурь - что Европа нам должна пожизненно: мы, мол, освободили ее от фашистов. Но никто не говорит, в чем долг Европы, сколько она нам должна?».
Закончу сегодняшнюю передачу письмом, которое не назвать веселым, тем не менее, что-то вроде невольной улыбки оно у вас вызовет. Слушайте: «Так вот глядишь: волновался человек за победу демократии, а другой - за реставрацию социализма, оба атеисты. Оба не такие уж старые, но перенервничали и скопытились. Да не двое таких, а много уже. Одному было чуть за сорок – инфаркт свалил принципиального. Другой спорил с ним о политике, доходило чуть ли не до драк, судился за доброе имя Сталина - пара лет уже, как упокоился».
