Марьяна Торочешникова: 30 августа Верховный суд России рассмотрит жалобы подсудимых на приговор по так называемому делу "Чистопольского джамаата". В марте этого года Приволжский окружной военный суд в Казани признал девятерых человек виновными в серии поджогов церквей, запусках ракет в "Нижнекамскнефтехим" и закладке бомб в Билярске. Они получили от 16 до 24 лет строгого режима. Ряд правозащитников называют это дело примером того, как спецслужбы и правоохранительные органы, желающие продемонстрировать успехи в противодействии терроризму и экстремизму, привлекают к ответственности случайных людей.

О неправомерном антиэкстремизме и о деле "Чистопольского джамаата" говорим сегодня с гостями в студии Радио Свобода – директором Информационно-аналитического центра "СОВА" Александром Верховским и координатором проекта Gulagu.net по Приволжскому федеральному округу Альмирой Жуковой. На видеосвязи с нами из Казани – адвокаты Борис Маслов и Руслан Гарифуллин.

^{Полная видеоверсия программы}

Дело "Чистопольского джамаата" – самое громкое в Татарстане за последние десять лет. 9 обвиняемых, более 400 свидетелей. Один из обвиняемых отлучен от процесса за попытку самоубийства. За что их судят? Теракт возле Камня желания в Биляре, поджог часовни и молельного дома в Новошешминском районе, запуск взрывных устройств в "Нижнекамскнефтехим", поджог церкви в Чистополе. Подсудимые обвиняются в создании преступного сообщества, в организации террористического сообщества и участии в нем, в незаконном изготовлении взрывчатых веществ, террористическом акте, незаконном приобретении, сбыте, хранении и перевозке взрывчатых веществ, незаконном изготовлении оружия, в содействии террористической деятельности, публичных призывах к террористической деятельности и оправдании терроризма. Все подсудимые отрицают свою вину в терактах.

Альмира, почему вы считаете, что это дело сфабриковано (об этом же заявляют и все подсудимые)?

Альмира Жукова: Я участвовала в этом деле практически с первого дня, когда началось его рассмотрение. Я утверждаю, что это дело сфабриковано и все подсудимые абсолютно невиновны, за исключением таких небольших вещей, как незаконное предпринимательство (часть из них собирала металлолом).

Этих людей пытались связать с так называемым террористом Мингалеевым, жителем Чистополя, который якобы разместил ролик о том, что он взял на себя ответственность за убийство имама. Однако в судебном следствии не было ни одного доказательства причастности хотя бы одного из подсудимых к этому Мингалееву. Чистополь – город маленький; Мингалеев в свое время строил детские площадки, имел отношение к администрации города Чистополя, и он был известной личностью для всех жителей этого города. В какой-то момент, исходя из слов допрошенных в судебном следствии имамов, он почему-то начал высказываться против них, что это «не тот ислам, не та религия». Но ни один из подсудимых не был связан с этим Мингалеевым, это не было доказано следствием.

Марьяна Торочешникова: Борис, вы представляли интересы Марата Сабирова. А как ваш подзащитный оказался на скамье подсудимых, если, по словам Альмиры, не было никаких доказательств? И как вообще все эти люди оказались в суде?

Борис Маслов: Да, я защищал Сабирова в суде с первого или второго заседания. Сабиров сам поясняет, что после этих событий, в первую очередь после запуска самодельных реактивных снарядов в направлении "Нижнекамскнефтехим", поднялась активность правоохранительных органов, и очень большое количество лиц отрабатывалось на причастность к этому. И в итоге образовалась группа примерно из 20-30 человек, которые, по мнению обвинения, и являлись "Чистопольским джамаатом". В том числе, вот эти девять человек – основная группа лиц, и еще порядка десяти человек осуждены раньше Верховным судом Татарстана, они заключили досудебные соглашения о сотрудничестве, признали свою вину в определенном объеме и уже отбывают различные сроки наказания, и потому по этому делу проходили как свидетели.

Сабиров с первого дня занял жесткую позицию, на предложения что-то признать отвечал отказами – ну, и превратился в "лидера" этой так называемой "террористической группировки".

Альмира Жукова: И вторым лидером якобы младшей группы объявили моего подзащитного Зарипова. Вот эти два "лидера" не пошли на сговор. Их так били! Моего подзащитного били так, что у него отнялись почки. Я думала, он умрет, в период следствия он не мог двигаться, ходить. К нему не допускали адвокатов. Потом с божьей помощью он встал на ноги.

Но самое интересное, что этим "лидерам" даже не задавали вопросы, как они создали организацию. Следствие не задало им ни одного вопроса об их причастности, нет ни одного протокола допроса, где моего подзащитного спросили бы: "Вы действительно создавали джамаат? Вы действительно встречались с этими людьми?". Как можно обвинить человека, не задав ему вопросы? На очной ставке следователь не разрешил задать ни одного вопроса. Как тут можно доказать свою невиновность?

Марьяна Торочешникова: Руслан, почему все-таки удалось убедить судей в виновности ваших подзащитных?

Руслан Гарифуллин: Просто оглашались показания, полученные во время следствия. Они и были положены в основу приговора. Показания получали при отсутствии приглашенного родственниками адвоката. В частности, показания от Михаила Мартьянова были получены следующим образом. Родственники заключили соглашение со мной, я встретился с Мартьяновым, он был абсолютно подавлен и жаловался на применение электрического тока, прикосновение проводов к области паха. Он сказал, что после нескольких таких "сеансов" рассказал то, что просили оперативные сотрудники.

Некоторые лица проходят через ИВС, или сотрудники забирают их из ИВС на "беседы", надев на голову маску, применяют нехитрые устройства… Есть такая динамо-машина, при прокручивании которой получается ток определенной силы, и под воздействием этого тока получают те или иные показания.

Марьяна Торочешникова: Вы заявляете о пытках в отношении вашего подзащитного и считаете, что у следствия не было желания найти реальных виновников, разобраться в этом деле?

Руслан Гарифуллин: Дело в том, что в Татарстане очень высокая степень раскрываемости преступлений. Любое нераскрытое преступление выносится на обсуждение в МВД Республики Татарстан, в Следственном комитете, и это, прямо или косвенно, затрагивает служебное положение должностных лиц, которые ответственны за ту или иную территориальную юрисдикцию осуществления правоохранительной деятельности. И любое преступление должно быть раскрыто любым способом.

В тот момент преступление, который совершил Мингалеев в отношении представителей Духовного управления мусульман, не было раскрыто, и нужно было его раскрыть.

Марьяна Торочешникова: То есть это делалось ради "палки", говоря на профессиональном жаргоне. Александр, в последние несколько лет, когда в России ужесточается борьба с терроризмом и экстремизмом, как много уголовных дел возбуждается именно ради этой самой "палки"? Можно ли говорить о серьезной борьбе с террористической, экстремистской угрозой?

Александр Верховский: На этот вопрос сложно ответить, потому что в большинстве случаев невозможно однозначно доказать, право следствие или нет. Несомненно, есть дела, в которых многое просто выдумывается или приписывается не тем людям. В этом нет ничего нового, в каком-то смысле так делают всегда, если существует политический заказ на усиление борьбы и нет готового материала, который позволяет раскрыть реальную группу, а отчитаться о борьбе нужно.

И часто дело не только в увеличении статистических показателей, бывает и политический запрос. В данном случае покушение на муфтия, убийство Валиуллы Якупова было очень крупным событием, и надо было что-то делать, а оно все не раскрывалось, и было понятно, что рано или поздно должен быть какой-то адекватный ответ. И было недостаточно найти и посадить конкретного человека – нужно было произвести какое-то масштабное ответное действие. Поэтому, я думаю, и был сконструирован этот "Чистопольский джамаат". Я не вникал в дело в таких подробностях, не знаю, какие там эпизоды вымышленные, а какие приписанные, и я подозреваю, что просто собрали все, что было, собрали неких людей, которые имеют отношение с салафитским мечетям, и сконструировали это дело. Это не единственный такой случай.

Марьяна Торочешникова: А почему выбрали как раз салафитов?

Александр Верховский: Потому что убийство Якупова рассматривалось как вылазка салафитов – официальная версия была такая, хотя салафитов в республике и вообще в стране много, и большинство из них – люди мирные. Они придерживаются фундаменталистской версии ислама, но не берут в руки оружие и не призывают к этому. Но есть и боевое крыло, оно реально существует и в Татарстане. У убийства Якупова есть предыстория со смещением предыдущего муфтия, который считался более симпатизирующим салафизму, и якобы это покушение – месть. Но проблема в том, что если люди не могут найти виновных, а от них этого требуют, если есть масштабное преступление, то должен быть масштабный заговор.

Марьяна Торочешникова: Альмира, вы сказали, что вашего подзащитного избивали. Насколько мне известно, один из подсудимых по этому делу попал в больницу с переломом каких-то частей позвоночника и разрывом мочевого пузыря.

Альмира Жукова: Это как раз мой подзащитный.

Марьяна Торочешникова: Еще один подсудимый лишился полового члена.

Альмира Жукова: Да, Галеев.

Марьяна Торочешникова: Возбуждались ли уголовные дела по фактам этих пыток, избиений? Был ли привлечен к ответственности оперативник, который таким образом получал показания?

Альмира Жукова: Были написаны заявления, по ним были отказы в возбуждении уголовных дел. Сейчас по поводу пыток в отношении моего подзащитного, Зарипова, написана жалоба в Европейский суд, она коммуницирована и принята к рассмотрению. Все суды Татарстана отказали в возбуждении и обжаловании. Эти наши заявления рассматривали те люди, в отношении которых мы жаловались. И в отношении всех тех, кто написал заявления на сотрудников, возбудили уголовные дела за ложный донос. Некоторые прекратили за истечением срока привлечения, потому что люди долго сидели под следствием, но таким образом следствие устрашает людей, чтобы они не смели писать заявления в отношении сотрудников, как бы над ними ни издевались, и как бы их ни убивали.

Был такой сотрудник – Закиров, который пытал этих подсудимых, и в отношении него недавно возбуждено уголовное дело за пытки задержанных. И это я тоже попрошу приобщить, когда 30-го будет заседание Верховного суда.

Скажу еще пару слов по поводу Нижнекамска и запуска ракет. Этого не было. Есть версия, что их запускали в сторону "Нефтехима", и ракета упала на территории колонии ИК-4. Однако потом пресс-служба ИК-4 дала интервью, что никакого запуска не было, никакая ракета к ним не падала. И они тут разворачивают версию, что ракета якобы упала на территорию ИК-1, которая, видимо, оказалась более сговорчивой. На мой взгляд, это фабрикация уголовного дела.

Я написала на имя Корниенко, руководителя ФСИН, что ракета сутки пролежала перед рабочей зоной, где ходят заключенные, и самое главное, когда падает ракета, должна быть хотя бы маленькая вмятинка, а там ничего нет, там просто ровненько положенная ракета. Корниенко перенаправил мое письмо в Татарастан, а Татарстан мне ответил: мы не разглашаем персональные данные, хотя я спрашивала о том, проводилась ли служебная проверка в отношении сотрудников колонии, которые не обнаружили эту ракету.

И еще я обратилась к профессору Гайнутдинову, который руководит отделом в Самолетостроительном институте города Казани.Когда докладывали президенту, показывали эти ракеты, он сказал, что это просто смешно, это не может летать. Вот я его нашла, и он сделал расчет по нашим экспертизам. Даже если мы представим, что было чисто, не было ни деревьев, ничего, то при самом лучшем раскладе та ракета, которую предъявило следствие, могла пролететь от 50 до 100 метров. Просто собрали кучу металлолома: на месте падения ракеты была ведь не целая ракета, а кусок трубы, кусок еще чего-то… То, что было изъято и ушло на экспертизу, абсолютно отличается по габаритам. Это просто лжеборьба с терроризмом и безнаказанность!

Марьяна Торочешникова: Борис, вашего подзащитного, насколько я понимаю, не пытали, он просто отказался сотрудничать. Но я знаю, что в деле была масса свидетелей, в том числе и секретных свидетелей, часть которых потом отказались от своих показаний.

Борис Маслов: Что касается Сабирова, то заявление о применении к нему физического насилия и психологического давления тоже было написано, и материалов проверок целые тома, мы их видели в судебном заседании, практически по каждому осужденному, в том числе и по Сабирову. Но это давление и насилие по отношению к Сабирову не имело такого масштаба, как, например, в отношении Зарипова, подзащитного Альмиры Жуковой.

Понятно, что есть определенные группы доказательств, и остается только догадываться, как они получены, но многие доказательства просто не стыкуются с фактической стороной, не сходятся с некоторыми объективными вещами. Суд просто берет одни доказательства и отклоняет другие, и непонятно, почему. Было представлено огромное количество доказательств, подтверждающих версию защиты о том, что подсудимые непричастны, они этого не совершали, они там вообще физически не находились. И из приговора непонятно, почему суд верит показаниям, например, засекреченного свидетеля и не верит показаниям обычного свидетеля, которого пригласила в суд защита.

Многие отказались от показаний, данных на следствии. Причем суд принимает показания, которые огласили на следствии: это человек, по мнению суда, говорит правду, но человек пришел в суд и говорит: "Я по такой-то причине оговорил человека" (у каждого была своя причина – страх, слабость, трусость, боязнь за родных и близких), человек объясняет, почему он дал такие показания, а суд в приговоре указывает его обвинительные показания.

Марьяна Торочешникова: Просто с этими показаниями не получится обвинительного приговора, а можно сделать вывод, что была установка именно на обвинительный приговор. Руслан, а насколько это вообще значимое дело для Татарстана – "Чистопольский джамаат"? В Москве о нем не так много и говорили, по федеральным каналам сообщили только, что суд начался и приговор вынесен.

Руслан Гарифуллин: В республике этому делу придавали колоссальное значение!

Мы помним, как в Татарстане практически на всех уровнях и в СМИ обсуждалось уголовное дело в отделе полиции "Дальний", после чего возбуждались уголовные дела по другим отделам, где сотрудники полиции были также привлечены к уголовной ответственности по пыткам. То есть МВД Республики Татарстан подлежало колоссальной проверке. После этого в Татарстане не было слышно, чтобы где-то сотрудники полиции разговаривали с задержанными грубо, применяли силу, то есть наступила оттепель в части нормативно-правовых отношений между полицией и гражданами.

А это дело не скроешь, и тут адвокаты и родственники через СМИ опубликовали свои жалобы, обращения, требовали прекращения пыток, и снова население в Татарстане обратило пристальное внимание на то, что все эти противоправные действия сотрудников полиции имеют широкий размах. К тому же Татарстан – это субъект Российской Федерации, где большая часть населения исповедует ислам, и когда здесь стали преследовать людей именно по факту религиозной окраски, стали привлекать к уголовной ответственности салафитов, многие мусульмане примеряли это на себя. И люди, которые были знакомы с Сабировым, Зариповым, просто покинули страну, и многие даже не думают возвращаться. Ведь одно дело – быть привлеченным к ответственности за преступление, которое ты совершил, а другое дело – за то, которого ты не совершал.

Марьяна Торочешникова: Я правильно понимаю, что в России небезопасно быть салафитом?

Александр Верховский: В России небезопасно придерживаться любых неортодоксальных взглядов. Поскольку существуют серьезные опасения вооруженного подполья, терроризма и так далее, ассоциируемого, так или иначе, с исламом, то государственная политика строится на том, чтобы вычленить те течения в исламе, которые как бы представляют потенциальную угрозу, прицельно работать с ними и в идеале находить самые крайние группы, которые уже переходят к насилию.

Это было бы, может быть, и ничего, но на практике это выглядит совершенно иначе – в значительной степени, я думаю, из-за очень плохой экспертной базы, на которой все это держится: как выделить, кто здесь "правильные" мусульмане, а кто "неправильные"? Вычленяют по некоторым формальным признакам, и надо выяснить, кто менее опасный, а кто более. Это уже компетенция оперативников, но они не разбираются в тонкостях внутри общин. Это все существует, но работает очень плохо, потому картина именно такая.

Есть прямо запрещенные организации, такие как "Хизб ут-Тахрир", "Джамаат Таблиг", "Нурджулар", и если людей идентифицируют как членов этих организаций… При этом организации "Нурджулар", например, просто не существует в природе, но есть решение, что она признана в России экстремистской, и за факт членства можно привлечь. Здесь работает простая механика, и ФСБ и Центр "Э" могут отчитываться, что здесь ведется работа.

Салафитов больше, чем перечисленных категорий, вместе взятых, и здесь ситуация сложнее, потому что у них нет организации. Люди могут придерживаться каких-то убеждений в исламе, и тут нет четкой границы. Например, известно, что несколько человек из этой мечети уехали воевать в Сирию: надо последить за этой мечетью, может быть, там еще такие есть, – вот как должна, по идее, действовать полиция. И она, наверное, пытается, но получается не очень хорошо. И часто просто имитируют бурную деятельность вместо того, чтобы, в самом деле, перехватить тех людей, которые собираются взять в руки оружие или призывать к этому. И таких примеров довольно много – не такого масштаба, как "Чистопольский джамаат", но тем не менее.

Альмира Жукова: Вот еще важный момент. Когда в суде появились видеокассеты с записью моста, откуда якобы произошел взлет ракет, мы попросили их это показать, и никакого взлета там не было. Гособвинитель сразу же закрывает заседание, а на следующий день опять ставят этот диск, и там уже ракеты взлетают. Я написала по данному поводу заявление о возбуждении уголовного дела за подмену доказательств, пока мне отказывают, но я дойду до Европейского суда.

И еще, по версии этих людей, которые давали показания, они остановились под мостом, вынесли эти ракеты, занесли на мост. Мы посмотрели этот видеодиск полностью, но никто там не останавливался, никакие ракеты не выносили, ничего не было. Нет ни одного доказательства того, что ракеты вообще были, и был их запуск.

Марьяна Торочешникова: Да, но есть приговор – от 16-ти до 24 лет! А гособвинитель просил пожизненное.

Альмира Жукова: Я вообще обомлела! Когда я слушала прокурора республики, который должен был посмотреть протоколы, почитать, кто давал какие показания, он просто тупо зачитывал обвинительное заключение. И суд был абсолютно незаконно закрыт от прессы. Когда люди стали рассказывать о том, как все происходило, и когда они поняли, что дело рассыпается на глазах у прессы, якобы по заявлению жены Мингалеева, что ей угрожают, судебное заседание сделали закрытым. Хотя я на заседании суда задавала ей вопрос: "Вам угрожали?", – и она, забыв про свое заявление, неоднократно мне ответила, что никто никогда ей не угрожал.

Марьяна Торочешникова: Да, за закрытыми дверями на суде можно делать все, что угодно!

Александр Верховский: Вот эта история про "Чистопольский джамаат" отличается от нашего массового производства именно тем, что здесь есть обвинение в реальных, каких-то физически ощутимых преступлениях: запустили ракету, подожгли что-то… Но дальше мы упираемся в то, что это обвинение не способно ничего по-настоящему доказать – то ли потому, что ничего не было совсем, то ли потому, что что-то было, но доказать они не могут.

Но есть очень много случаев (и это массовое производство), когда ничего сложно доказывать не надо. Скажем, когда людей сажают за членство в запрещенных организациях, суд действует чрезвычайно просто: люди собирались, читали книжки Нурси, значит, это был кружок нурсистов, и все, можно всех забирать, они экстремисты.

Фокус в том, что машинка раскручивается понемногу, и если изначально тем же нурсистам давали все больше условно, то теперь порядок другой. Буквально в июне в Башкортостане осудили пятерых нурсистов, всем дали условно, прокуратура это обжаловала, Верховный суд Башкортостана пересмотрел дело и ужесточил всем наказание – двоим дали реальный срок, остальным повысили пределы. Количество людей, сидящих за чтение книжек Нурси, понемногу увеличивается. Все больше людей сажают за Таблиги. Раньше все тоже было условно, а теперь стали сажать. За запрещенную в России "Хизб ут-Тахрир" давно уже не сажают, но с тех пор как все законы у нас благодаря госпоже Яровой поменялись, стали давать невероятные сроки.

Вот здесь за гипотетическую попытку террористической атаки на химзавод людям дают по полтора десятка лет, а тахрировцам дают полтора десятка лет просто за факт членства в организации. И это все идет в отчетность о борьбе с терроризмом и экстремизмом…

Марьяна Торочешникова: А сейчас к ним добавятся еще Свидетели Иеговы…

Александр Верховский: Если идет отдельно отчетность по исламскому экстремизму, то Свидетелей Иеговы туда не добавишь. Если отчетность по религиозному экстремизму фиксируется в целом, то Свидетели Иеговы легко дадут статистику, благо их очень много. Вот так у нас, к сожалению, все работает.

Марьяна Торочешникова: А почему террористическая деятельность в России ассоциируется именно с исламом? Это общемировая тенденция?

Альмира Жукова: Это только российская практика. Партия "Хизб ут-Тахрир" запрещена во многих странах мира, им не разрешают выходить на массовые мероприятия, но нигде в мире, кроме России, за членство в этой партии не сажают.

Александр Верховский: В Европе это так, но если посмотреть на Египет или Пакистан, то там другая картина.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее, был очень показательный сюжет: когда в санкт-петербургском метро случился теракт, первым же подозреваемым был объявлен соответствующе одетый человек, и ни у кого не возникло сомнений, что этот мусульманин и есть террорист.

Альмира Жукова: Что же это за государство, где группа людей в пять человек может сменить власть? Все понимают, что это невозможно. Какая-то группа "Хизб ут-Тахрир" не может сменить власть в России, это утопия! И, на мой взгляд, это просто явная борьба с исламом! Вот говорят, что эта чистопольская группа – они радикалы. Но как радикалы пошли к имаму, к муфтию, и все имамы о них сказали положительно? И муфтий Татарстана принял их сторону, а суд осудил за экстремизм, за неправильные взгляды. Значит, муфтий Татарстана принял позицию этих мальчиков, которые приехали с имамом и переживали за то, что заходит какое-то другое течение ислама, которое разрешает однодневные браки, и вот они поехали к муфтию с такой жалобой, что это недопустимо.

Марьяна Торочешникова: Вот поехали – и обратили на себя внимание. Борис, а что сейчас должно произойти в Верховном суде РФ, чтобы приговор по делу "Чистопольского джамаата" был отменен, и дело хотя бы направлено на новое рассмотрение?

Борис Маслов: И юридически, и технически для этого все сделано, соответствующие жалобы поданы, но надежды слабоваты. На пятом-шестом заседании процесс действительно был закрыт, потому что на первые заседания приходила пресса, и потом все те безобразия, которые начали вылезать, активно описывались и обсуждались. Закрыли – и стало тихо. Это, конечно, не способствует объективному рассмотрению дела.

Руслан Гарифуллин: После оглашения приговора осужденные подсудимые написали заявления о необходимости повторного ознакомления с материалами дела, для того чтобы они смогли лучше подготовить свою речь, дополнить апелляционные жалобы. Суд первой инстанции им отказал, предоставив возможность только ознакомиться с протоколом судебного заседания. Из этого уже понятно, какое отношение выражает суд к этому уголовному делу. Я считаю, что в суде апелляционной инстанции будет аналогичное отношение к данному уголовному делу и к апелляционным жалобам.

К сожалению, сейчас наблюдается такая тенденция, что жалобы по уголовным делам, которые касаются экстремизма и терроризма, остаются без ответа. Российская правовая система долго к этому шла, и сначала подлежало отмене рассмотрение уголовных дел по терроризму судом присяжных, потом передали это из суда общей юрисдикции в Военную коллегию судей по делам военнослужащих, поэтому мы наблюдаем не только усиление, но, в том числе, и поверхностное процессуальное рассмотрение уголовных дел, без соблюдения элементарных прав и свобод, гарантированных не только нашей Конституцией, но и Европейской конвенцией по правам человека. К сожалению, я не рассчитываю на достаточное правовое рассмотрение уголовных дел Судебной коллегией по делам военнослужащих Верховного суда РФ.

Альмира Жукова: А я рассчитываю! И здесь действительно нужна политическая воля. У судей ведь тоже есть дети, и неужели они не понимают?.. Как можно невиновных людей посадить на 23 года, видя, что нет ни одного доказательства?! И я надеюсь, что нас услышит выбранный президент Владимир Путин.

Марьяна Торочешникова: А он вполне может этого и не знать. Вспомните о женщинах-"шпионках": одна смс куда-то не туда отправила, другая еще что-то, – он даже не знал об их существовании.

Альмира Жукова: Вот надо, чтобы президент узнал! Не узнает – значит, буду просить других президентов на встречах рассказать ему о чистопольском деле. Я все-таки надеюсь, что Верховный суд России посмотрит внимательно. Есть дела с разной базой доказательств, а здесь ведь нет ничего!

Марьяна Торочешникова: А как вообще федеральные власти относятся к тому, что происходит в мусульманских республиках: в Башкирии, Татарстане…

Александр Верховский: Я не согласен с тем, что есть какая-то общая антиисламская политика, и было бы странно, если бы федеральный центр боролся с исламом вообще, но они действительно считают, что могут выделить "правильный", лояльный ислам, а также нелояльный и постепенно маргинализировать вот этот второй, а первый укрепить. Это в основном приходится на регионы со значительным мусульманским населением. Самые большие групповые дела – это Татарстан и Башкортостан.

Вот адвокат сказал, что многие знакомые обвиняемых даже эмигрировали, но большинство российских мусульман лично с обвиняемыми не знакомы и знают об этом тоже из СМИ. Или, если они ходят в мечеть, что верно не для всех мусульман, если они входят в какие-то религиозные сообщества, то там распространяются слухи, которые тоже являются важным источником знаний. И вот через эти каналы они получают сведения о том, что государство наказывает неких мусульман, и наказывает как-то через пень-колоду. Вот если бы наказали человека, который что-то взорвал или хотя бы был к этому причастен, собирал деньги на участие в джихаде в Сирии, собирался бы поехать в Сирию, на это кто-то сказал бы, что он молодец, а государство плохое, но таких было бы немного, а остальные сказали бы: да, у нас тут такая борьба, окей…

Но к ответственности привлекают кого попало, и не меньшее раздражение вызывают постоянные запреты книг, за распространение книг людей штрафуют, это охватывает очень большое количество людей, и это видно каждому, – если человек хорошо подумает, то он согласится, что это происходит просто от совершенно бездарной политики и следования злонамеренным советчикам. Но большинство людей так раздумывать не будет и сочтет, что это прямо антиисламская политика, что вот это государство либо не должно управлять мусульманами, потому что оно им враждебно, либо не должно управлять, потому что некомпетентно, не способно вообще ничего различить. А это, естественно, приводит к радикализации.

Альмира Жукова: И это самое страшное. Несправедливость вызывает ответную агрессию! Нужна ли матери жизнь, когда у ее ребенка дорога практически в один конец, на 25 лет? Да она на все пойдет, чтобы спасти своего ребенка.