Виеннале – лучший из старых европейских фестивалей. В Каннах, Берлине, Локарно и даже моем любимом Роттердаме слишком громко стучат машины, штампующие пустые награды (тут должен взмахнуть хвостом золотой венецианский лев, недавно выданный добротному, но не великому фильму о придорожной жизни), в Вене конкурса нет, а стало быть, нет бессмысленных корреспондентов монгольских киносайтов, которые хмуро кашляют на премьерах и шесть тысяч раз фотографируют тень Греты Гарбо на красной дорожке. К тому же Виеннале – самый уютный из европейских фестивалей. Люблю старый кинотеатр "Метро" на Йоханнесгассе с красным плюшевым диваном, на котором вечно сидит кинокритик Олаф Мёллер в полосатом свитере.

В "Метро" показывали лучшие программы 51-го Виеннале: этнографическую и археологическую. Первую привезли из Гарвардского университета, где действует лаборатория сенсорной этнографии, занимающаяся, несмотря на шарлатанское название, достойными делами. Самое известное достижение лаборатории – "Левиафан", жизнь рыболовецкого траулера с точки зрения рыбы. "Левиафан" – не только фильм, но и инсталляция, которую прошлой зимой показывали на потолке заброшенного берлинского крематория и в нишах колумбария. В Вене собрали всю гарвардскую продукцию, обозвав цикл "Дикой этнографией". По-настоящему дик, пожалуй, только "Левиафан", хотя снявшая его Верена Паравель и прежде вела себя безрассудно. Первый ее большой фильм "Запчасти" родился в опасном нью-йоркском районе Willets Point, прицепившемся к огромному стадиону, как деревня к феодальному замку. Обитатели района, суровые парни, зарабатывают на жизнь в дешевых автомастерских. Машины потрошат, как рыбу в "Левиафане", из подвешенных автомобильных каркасов сочатся мерзкие жидкости и вываливается влажная требуха. Империя запчастей в ближайшее дни прекратит свое существование: древние лавки проданы, городские власти готовят большое строительство.


Новейший фильм гарвардской студии "Манакамана" снят в Непале, на фуникулере, везущем паломников к храму индуистской богини. Кто-то молчит, кто-то говорит, кто-то везет богине цветы, кто-то курицу, а жертвенные козы блеют, предчувствуя свою судьбу. Вагончик долго поднимается, потом катится вниз. Верена Паравель, ученица Бруно Латура, говорит, что традиционная журналистика лабораторию не занимает, а образы интересней слов.

В центре обширной археологической части Виеннале – немые фильмы студии "Саша" графа Коловрата. Первая мировая, военные заводы. Тысячи женщин мастерят петарды, обметывают петли на военной форме, демонстрируют пуговичные машины, куда-то волокут армейские бутсы. Абсолютно все эти люди умерли, их имена забыты, от вещей, которые они произвели, ничего не осталось, заводы давно снесены, и сохранились только фильмы, которые превратились в абстракцию, и их показывают международному сообществу бездельников под экспериментальную музыку из щелчков и визгов, сочиненную бородатым ливанцем, называющим себя Морфозис. Очень странно это, но и хорошо, что индустриальный фашизм отступил и укатился куда-то в непостижимый Китай. Один из китайских фильмов гарвардской студии снят в Ченгду, где перестраивают старый центр (я его видел в конце 90-х, теперь уже ничего не узнать), другой – в Шанхае, взгляд на даунтаун с прогулочного пароходика. Достаточно посмотреть этот витальный сенсорно-этнографический материал, чтобы согласиться с Е. Альбац, говорившей, что китайцы неизбежно дойдут до Урала.

Шанхайский фильм слегка напоминает Empire Уорхола, но что говорить о подражаниях, если в Вену привезли редчайшую ленту уорхоловской студии "Серфинг в Сан-Диего", снятую в 1968 году и не завершенную из-за выстрелов Валери Соланас. Пол Моррисси смонтировал фильм в 95-м, но лишь сейчас фонд Уорхола выпустил копию из своих цепких рук. Фильм, как и его более удачливый ровесник, "Одинокие ковбои", очень смешной, если вас не шокируют шутки про аборты и золотой душ; Джо Далессандро, как обычно, снимает рубашку, Вива говорит бог знает что пронзительным голосом, Ингрид Суперстар изображает ее беременную дочь, мечтающую выйти за серфера, а прекрасней всех – изломанный и обдолбанный поэт Тейлор Мид. Он умер в мае 2013 года и нью-йоркскую премьеру возрожденного "Серфинга" застал.


Еще археология: собиравшийся по архивам 30 лет фильм о завоевании Ливии и Эфиопии итальянскими фашистами. Съемки, сделанные самодовольными летчиками, травившими непокорных эфиопов горчичным газом, сопровождаются отчаянным обращением Хайле Селассие к Лиге наций. Австрийский киноархив: вот толпа засыпает цветами путь императрицы Циты, и тут же 1918 год, крах монархии, революционные толпы и, через 9 лет, новый кризис и поджог дворца правосудия. В 1918 году создатель "Фантомаса" Луи Фейяд снял восьмичасовую картину "Ти-Минь": германские агенты пытаются отобрать у невинного путешественника книгу с таинственным инскриптом и попутно крадут аристократок на Лазурном берегу, прячут их в подвале, сводя с ума сонным зельем.

Автор замечательного "Табу" Мигель Гомеш в новом фильме "Искупление" тоже работал с киноархивом: собрал из старых фильмов прекрасные картинки для иллюстрации вымышленных сентиментальных писем и дневниковых записей Саркози, Меркель, Берлускони и португальского премьера Коэлью. Меркель в 1977 году описывает свою свадьбу и сетует на то, что ее верность социализму слегка поколеблена джинсами, которые она привезла из враждебной Западной Германии. Несведущий зритель не догадывается, что это сатира, до появления финальных титров c именами политиков.

REDEMPTION from O SOM E A FÚRIA on Vimeo.
Самое неожиданное из архива: кубинские документальные фильмы 60-х годов, тихое глумление над Кастро. Один – с революционными призывами крепить сельское хозяйство – завершается песней "Битлз" про дурака на горе. Режиссера Николаса Гильена Ландриана за идеологическую диверсию сослали в колхоз, там он помешался от ужаса и поджег курятник. Несколько раз его принудительно помещали в психбольницы и пытали электрошоком.

Coffea Arábiga de Nicolas Guillén Landrián from cuando los grandes eran cortos2 on Vimeo.

"Пока безумие нас не разлучит" – не факт, что лучший, но уж точно самый циничный фильм 2013 года. Ван Бинь снимал пациентов психиатрической клиники в провинции Юньнань. Документальных фильмов о сумасшедших домах не так уж мало (например, "Каждая мелочь" Николя Филибера), но, как правило, они посвящены каким-нибудь формам арт-терапии. В юньнаньском сумасшедшем доме сидят вперемежку убийцы, жалобщики и авторы политических петиций, нарушители закона о планировании семьи и просто домашние дебоширы. Никакая арт-терапия им не светит: их просто закалывают нейролептиками и пичкают таблетками, чтобы вели себя поспокойнее. На Западе такое кино невозможно: ни одного режиссера не пустили бы снимать невменяемых пациентов, которые разгуливают нагишом, испражняются на пол и спят друг с другом. "Пока безумие нас не разлучит" – вообще вне этой гуманистической традиции. Ван Бинь снимает своих персонажей точно животных в зоопарке, и его безжалостность производит такое же сильное впечатление, как и сами порядки китайского дурдома.

Пока шел четырехчасовой фильм Ван Биня, я снова вспомнил Первую мировую войну. Рядом с кинотеатром – собор Карлскирхе с памятными досками, прославляющими ратные подвиги драгунских подразделений, и перечнями битв, в которых они отличились. Если бы в 1914 году драгунам и прочим бузотерам вкатили аминазин, как в юньнаньском дурдоме, сегодня Европа, Россия, а, может быть, и Китай выглядели бы гораздо лучше.