Марина Тимашева: Напомню, что мой берлинский коллега Юрий Векслер собирает материал для документального фильма о Фридрихе Горенштейне. Часть собранного - в цикле из трех передач под общим названием “Дом Горенштейна”. Сегодня – вторая передача. “Война и детство”.
Юрий Векслер: “Война и детство”. Писатель Фридрих Горенштейн в беседе с кинорежиссером Саввой Кулишом. Берлин, январь, 2000 года.
Фридрих Горенштейн: В детстве, как говорится, не было детства. Я родился в 1932 году, в 35-м году моего отца арестовали, сразу же после убийства Кирова, это был январь 35-го. Я, естественно, этого не помню, мне было всего три года. Моя мать – учительница, последнее время она работала директором интерната для турдновоспитуемых детей. Она просто в день ареста взяла меня и скрылась. Они приходят ночью. Ночью они нас не застали. И когда была реабилитация, так называемая, кэгэбист очень удивлялся, почему нас не арестовали. Можно был скрыться, многие могли спастись тогда, просто шли, как кролик к удаву. Мать моя была человек разумный, она меня много раз спасала от смерти, это я помню. И мы скрывались несколько лет, пока не сняли Ежова.
Савва Кулиш: А где вы скрывались?
Фридрих Горенштейн: В маленьких городах, с другим паспортом. То есть она ушла в подполье. Это редко кто делает. Работала то на швейной фабрике, то еще где-то. Когда сняли Ежова, это был 39-й год, мы поехали в Москву, она взяла меня, и я помню еще на улицах Москвы, может, это лишняя деталь, снимался фильм “Подкидыш” - мы смотрели. Она пришла, сама явилась в НКВД. Мать посадили на полгода, потом ее выпустили. Тогда была такая легкая либерализация.
Савва Кулиш: А где же ты был, когда мать посадили?
Фридрих Горенштейн: А я был у знакомых. Мы же остановились у знакомых. Мать выпустили, разрешили даже ей работать, работать в детском саду. Вскоре началась война, нас выслали. Поскольку у меня корни в городе Бердичеве (о котором я написал пьесу), нам разрешили только там жить. А Бердичев был обозначен, как другие города, это я теперь знаю, на немецких картах был обозначен как стратегически важный объект. А стратегически важного в нем - только наличие еврейского населения. Мы там жили несколько недель, и чудом мы спаслись. За несколько дней, это было 4 июля, я это помню. Наутро мы просто пошли на вокзал, сели на платформы с оборудованием и поехали. Это был один из последних поездов, который уходил в эвакуацию. И мы успели проскочить. 7-го вошли немцы. Просто приехали туда немецкие танки. Люди шли с работы и приехали немецкие танки.
Савва Кулиш: Вы когда уехали из Бердичева?
Фридрих Горенштейн: Мы уехали 5-го, а 7-го они пришли. И мать Василия Гроссмана попала тогда, ее там убили. Ехали через всю Украину. Помню один самолет, который нас видел и, очевидно, забавлялся: он видит, кто сидит на платформах, летает низко и стреляет из пулемета. Мы остались в поезде, и это нас спасло. Мы сидели на платформе, а он начал стрелять по тем, кто соскочил с платформ и побежал в поле. И мы доехали так до Краснодарского края, в одной из станиц жили. Прошло несколько месяцев, опять начались бомбежки, немцы наступали тогда на юг, к Ростову. Пришлось опять уезжать оттуда. Уже дорога была перерезана, мы поехали назад, к Ростову. Если ты помнишь из истории, Ростов тогда взяли, они находились там несколько дней. И вот наш поезд остановился в темноте, я помню, ни вперед, ни назад, разные слухи - то ли он поедет, то ли надо уходить. Все сидят, прижавшись друг к другу. Стреляют. Мама взяла меня, второй раз это было, и ушли мы в ночь ото всех. Пошли, пошли, там было какое-то село нерусское, они нас приняли. Мы там жили в школе. Прошло несколько дней и пришли наши, советские. И потом мы поехали дальше, переехали Каспийское море под бомбами, и жили в эвакуации. А потом мама умерла.
Савва Кулиш: Сколько же тебе лет было?
Фридрих Горенштейн: Мне было 11 лет.
Савва Кулиш: И ты остался один?
Фридрих Горенштейн: Я остался один, я был в детском доме, потом меня нашли мои тетки. И я потом жил там.
Юрий Векслер: Некоторые называют Горенштейна еврейским писателем. Это неверно не только потому, что он писал по-русски, Горенштейн - русский писатель. Хотя бы потому, что он писал исключительно о России. Просто он писал о ней без каких-либо табу в отношении так называемого “еврейского вопроса”, а еврейское видел, как неотъемлемую часть русской жизни. Детские воспоминания о войне не оставляли Горенштейна никогда. В 1998 году, уже в Берлине, он написал рассказ “Арест антисемита” - это воспоминание ребенка, рассказанное мудрым взрослым, рассказанное не без иронии. Горенштейн описывает реальный случай в эвакуации в Намангене, свидетелем которого он стал в 10-летнем возрасте. Некоего человека действительно арестовали за антисемитские высказывания. Заканчивается рассказ так:
“И теперь, когда минуло более полувека, одно неузнаваемо изменив, а другое оставив неизменно узнаваемым, вспомнилась эта смешная история, напоминающая сообщение “армянского радио”: “По сведениям армянского радио, в городе Намангане арестован антисемит”. Радио я тогда слушал каждый день, не “армянское”, а советское. Специально вставал и шел на городскую площадь, надо сказать, что фантазер я уже и тогда был изощренный. Не только наяву, но и во сне. Может быть, под влиянием приключенческих книг и невостребованных потребностей. И вот снится: слушаю сводку Совинформбюро: “В течении минувших суток противник продолжал развивать наступление в районе Сталинграда. Все атаки противника отбиты с большими для него потерями. В боях в воздухе сбито более 40 самолетов, уничтожено более 50 танков. В районе города Красноводска уничтожен парашютный десант. В районе города Намангана Узбекской ССР арестован опасный антисемит, подрывающий великую дружбу народов СССР, гарантированную великой Сталинской Конституцией. На других участках фронта существенных изменений не произошло”.
Юрий Векслер: Вспоминает режиссер Леонид Хейфец.
Леонид Хейфец: Нас еще связывала одна маленькая традиция, инициатором которой был он. Каждое 9 мая он предлагал мне идти с ним в скверик к Большому театру. Циничная Москва - сограждане, друзья - хохотали по этому поводу. А мы с ним встречались где-то в районе 10 утра уже в скверике, и проводили в этом скверике почти весь день. Это же все-таки были 70-е годы, еще многие были живы. И вот эти встречи, эти лица, эти обрывки фраз, эти песни, эта иногда такая аляповатая театральщина, а иногда сквозь это проступала какая-то настоящая человеческая жизнь и судьба. Он это наблюдал. Он, не уча, учил меня видеть этих людей.
Марина Тимашева: Мы с Юрием Векслером благодарим Варвару Арбузову-Кулиш, которая разрешила использовать фрагменты интервью Фридриха Горенштейна кинорежиссеру Савве Кулишу. И напоминаем, что третью передачу этого цикла вы услышите в следующих выпусках программы. Видеоверсию передачи можно посмотреть на нашем сайте.
Дом Горенштейна, этаж второй
