На эти дни, чтобы вы знали, приходится знаменательная годовщина. «Сто лет назад, - пишет Владимир Яськов, - шестого-девятнадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатогогода было разогнано так и не ставшее судьбоносным Учредительное собрание, или, как презрительно обзывали его новые хозяева страны, «Учредилка».

Потому оно и было разогнано, потому и не стало судьбоносным, что этим словесным плевком наградили его не только оккупанты, но и, чего греха таить, народ, сам же избиравший на него депутатов по всей империи. Потому что депутатов-то он избирал, но чутким своим циничным умом понимал: ни хрена из этой затеи не выйдет: время нынче не для собраний, а для мародёрства», - пишет Яськов. Ленин тогда говорил: «Массы радикальнее нас в сто раз». Так он отвечал людям, которые осуждали большевиков за то, как лихо они стали отнимать у хозяев их заводы и фабрики, имения и земли, как, то есть, последовательно принялись выполнять то, что обещали народу, когда боролись за власть: «Заводы и фабрики – рабочим, земля – крестьянам», а всем – мир. Можно тут вспомнить и то, что на строительство коммунизма они отвели тогда себе десять лет. Ленин, пожалуй, тверже всех верил, что именно через десять лет будет то, что предсказал Маркс: каждый будет работать столько, сколько захочет, а получать, в общем, тоже сколько захочет. Дословно: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Понятно, что Учредительное собрание из представителей всех сословий не могло и помыслить об устройстве такого рая на российской земле. Вот те, кто мог помыслить, и разогнали «Учредилку». Народ да, он хотел все отнять и поделить, но большевики, самые идейные из них, кроме этого, хотели подарить ему такую счастливую жизнь, что ни пером не описать, ни в сказке рассказать. Потом наступило похмелье. Сегодня другой пир. Читаю: «Моя ближайшая родственница, родившаяся в середине тридцатых, в детстве пережила не просто нищету, но длительные периоды голода и смерть половины братьев и сестёр. Она знает, что это такое: не иметь платья и ходить в крашеном мешке с дырками для рук. Она готова вынести все, лишь бы никто не покусился на Россию. «Россия - моя родина, не смей оскорблять Россию!» - сказала она мне. Ей не нужна никакая правда, её не запугаешь никаким правительством, она готова ко всему. Надо будет умереть от голода? Умрёт», - говорится в этом письме.

Следующее письмо могла прислать как раз эта женщина, но прислала другая. Читаю: «Вот что я хотела подсказать для сведения тебе, Стреляный, который все поливает и поливает дерьмом нас, совков. В Москве открылся институт для пенсионеров, называется, по-моему, "Серебряный возраст". Там около двадцати специализаций. Обучение бесплатное. В Москве это не первое такое учебное заведение для пенсионеров, там они получают какие-то умения для своей занятости. Куда их девать, пенсионеров? А посильная занятость - это замечательно! Ты скажешь, конечно, что это все идет в Россию с Запада, с той же Америки, без которой мы, мол, ни на что сами не способны. К твоему сведению, пенсионеров у нас обучают много лет - еще до горбачевской перестройки. Но сейчас очень широкое поле для занятий. В Сколково налажено обучение высоким технологиям, в каждом городе страны работают курсы для обучения разным, иногда простым специальностям. Не считая вузов, где стариков полно (в МГУ тоже есть). Мы своих стариков не отправляем в дома престарелых, как в других странах. Дети с нами живут столько, сколько захотят. Кстати, самая высокая обучаемость пенсионеров не на твоем любимом Западе, а в Израиле. А твои высказывания насчет того, что мы все берем у Запада... Что я тебе скажу? Хорошо тебе повернули мозги», - пишет эта слушательница. Пусть вас не собьет с толку то, что Израиль, эту жемчужину западного мира, она отлучила от Запада. И на старуху бывает проруха. А так… Кто она, эта женщина? В свое время закончила среднюю школу, с медалью закончила, потом – университет, почти все предметы на «отлично», аспирантуру этого университета – успешнее некуда, теперь она научный работник, изучает пенсионное дело в разных странах, жила и за границей. Она не может не знать, что само слово «школа»и такие слова, как «курсы», «университет», «академия», «институт», «дисциплина» в смысле предмет изучения, «студент», «специалист», «профессионал», «доцент»,«профессор», «эксперт» - все они пришлина Русь с Запада, как она, Русь, ни сопротивлялась. «Учись, мой сын, наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни», - оттуда эта мудрость? С Запада. Что делает сын Бориса Годунова, когда тот произносит это наставление? Рисует географическую карту. Откуда слово «география»? Оттуда, вестимо, с Запада проклятого. Знает эта женщина, что и слово «пенсия» оттуда… Она когда-то не только читала, но сдавала такое сочинение, как «Письма русского путешественника» Карамзина, чья главная мысль выражена яснее ясного: «Путь образования или просвещения для всех народов один, и, взяв за образец для подражания уже найденное другими народами, Пётр поступил разумно и дальновидно… Избирать во всём лучшее есть действие ума просвещённого». Это писано в тысяча семьсот девяностом году… Наконец, она не может не знать, какая продолжительность жизни на Западе, где много домов престарелых, и какая - в России, где, как она с гордостью пишет, «дети с нами живут столько, сколько захотят». Не может она не знать, чтО на деле означает это «сколько захотят», что за этим стоит, какие страдания. Зачем же пишет? Почему? Куда подевались ее знания, причем, такие, которые есть даже у человека, едва умеющего читать? Она выбросила эти знания в огонь – в огонь своей борьбы. За что она борется? За Россию. Так, думаю, она это себе объясняет, хотя что может себе объяснить человек в патриотической горячке?!

«Я часто бываю на вокзалах, - пишет Глеб Беляев, - в присутственных местах, часто обращаюсь в низовые подразделения инфраструктурных компаний вроде банков. Я работал и работаю по-капиталистически, сам на себя. И вот я имею сказать, что обоими глазами вижу: те люди, мужчины и женщины, двадцати пяти – сорока пяти лет, которые в количестве от двух до пяти сидят (работают!) целыми днями около машинки для просвечивания багажа, которые тупят в техподдержках или перекладывают бумажки в безнадежно запутанных госконторах - вот эти люди, по-моему, уже никогда не будут работать в настоящем смысле этого слова: с дисциплиной, на результат, в поиске и усердии. "Хоть ты мне эту лягушку (эту работу) сахаром обсыпь", как сказал гоголевский персонаж», - пишет Беляев. Мне думается не об этих людях, а о тех, кто предоставляет им видимость работы и что-то платит. Платит не свои деньги – вот какой делаю я вывод. Платит не за поиск и усердие, а, в сущности, ни за что. Российское народное хозяйство все еще во многом государственное, казенное, то есть, ничейное. Специалисты употребляют выражение «смешанная экономика». Смешанная она везде, но по-разному. Там, где больше частный сектор, там дела идут лучше, там меньше оплачиваемых бездельников.

«Вы, Анатолий Иванович, - следующее письмо, - большой демократ. Вы всегда читали письма противников, которые обращались к вам на ты. Ты, Анатолий Иванович! Вы защищаете свободу слова. За это вам спасибо. Я категорически против вашей позиции по политическим вопросам (крымнашист). но у вас есть вашим оппонентам, противникам острые ответы. Таких людей я уважаю. Удачи вам! С уважением Мартин».

Спасибо, Мартин! Не люблю я ни острых вопросов, ни острых ответов. Острых ответов даже больше не люблю, чем острых вопросов. Они всегда не по делу, что вопросы, что ответы. Они всегдав порядке борьбы, сражения, драки – себя показать и в своих глазах стать победителем. Прежде всего, в своих глазах. Предъявить превосходство своей особы, своего мнения, своей веры, своей партии, своей религии, своего учения. Достоинству человека больше соответствует все, что по существу: и вопросы по существу, и ответы по существу. Не люблю полемики. Она существует не для того, чтобы донести что-то до собеседника. Ответ, если уж он дается на серьезный вопрос, должен быть не острый, а по существу.

Один наш слушатель прислал свой новогодний сон, изложенный стихами Василия Курочкина, сочиненными в одна тысяча восемьсот шестидесятом году:

Возвысим личность человека,

Свободный труд его почтим,

Единодушно: взятки гадки!

На всю Россию прокричим.

Вернусь, однако, к письму Мартина. Такой человек, как он, не может быть крымнашистом. Это у него временное. Выдумал из себе крымнашиста. Не все доводы перебрал в своем уме и хорошенько взвесил. Один какой-то довод понравился - на нем и остановился. Человек, который одобряет то, что я за свободу слова, да, не может быть крымнашистом. Почему? Потому что крымнашизм несет в себе несвободу. Он порождение несвободы. Крым аннексирован режимом, который я называю зыбким фашизмом. Один человек, знавший фашизм не по книгам, насчитал четырнадцать признаков этого изма и сказал, что даже одного признака достаточно, чтобы вокруг него образовался полный фашизм. В России же мы видим уже не один признак. И важнейший из них - крымнашизм. С тридцатых годов прошлого века, с гитлеровских аннексий сопредельных земель, слова «аннексия» и «фашизм» соединились навеки.Это просто странно – говорить: я крымнашист, но уважаю позицию крымНЕнашиста. В лучшем случае это игра. Как дойдет до дела, придется выбирать. И к этому все ближе. Выбирать придется! Крымнашизм вплотную подвел Россию к таким бедам, о которых не хочется думать. Но думать надо.

«Сразу после Нового года, - следующее письмо, - я имела возможность проинспектировать один из поездов Российской железной дороги. Прежде всего, загрузка всю дорогу полная-полная. В Курске люди вышли - в Курске же вошли, в Орле вышли - в Орле вошли. В поезде есть услуга: душ за сто пятьдесят рублей, можешь принять - никаких проблем. Оказывается, теперь в каждом фирменном поезде Российской железной дороги есть такая услуга. Есть и такая, как«провоз багажа» - до двухсот килограммов можно поместить в багажном отделении. Есть вагон для инвалидной коляски. Мое природное чутьё и здравый смысл помогли принять нужное экономическое решение: взять последнее нижнее боковое место в плацкартном вагоне. Это лучше, чем верхнее, лучше, чем в сидячем вагоне и дешевле, чем нижнее не боковое, и намного дешевле, чем нижнее место в купейном вагоне. Короче, у тебя есть и сидячее место со столиком, и полежать можно - ножки вытянуть. Вагон идеальный: новый, чистый и мягкий, в нем тихо-тихо, все культурно читают или спят, и это плацкарт – в нем едут бедные или экономные, как я. Россия, мля! В поезде ходит полиция с интеллигентными лицами, следит за порядком. Все знают, что за выпивку – штраф и высаживают на первой же станции. Белье белоснежное, матрасы, подушки удобные, не замызганные - практически новые. Есть ресторан - чай за тридцать рублей. Есть новогоднее меню, можно заказать рождественскую индейку и семгу, декорированную красной икрой, за тысячу рублей», - сообщает эта слушательница. Я придаю таким письмам немалое значение. Они показывают, что в России есть таки управленцы, организаторы, которые любят и умеют работать по-современному. Похоже, их несколько больше, чем думают пессимисты. Этим кадрам не могут нравиться нынешние погоды. Тут у меня ни малейшего сомнения, но что с ними будет дальше, как родина распорядится их умами и способностями, не знаю.

Объездив полмира, Анна Бистроф ни разу не была в Крыму. Побывав там прошлым летом, недавно она пространно описала свое путешествие. Она, по ее слову, трекер. Странно, почему «трекерка» или «трекерша» звучало бы для русских насмешливо. Это любители продолжительных походов и блужданий по горам. Ее описание оказалось на моей странице в фейсбуке. Она назвала его «приглашением разделить восхищение от путешествия в Крым». Кое-что прочитаю: «В отличие от моих излюбленных трекингов в Гималаях, формат походов в Крыму более щадящий… Длинный переход подобен динамической медитации - начинаешь слышать и слушать себя и Бога внутри себя». Далее – о более простых вещах: «Продукты в магазинах и на рынке стоят так же, как и в Москве, но здесь все гораздо вкусней: сахаристые на разломе помидоры, брызжущий соком сладкий красный лук, огурцы, зелень – всё вне конкуренции. А домашний сыр, колбаса и алкоголь! К примеру, самодельный коньячок (чача, настоянная на дубовой коре, местных травах, миндале или ванили) – это что-то… и всего-то по пятьсот рэ за литр отменного качества: наутро никаких негативных последствий для организма!», - пишет она. Ей везло на покладистых проводников и экскурсоводов. «В доме-музея Грина хранитель разрешил мне посидеть в кресле писателя - вдруг да преисполнюсь вдохновения!..Через день после "Тропы Грина" проводник пригласил нас с дочкойв заповедник. На самом деле для туристов он закрыт, но у него есть свои каналы. Не воспользоваться такой возможностью просто грех! В четыре тридцать утра мы были уже на тропе. Рассвет встречали в горах. Грандиозное зрелище - солнце над Коктебелем!». Завершается сочинение так: «Закончить хочу Волошиным – всё-таки без него никак: «О, Киммерии темная страна, /Заключена и преображена». И так далее. Да, каждый раз на пути в Тихую бухту она подолгу смотрела на знаменитое платО, словно специально устроенное для планеристов. Читаю: «В конце тридцатых годов здесь (в СССР!) побывал Герман Геринг – рейхсмаршал нацистской Германии, создатель Люфтваффе, известный фанат планеризма: во время войны он лично запретил немецким летчикам бомбить это плато в целях сохранения его уникальных лётных качеств. Может быть, поэтому мы и можем сейчас лицезреть безупречно ровную вершину горы – иллюстрацию неоднозначности водораздела между добром и злом», - пишет госпожа Бистроф. Одна существенная подробность. Отправилась она в Крым не через Украину, что было возможно, а минуя эту страну, то есть, побывала на украинской территории без разрешения украинских властей, нарушила закон. За это ее осудили ее читатели-украинки и украинцы. От них-то я и узнал об этой женщине. Они не стали обсуждать с нею Геринга. Евгения Комарова, например, написала о другом: «У меня ощущение, что на меня амбалы ночью напали, избили и серёжки из ушей с кровью вырвали, а теперь люди, прекрасно знающие о том, как всё было, в моём присутствии спокойно обсуждают красоту и стоимость этих сережек». Елена Мирошниченко: «Я когда читаю такое, у меня ледяной холод в душе, как из склепа. Они с мертвыми душами». Слушайте, как ответила этим людям Анна Бистроф: «Я убежденный антагонист существующего в России режима и аннексии Крыма: неоднократно участвовала как в акциях протеста (начиная с Болотной), так и в дискуссиях на эту тему. Прошедшим летом впервые побывала в Крыму: как думающему человеку, хотелось своими глазами пощупать материю – что к чему... Больше не верю ни одной пропаганде - ни левой, ни правой. Да, летала самолетом «Москва-Симферополь», так как это самый удобный логистический прием – только и всего», - объясняет своим недоброжелателям Анна Бистроф. Да, только и всего. Вот как, стало быть, современный русский человек с запросами любит удобства, в том числе логистические. Логистические - это удобства передвижения. Думаю, что будущие заметные перемены в России будут, если будут, вызваны волей других людей, тех, что попроще, не таких требовательных, не имеющих понятия, что такое «динамическая медитация» и какие добрые дела следует числить за рейхсмаршалом Герингом.

«Вспомнилось тут мне, Анатолий Иванович, - следующее письмо, - как один прославленный русский политзаключенный, едва покинув после десяти лет путинский лагерь, доставил своим коштом в Киев чуть ли не целый пассажирский состав лучших друзей Украины. Это были самые известные, даже прославленные демократы. Идея заключалась в том, чтобы уговорить украинцев не слишком далеко уходить от России после Майдана, поскольку она, мол, не вся путинская. Есть такое французское выражение: дежавю, по-русски - то, что уже было, повтор. Вот этот десант лучших друзей Украины из Москвы с задачей вернуть украинцев в строй, чтобы дружной демократической семьей бороться за все лучшее против всего плохого, мне напомнил историю столетней давности, - пишет автор. - Точно так же, с таким же намерением, поспешили в Киев ровно сто лет назад петроградские демократы, как только узнали, что там какие-то люди объявили себя властью и хотят автономии Украины в составе демократической Росии. Всего-навсего автономии, но это так обеспокоило лучших людей Петрограда, что они бросили все свои дела и помчались в Киев», - пишет господин Яценко. Спасибо за уместное напоминание, господин Яценко. Войти в тот десант Ходорковского отказался один-единственный человек. Один-единственный человек сразу увидел имперскую подоплеку той, вполне благонамеренной, затеи. Это историк и политолог Игорь Клямкин. Он не ошибся, как показало дальнейшее поведение бывшего путинского узника. Был узником – стал союзником. В главном, как ни верти, союзником, хотя и называет его уголовником.

«Нам с мужем за сорок, - пишет женщина, придумавшая себе имя Коко. - У нас нет детей. В молодости нужно было получить образование, как-то закрепится на работе, а потом... Мы привыкли без них. Они требуют затрат и некоторых лишений. У нас две комнаты. У каждого своя и свое личное пространство. Мы давно не спим в одной комнате. Муж - жаворонок, я - сова. Мы не контролируем друг друга. Мы любим друг друга, вместе проводим отпуска. Мы даже занимаемся сексом, причем, с удовольствием Я люблю ходить на фитнес, в салон красоты. Еще люблю вышивать и вязать. И вкусно (со слов мужа) готовлю. В общем, не скучаю. Мои родные, наши друзья достают нас вопросом: где дети? Кто воды в старости вам подаст? Почему я не знаю паролей от аккаунтов мужа? И ещё, о, ужас, почему он не отдает мне свою зарплату! Мне сложно объяснить им, что для меня, бедной инженерки в небольшом белорусском городе, все-таки что-то значит качество жизни. Вот блин, не хочу я есть батон с колбасой на завтрак и макароны с сосиской на обед! Я не очень прихотлива, но хочется питаться так, как мне нравиться, а не по потребительской корзине. По ней мы вдвоем должны съесть за год сто тридцать килограммов ржаного хлеба и восемьдесят шесть - пшеничного. И двести тридцать - картошки! Примерно так живут мои подруги. Спят с мужьями в одной комнате и даже в одной кровати, но отпуска проводят по отдельности. Это их дело. Я слушаю их упреки и бесцеремонные вопросы, киваю, улыбаюсь. Некоторые в разводе. У кого-то есть любовник. Кто-то терпит пьянки и измены, но лишь бы не развод. Меня осуждают, но я не осуждаю их! Живут как большинство. Однако, странно все, Анатолий Иванович. С одной стороны, тоже хочу быть обычной: чтобы трое детей, чтобы ветрянка с корью, чтобы делать с ними уроки, возить их к бабушкам-дедушкам, а с другой – не хочу. Не хочу такой нищеты, как у знакомых. Товарищ мужа работает без выходных по двенадцать часов в день, чтобы единственный сын занимался с репетитором и имел такой же дорогой телефон, как у одноклассников. Не хочу жить ради детей, но по-другому у нас, в нашем обществе, нельзя - осуждают», - говорится в письме. Спасибо за письмо, милая Коко! По-моему все у вас с мужем хорошо, насколько это возможно в таких трудных условиях. Вы все еще не надоели друг другу. Это ведь главное. Вы уже почти избавились от неловкости перед окружающими. Это тоже хорошо. Пусть идут они лесом. А дети… Когда я вижу, как иная мать обращается со своим ребенком, то невольно жалею, что нельзя ее тут же отправить за колючую проволоку, хотя виновата она только частично. Просто дети – не ее призвание. Материнство ей навязано природой и обычаем. Когда-то одна француженка, ставшая из-за этого знаменитой, написала целый трактат, и не один, о том, что женщина должна следовать своей человеческой, а не половой природе. Женскую природу она назвала трансцендентной сущностью, то есть, данной свыше, не зависящей от вашей воли, что, в общем, унизительно, мол. Этот призыв быть, в первую очередь, личностью, а потом уже, если захочется, - супругой, матерью, хозяйкой семейного гнезда получил огромный отклик на Западе. Там возникло целое движение: многие женщины захотели уйти из-под власти своей природы, жить по уму, а не по инстинкту. В том сочинении эта француженка, кстати, замечательно описала женское плотское желание – трепетание содержимого в раскрытой раковине, мягкое такое трепетание. Говорю это все, а перед глазами ее строка: «чтобы трое детей, чтобы ветрянка с корью, чтобы делать с ними уроки, возить их к бабушкам-дедушкам». Как видим, трансцендентность, будь она неладна, все же сказывается. Материнство своего требует, ждет, не теряет надежды.